Ты говорила, что любила,

И тупо ржала, как кобыла,

Под цокот твоего копыта

Мое сердце осталось разбито.

Режу вены – льется кровь,

С ней уйдет моя любовь…

Есть маникюр, нет маникюра —

Ты все равно тупая дура.

Жопа целлюлитная стянута лосинами,

Пудрою замазана морда лошадиная,

За красною помадой лавина грязных слов,

Под модною прической отсутствие мозгов.

Больше не ведусь на сиськи —

Подставляйте сразу письки!

Вставлю вам разок-другой

Своей толстой кочергой.

Тот случай я запомнил хорошо. Уже на следующий день преподаватель заметил мое новое дизайнерское решение. Просто так он это не оставил и прямо на занятии устроил допрос. И вот тогда Лиза явила чудо мыслительной деятельности, а заодно и женскую мерзотность характера: она публично указала на меня. Взбучка в деканате показалась мне ерундой по сравнению с хохотом всего потока, когда я красный стоял перед разгневанным преподом, а он зачитывал мои стихи однокурсникам. Лиза гоготала громче всех.

Прошли мои студенческие годы, и я оказался в аспирантуре нашего филологического факультета. Вместе со мной аспиранткой стала и Лиза. Как произошел слом ее мировосприятия – этого я никогда не узнаю, поскольку вообще с ней не общался. Очевидный повод подумать номер раз: шесть лет учебы пролетели незаметно, а принц на белом коне проскакал мимо. Так бывает, причем всегда. Зато появился Петр Мороз, уже упомянутый перспективный ученый, на тот момент еще с карьерой, идущей в гору. Наверняка он прожужжал Лизе все уши, что наука в стране сейчас ценится и что, занимаясь наукой, можно чуть ли не в золоте купаться. Ну, уж по крайней мере в Сочи каждый год ездить.

Тогда она проявила скрытую ранее настойчивость, и та потащила ее в пропасть, застилая глаза пеленой. Лиза сдала экзамены в аспирантуру. При этом даже выбранная ею тема «Влияние выделения мягкого знака в самостоятельную букву на становление славянского национального сознания» звучала как нечто сверхважное для национальной идеи и развития науки в целом. В первый же год Лиза подала заявку на грант какого-то фонда. Казалось, здесь бы и наступить просветлению. Но заявки у нас читают между строк, ведь гранты выдают не сами меценаты, а нанятые менеджеры, а они в этой самой науке вообще ничего не понимают. Просто есть курс у государства на поддержку молодежи, значит, тему молодой аспирантки надо поддержать. Да и, в общем-то, тридцать тысяч рублей грантодателю не жалко, он в секунду столько зарабатывает.

А дальше началось непредвиденное. На конференциях к ней никто не подходил. Статьи, отправленные в научные журналы, возвращались вместе с письмом от редактора: «Этот бред мы публиковать не будем». Может, я преувеличиваю, но смысл примерно такой. К тому же, добыть информацию по теме оказалось сложно, потому что до Лизы ее даже близко никто не затрагивал. А еще эта история с Петром Морозом, его переезд в комнату Лизы, дружба с «зеленым змием»…

И вот бывшая молодая задорная телочка с апломбом теперь уже сварливая баба с выпивохой сожителем в общаге и застирывает колготки. На стипендию аспиранта, зарплату молодого научного сотрудника и руководителя местечкового гранта шикарно не поживешь. А еще надо писать диссертацию на тему, которая то ли нашему государству очень нужна, то ли хрен его знает.

***

Причина, по которой я не хотел идти домой и почему на мне никогда не заживали побои; причина чувства безысходности, отчаяния, гнева, бесправия, унижения, омерзения и бесконечного одиночества; причина, по которой на меня орали учителя; причина постоянного ощущения, будто у меня заноза в заднице, – это моя младшая сестра. За всю свою короткую жизнь я ни к кому не испытывал больше такой жгучей ненависти, как к этому чудовищу в белобрысых кудряшках.

Сначала она с неподдельной радостью разрисовывала какашками полы и стены, опрокидывала мне на колени тарелки с едой и гнусно хихикала, зараза. Потом с маниакальной настойчивостью рвала все мои тетради и учебники, пока я не перестал носить их домой вообще. Потом она выставляла меня из комнаты во время своих бесконечных переодеваний – ведь никто не подумал, что нам нужны разные комнаты. Когда ей требовалось принимать ванну, меня, намыленного, вытаскивали за ухо из душа, а она потом часами натирала скрабами и маслами свои окорока. Я не считался в семье за человека, это было ясно как божий день. Я был бесполым и бесправным рабом, молча сносящим все унижения. Позже я понял, что в нашей стране вообще нет людей, за исключением зарвавшейся кучки самозванцев, которые пользуются теми же привилегиями, что и моя сестра в нашей маленькой ячейке большого социума.

Глава 4. Гадостно и грустно

Жизнь – это задача, неустойчивая по начальным данным.

Дядя Женя, «Без права на ошибку»

Кто-то из знакомых подсказал мне интересную концепцию, как быстро накопить на крупные покупки: тщательно анализировать и планировать свой бюджет, исключая нерациональные расходы. Но и без этой чудодейственной технологии я уже кое-что смекнул: если есть одни макароны с майонезом, можно понемногу откладывать с зарплаты. Этим я и занимался уже полгода. Иногда я целыми днями грезил о пиве. О хорошем бутылочном светлом пиве, которое сладковато пахнет дрожжами и оставляет шипучую горчинку на языке. Я так живо представлял его во время работы, что порой едва успевал утереть слюну прежде, чем она капнет на документы. Иногда происходило чудо: на остановке или на широких перилах института я находил кем-то забытую непочатую бутылку пива.

Что ж, провести эксперимент я всегда не прочь. После того разговора я, воодушевленно потирая руки, расписал все свои доходы и расходы, как было сказано, и вышло, что при всем желании не накопить мне на мечту до самой глубокой старости. На меня навалилось уныние, и вскоре я сорвался.

Дело было перед Новым годом, все вокруг наполнилось мерзкой кричащей мишурой, запахом мандаринов и безвкусной рекламой. Отовсюду летели брызги слоганов, пустой звон глупых песенок, шуршание оберточной бумаги и огни из праздничных фейерверков. Одномоментные вещи, которые назавтра за ненадобностью выбросят в мусорную кучу высотой с небоскреб, в очередной раз стали главной целью забегов по магазинам. Люди, как огромные муравьи, перемещались по протоптанным дорожкам, волоча тяжеленные, битком набитые сумки с бугристыми от новогодних фруктов боками. Из пакетов торчали хвосты колбас и горлышки бутылок. Поглядев на это, я тоже решил в хлам напиться и втек в общий строй. Но тут меня окутало облако волшебного аромата, от которого подкосились ноги, перевернулось все внутри, мгновенно опустела голова. Непреодолимая сила понесла меня к его источнику. Беляш! Мясо! Сочное дивное мясо в хрустящей корочке из жареного теста! Вот так и лопнула моя финансовая стратегия – как, впрочем, и все стратегии подобного рода в нашей стране.

Некоторое время я ощущал непередаваемое послевкусие жареного мяса и ужаса от хрупкости всех моих денежных планов. Привкус жареного мяса улетучился, конечно же, гораздо раньше. И все-таки, оправившись от шока, я проанализировал ситуацию: раз невозможно более уменьшать расходы, следует увеличивать доходы. Ну а как может увеличить свой доход аспирант, выпускник филфака?

Вскоре я устроился в тот самый WacDonalds. Там в конце смены можно было разнообразить свое меню непроданными остатками выпечки и упавшими под кассу бутербродами. На учебу я не ходил.

По большому счету, посещаемость аспирантов-гуманитариев вообще не контролируют. В этом расхолаживании сотрудников я не мог винить университет. Таков был общий тренд: студенты и аспиранты должны заниматься своим образованием самостоятельно. То есть можно валяться дома и плевать в потолок вместо того, чтобы просиживать дни в тесных кабинетах за старыми, стонущими от работы компьютерами. Решение могло показаться рациональным, если бы не абсурдная установка: если студент не аттестован за семестр – виноват преподаватель. Поэтому можно было честно забивать на учебу, а потом нечто отчетоподобное, подходящее по формальным критериям.