Габилт за спиной скептически хмыкнул, а я задумчиво посмотрела на оставшиеся бляшки, вспомнила о сережках, подаренных Вессаэлем и снова полезла в блюдо — выловить еще несколько бледно-голубых камней. Затем разложила их рядом, так же как в колье — «через четыре» с пластинками, в две недлинные цепочки.

На том можно было и заканчивать с экспериментами, но взгляд наткнулся на отодвинутую кучку камушков, которые так старательно натаскал гномаэ. Мне стало их прямо-таки жалко — такие красивые и такие ненужные. Руки сами потянулись выложить несколько вытянутых «ромашек» — белый опал в середине, а вокруг, венчиком, темно-синие, почти черные сапфиры, меленькие, но весело сверкающие огранкой. Так просто, всего лишь обозначила идею. Вышло тоже ничего. Сочетание цветов действительно оказалось очень эффектным, тут Габилт попал в точку.

— Не ожидал. От дана-то, — выдал резюме моим попыткам Балайет.

— А я не дан, и тебе об этом уже говорила.

— Хм… какая разница? Люди, даны — все вы одно и то же.

Н-да, не только меня, видно, посещали подобные мысли. Но интересно, откуда они могли взяться у него? И вообще, кстати…

— А гномаэ? — уставилась я на него. — Они тогда кто?

— Гномаэ это крифни, — легко пустился в разъяснения мастер. — И ни к людям, ни к данам никакого отношения не имели, не имеем, и иметь не будем. Мы — все, что осталось от народа, который был велик задолго до того, как люди вообще стали интересны Судьбе.

Чего? Что он хочет этим сказать? Очередной вариант легенды о превосходстве кого-то над кем-то? И тут словно в мозгах рубильник кто повернул — я все поняла. Они не народ, они раса! Или даже отдельный вид, вымерший давным-давно. И нигде больше, кроме этого островного заповедника, их нет и быть не может. Вот почему они казались мне невозможными, неуместными в наше время. И вот почему они не могут иметь общих с нами детей — другой вид, ну конечно же!

А Балайет, не придав значения моему шоку, продолжал отдавать распоряжения Габилту:

— Ну ты понял, да? Так и сделай.

Ювелир покорно кивнул, исподтишка кинув на меня нехороший взгляд, а я, наконец, пришла в себя. И в очередной раз начала гадать, какой черт опять дернул меня лезть не в свое дело?

Впрочем, Балайет со мной еще не закончил. Прихватив уже не нужное Габилту блюдо, он переместился за пустой стол, поставил его на середину, и хитро сверкнул глазами:

— А еще?

«Ладно, будет тебе и еще, раз уж все равно вляпалась», — смутная идея, возникшая при первом взгляде на этот цветовой беспредел в тарелке, понемногу оформилась во что-то конкретное. Я почти не глядя зачерпнула горсточку камней покрупнее, высыпала их на стол и пару минут смотрела на это разноцветье, подключив дар. Занятно, сегодня я впервые глянула на камни через связи силы, увидела их взаимное притяжение, или, наоборот, диссонанс, и результат с этой точки зрения оказался оч-чень любопытным. Потом со вздохом вернула обратно несколько кристаллов, явно не вписывающихся в общий рисунок, а оставшиеся выложила в виде разноцветного цветочного букета. Подобные вещи любили делать ювелиры еще со времен барокко, и я беззастенчиво сперла идею. Затем посмотрела на то, что вышло, и уже тщательно выбирая мелкие изумруды и хризолиты, приделала этим «цветочкам» стебельки и листики, добившись законченного впечатления. Как ни странно, экспромт вышел вполне приличным, получилось даже стильно. И удивительно гармонично. Может, потому, что использовала дар?

— Знаешь, — задумчиво произнес Балайет за моим плечом, — когда-то были даны, которые умели чувствовать камень не хуже нас.

— Знаю, хрустальные.

Произнести это требовалось самым равнодушным тоном, чтобы у Балайета даже мысли не возникло о важности того, что он сказал. Начни я сейчас мямлить и заикаться, пытаясь хоть что-то скрыть, они, эти мысли, возникли бы обязательно. Просто как пить дать.

Но обошлось, кажется. Он ничего не сказал, только тихонечко хмыкнул чему-то своему, хотя через минуту все же не выдержал:

— А ты из какого клана?

— Я не из какого клана. Я вообще не дан. Я из диких человеков.

— Значит пока еще ни к кому не прибилась? Ну-ну… — и не дожидаясь ответа, резко сменил тему. — Что ж, это теперь твой стол, располагайся. Вижу, ты знаешь, что за ним делать.

— Балайет, — выбирать выражения пришлось очень осторожно, — ну ведь говорили уже — я не гномаэ, зачем мне оно? И как ты собираешься объяснять остальным, для чего здесь дан, пусть даже и недоделанный? Поверь, из-за минутной причуды не стоит тебе портить отношения со своими.

— Со своими я разберусь сам, сумею уж как-нибудь, — буркнули мне в ответ. — И вообще, для такого «дана» как ты они сделают исключение.

— А раз сделают исключение, то можно я просто буду просить твоих ювелиров собрать что-нибудь по моим рисункам? Ну подумай, когда мне учиться всем этим плавкам, ковкам, пайкам и прочей вашей хре…гм… и прочему в том же духе?

— Ладно, понимаю, — согласился он после некоторого раздумья. — Пусть будет так. Но запомни, предложение остается в силе. Как только закончишь разбираться с проблемами ушастых — милости прошу к нам. Из тебя может выйти что-нибудь толковое, если поучить.

— Вот спасибо! Нет, правда, огромное тебе спасибо.

На этой оптимистичной ноте мы нашу познавательную во всех планах экскурсию и закончили, благо Тавель, наконец, освободился, и готов был возвращаться в сид. Время оказалось позднее, а денек сегодня выдался тот еще. И единственная мысль, способная удержаться у меня в голове, была предельно короткой — «Спать!».

А утром мы первым делом пошли к корабелам, прояснять вопросы с моей одежкой. В непривычных фасончиках они, надо сказать, разобрались сходу, зря я переживала. Или это оттого что помочь мне, как и предупреждал Балайет, хотели действительно все, причем очень уж активно? И платы с меня не взяли, жутко обидевшись на такое предложение, опять же, как и предупреждал мастер. Не сказать, что меня оно радовало, скорее, наоборот — раздражало. Хотелось побыстрее избавиться от этого случайно подхваченного титула, иначе вообще не смогу ничего заказывать здесь.

Там же, у корабелов, нас и нашел запыхавшийся Шикон-Два-Кулака, прибежавший с известием, что мастера собрались-таки на совет и готовы меня выслушать. Тавеля, нацелившегося пойти тоже, очень вежливо, но настойчиво попросили остаться здесь. Или подождать в любом другом, удобном для него месте. А у меня всего минут десять ушло на то, чтобы убедить его согласиться с этим. Хотя сам вчера сказал — ничего мне здесь не грозит. Да уж, телохранители у данов, как и клятвы — это серьезно.

Здание совета расположилось в самом центре гномьего города, двухэтажным фасадом выходя на узкую длинную площадь. Ассоциация с ним была однозначной — ратуша, даже не смотря на совершенно плоскую крышу, не слишком-то подходящую к европейскому средневековью.

В небольшую и неряшливую с виду комнату я вошла одна. Первым делом огляделась и поняла, что впечатление захламленности создавало огромное количество малопонятных вещей, которым тут было явно не место. Со второго взгляда сообразила, что все эти бебехи уже видела — вчера, в храмовой пещере. Принесли, значится, для ознакомления…

В этом богатстве сиротливо потерялся даже немаленький стол, за которым со скульптурной монументальностью сидели пятеро бородатых гномаэ, закутанных в роскошные, расшитые золотыми гербами плащи. А, может, и не гербами, но чем-то похожим. И совершенно точно золотым. От жестких нитей ткань стояла колом и топорщилась, напоминая коробки. Вообще, золота на них было многовато: кроме вышивки еще и цепи, кольца, булавки, зажимы какие-то… Интересно, ходить хоть не тяжело?

Двоих из пятерки я узнала сразу: Руннир дас Дрондист — мастер оружейного цеха и Балайет дас Троквист — мастер-ювелир. Последний сидел в кресле у торца стола, что, вероятно, подчеркивало какой-нибудь его особый статус, а остальные четверо — вдоль длинных его сторон, по двое. Все как обычно: члены гномьего совета, конечно, равны между собой, но некоторые все же несколько ровнее. И радовало, что именно Балайет тут «первый среди равных».