Белый пол, белые стены, белые потолки — через секунду он уже стоял посреди до боли знакомой ему школы. Ночь. Что он забыл здесь ночью? Смотрит на руки. О, он прекрасно помнит этот день — не может не помнить. В окне маячат чёрные, почти неразличимые между собою деревья. Их ветки так часто напоминают ему о ней. Так точно. О, если бы они сейчас исчезли, разлетелись в прах, из которого были созданы. Нет. Конечно же, нет. Он закрыл глаза, но он всё ещё здесь, а деревья всё больше и больше напоминают ему мертвецки синие фигуры — висельники на ветках.
Он остановился, вслушался — валит снег, тишина. В какой-то момент он подумал… предположил, что если забыть о том, почему он здесь, если забыть о том, куда он должен вернутся, если решить хоть на йоту, что он не сходит с ума, то это будет обычный зимний вечер — ласковая и тихая ночь в его католической школе.
Раздался громкий девичий крик. Страх сковал его. Да, теперь он точно отлично понимал то, где он находится, что это за странный коридор, и что за вечер он переживает раз за разом с момента прилёта в ту чёртову деревню. Он медленно идёт вперед — к двери, за которой и раздался крик. По-детски озирается на голые ветви, которые, как казалось, наклоняются к его стеклу всё ближе и ближе.
О да, он отлично помнит этот вечер. Помнит и не хочет идти вперёд, хочет остаться там — в том темноватом коридоре. Среди крестов, досок объявлений, пыльных оконных рам и вечно холодных ручек дверей. Хочет просто помнить голос той девушки, что вскрикнула за дверью. Хочет помнить мягкое и ласковое тепло рук — даже мягче, чем эта ночь. Хочет помнить, но не так, как помнит сейчас.
С опаской и надеждой он взялся за ручку двери. С надеждой о том, что он откроет дверь и увидит лишь обычную лестницу, ведущую куда-то наверх. Но нет — ручка предательски тёплая.
Раз за разом он отпирает замок, проворачивая руку, и раз за разом находит её. Такую же бледную, такую же беспомощную, такую же… мертвую. Он бежит к ней. Сломя голову, пролетает несчастные два метра, убеждая себя, что ещё не совсем поздно, что всё это — розыгрыш, что даже верёвка на её шее вовсе не настоящая. Кричит её имя… Шепчет? Неважно. «Линн»… Нет… «Джессика».
Он закрыл глаза… Через секунду, он уже вновь стоял посреди деревни — забытые всеми жителями дома набирают в себе слои пыли, а забытые всеми душами тела — рои мух. Отвратительный, до этого момента, дождь, теперь кажется спасительным — за тяжелыми каплями, падающими на голову не слышно мыслей… не видно слёз. А за чужими криками отчаяния не слышно своих всхлипов.
Стоя на коленях, мужчина смотрит на свои руки и думает только об одном: «Её ли это кровь льется с небес?»
«Сколько же нужно крови, что бы насытилась эта земля? Сколько ещё должно пролиться жизней? Сколько полей взойдут красными, и сколько ран на сердцах никогда не высохнут?»
Он закрывает глаза. Сотни десятков раз он впервые узнаёт эту лестницу и сотни десятков раз открывает эту дверь. И каждый, каждый чёртов раз он понимает, что слёзы, застывшие на её щеках уже никогда не сотрутся, не уйдут синяки с маленького и бледного тельца, не исчезнут кровоподтёки у шеи, и не согреются руки — она никогда больше не улыбнется.
Говорят, что в любом сне, в любой иллюзии, если захотеть, можно проснутся. Вырваться. Но нет, не в этот раз. Ведь до самого конца, он, Блейк Лангерманн, так и не решил для себя то, где-же всё-таки его настоящий кошмар…
Он закрыл глаза…
========== Памяти Майлза Апшера ==========
Комментарий к Памяти Майлза Апшера
Старый, года 2015-го стих, который я закину сюда потому что потому.
Маленький офис, пыль на шкафах,
Гудит вентилятор рутинно,
И камера пылью уже вся взялась,
И все обросло паутиной.
Я почту проверил — письмо мне пришло:
«Психушка, что аду не ровня», —
Сюжет был, хороший — и выехал я,
Не видя ничто и не помня.
О, жуткое место: «Маунт-Мессив». Ведь там
Есть свет и есть тень за гардиной.
Пробрался я внутрь — страх обнял меня,
Ведь все обросло паутиной.
И трупы, и кровь на полу разлеглись,
Чтоб сохнуть тат и разлагаться.
И мутно сознание, болит голова —
Впервые боюсь потеряться.
Недолго спокойно я шел по земле,
Ведь только те двери открылись —
Повисшее тело качнулось ко мне.
Молитвы б сейчас пригодились.
Бежать я не думал — ведь я репортер,
А зря — ведь тогда понимал я,
Что вряд ли все гладко и тихо пройдет,
И сердце вдруг стало мне камнем.
Толстяк и уродец, заставил летать —
Мой крик по земле протянулся.
Упал, отрубился и помер там я,
И новый я тут-же проснулся.
Отец, Святой Мартин, во всем помогал —
Как все одолеть круги ада.
Больница, психушка — есть ада душа,
И Смерть тут прохожему рада.
Потом я узнал, что не только Они,
На душу мою претендуют.
Есть призрак — Вальридер, что бродит давно.
От голода он негодует.
Проник я все глубже и тайны познав,
Я шел по больнице безумной,
Я б умер давно, был мертв уже я,
Но был я и быстрый, и умный.
Святой Отец Мартин, сгорая дотла,
Мне отдал свой ключ от свободы,
Но не тут то было — подстава была,
Меня еще ждали невзгоды.
И белые стены, и мертвый спецназ —
Привычно все мне и рутинно,
Не дрогнет мой глаз, ведь холоден весь я,
И все обросло паутиной.
Есть доктор Вернике — древнее, чем Смерть,
С которой мечтал о свиданье,
«Убить надо Билли», — меня он молил —
Недолгим то было прощанье.
Момент — и я выиграл, и Билли здесь нет.
Но вот хорошо мне досталось.
О, нет! Не склонюсь я — нельзя умирать,
До воли недолго осталось!
И дверь вдруг открылась — спецназ заходил,
И доктор зашел, умирая,
И стал я вдруг камнем — тяжелым, как страх,
«За что? Нет! Прошу, умоляю!»
И труп мой холодный лежит на полу,
И скучно здесь все, и рутинно,
И был я так близок, но мертвым упал…
И все обросло паутиной.
========== Памяти Вейлона Парка ==========
Комментарий к Памяти Вейлона Парка
Старый, года 2015-го стих (немного переделанный, ибо смотреть больно), который я закину сюда потому что потому.
Психушка Маунт-Мессив была в тех лесах
А в ней был и Меркофф обитель.
То страшное место. Я так вам скажу:
Людских тел и душ похититель.
Работал там техник с фамилией «Парк»,
Чьё сердце желало сражаться.
Жестокости, холоду, мерзкой судьбе
Решил он вовек не сдаваться
В нём совесть вскричала, послала письмо —
Тот риск себя не оправдал.
И быстро нашёл «Ер» ту муху в сети,
И крылья ей быстро сорвал.
Пусто его слово, пуста его личность,
Пустые мольбы и слова —