– Добрый вечер, – уже без очков отвечаю я.

– Что-нибудь подсказать? – так же доброжелательно предлагает продавщица.

На экране маленького черно-белого телевизора за спиной продавщицы кружат по льду звездные пары. С чего начать разговор? Нельзя просто так попросить переключить канал. Скорее всего, продавщица откажет, а если и переключит… Услышав в новостях про убийство, она может насторожиться. Надо придумать какой-нибудь повод. Придется соврать, а я этого не люблю и совсем не умею. Почему я не такая находчивая, как Ира? Интересно, как бы она поступила на моем месте? Точно не стояла бы молча возле прилавка и не пялилась в телевизор.

– А чем у вас так вкусненько пахнет? – подражаю интонациям лучшей подруги.

– Невероятный запах, правда? – улыбается продавщица. – Весь день хочется что-нибудь попробовать.

– Как вам только удается поддерживать фигуру на такой работе? – копирую Ирин коронный взмах рукой. – Здесь же соблазн на соблазне!

– Я работаю всего неделю. Но могу вам точно сказать: овсяное печенье – просто объедение!

Продавщица смеется, я отвечаю тем же. На лед выходит следующая пара.

– Взвесьте мне грамм триста овсяного, – прошу я. – Слышали, в городе объявили штормовое предупреждение?

– Да вы что?! – роняет пакет с печеньем на прилавок продавщица. – У моей дочки сегодня выпускной. Как же она домой доберется?

– Включите вторую программу, там как раз начинаются местные новости. Может, расскажут.

– Да, да! Сейчас!

Женщина трясущимися руками тянется к пульту. Она явно напугана. От этого на душе становится еще гаже. Что я за человек, если заставляю мать волноваться за ребенка? Теперь поздно отказываться от своих слов. Пока не началась нужная программа, надо потянуть время.

– Вас не отпустили с работы на выпускной дочери?

– Я начальника даже спрашивать побоялась.

– Может, стоило попросить вас подменить? Моя лучшая подруга работает в круглосуточном ларьке, – говорю я, и образ Иры трещит по швам, как чужие, натянутые через силу, джинсы, – так они со сменщицей постоянно друг друга выручают.

– На мою сменщицу лучше не полагаться. Я по ее вине каждый раз задерживаюсь. Ох, бедный мой ребенок, – оборачивается она к телевизору, где как раз пробегает заставка местных новостей. – Ну, не томи! – подгоняет дикторшу.

– Добрый вечер! В эфире «Местное время», – объявляет с экрана крашеная блондинка с неестественно большими, подведенными черным карандашом глазами. – По всей стране гремят выпускные балы. Более полутора миллионов человек получили аттестаты зрелости. По традиции, всю ночь будут продолжаться гуляния. Кроме школьников во взрослую жизнь вступают выпускники среднеспециальных и высших учебных заведений. Главный вопрос для молодежи нашего города: где найти работу? Самое крупное предприятие – автомобильный завод – признано банкротом. На рынке труда сложилась непростая ситуация…

– Куда еще проще, – отзывается продавщица. – Я с двумя высшими образованиями работаю в ларьке. И то по знакомству устроилась.

– С двумя высшими?!

– Да. У меня, правда, почти нет стажа. Всю жизнь посвятила семье – детей воспитывала, деньги муж зарабатывал. А тут осталась одна. Куда идти? Надо еще дочку в институте учить, сын в восьмом классе.

– На мужиков полагаться нельзя, – снова вхожу в образ Иры.

– Мой муж был самым преданным семьянином, настоящим мужчиной. Надежным.

– Все они надежные. Обещают золотые горы, жизнь как за каменной стеной, уговаривают бросить работу, а потом пользуются нашей от них зависимостью, – выдаю тираду, которой последние два года при каждой встрече разражается Ира. – Где он теперь, муж ваш?

– Умер.

Я замолкаю. Провалиться бы сейчас сквозь землю, а лучше испариться из ларька и исчезнуть из памяти бедной женщины. Продавщица тем временем завязывает пакет с печеньем.

– Пожалуйста. Что-нибудь еще?

– Да, если можно, двести грамм вон тех конфет, – указываю я в самый дальний угол, чтобы еще потянуть время.

– А вообще вы правы, – продолжает разговор женщина. – В мире все ненадежно…

Но я уже не слышу. Безразличная интонация дикторши сменяется на нагнетающий страх тон.

– Сегодня днем в частном доме по улице Тельмана обнаружено тело пятилетней девочки. Ребенка нашла бабушка. Уголовное дело направлено в следственный комитет при прокуратуре. По словам следователя, смерть наступила в результате черепно-мозговой травмы. Девочка скончалась мгновенно.

На экране появляется молодой мужчина в форме. Кажется, его лицо с тонким ровным носом, светлыми, в обрамлении черных ресниц, глазами и изящно очерченными губами будто создано для телеэфира. Настоящий Ален Делон. Теперь я понимаю, что имели в виду горе-полицейские. Правильные черты располагают к себе и заставляют поверить: этот человек никогда не врет.

– Мы столкнулись со зверским преступлением, – говорит следователь. – Перед нами, безусловно, не несчастный случай, а умышленное убийство. Версию с ограблением мы также исключаем – в доме, где с отцом и приемной матерью проживала убитая девочка, ничего не пропало.

– И как только такому молодому доверили вести громкое дело? – подает голос продавщица.

– Молоко, – указываю в противоположный угол.

Неожиданно на экране красивое лицо следователя сменяется обрюзгшей физиономией моей свекрови.

– Гадюка! – возмущается она, не забывая при этом улыбаться в камеру. – Пролезла в нашу образцовую семью! Ох, чувствовало мое сердце… Я всегда говорила сыну: эта детдомовская вертихвостка еще покажет себя!

– В убийстве несовершеннолетней Кати подозревается ее мачеха, – продолжает дикторша. – Двадцатичетырехлетняя гражданка России Дина Паукова скрывается от органов предварительного следствия.

На экране появляется моя фотография. Я замираю, женщина за прилавком наклоняется за бутылкой молока и, услышав «Вглядитесь в это лицо», поворачивается к телевизору.

– И пакет! – кричу я. – Положите все в пакет!

– Ах, да! – продавщица ныряет под прилавок.

Она достает пакет, оборачивается, чтобы взять чек, и бросает взгляд на экран. В этот момент фотографию сменяет лицо дикторши.

– Вы извините, я такая рассеянная, – говорит продавщица. – Надо шевелиться быстрее.

– Не беспокойтесь, – поняв, что репортаж закончился, отвечаю спокойным голосом. – У вас все замечательно получается.

– Ничего, со временем я научусь работать быстро, вот увидите. В сорок пять еще не поздно начать все сначала.

Как насчет двадцати четырех? Может, и моя жизнь еще изменится? Выпуск новостей заканчивается. Не услышав о штормовом предупреждении, женщина с облегчением вздыхает. На прощание я искренне желаю ей удачи. Выхожу на улицу и, стоя посреди тротуара, оглядываюсь. Что делать дальше? Куда идти? Сквозь забор из редких сосен, с другой стороны от дороги, виднеется здание библиотеки. Здесь я провела лучшие дни в жизни. Маленькой девочкой я скрывалась за стенами читального зала от неприглядной бедности и одиночества, убегала в экзотические миры книг и находила там единомышленников.

Сначала я брала книги с собой. В детдоме их могли испортить, поэтому я пролезала во дворик ближайшего детского сада и сидела в беседке до тех пор, пока не дочитывала до конца. К детдомовцам в библиотеке всегда относились с недоверием и выдавали только по одной книге. Каждый раз, когда я приносила книгу обратно, библиотекарь сильно удивлялась и спрашивала, на самом ли деле я все прочитала. Мне почему-то становилось стыдно. Я старалась приходить реже. Однажды библиотекарь попросила рассказать, о чем была книга. Я не заподозрила подвоха и как на духу выложила весь сюжет с незначительными деталями. С этого дня мне стали давать одновременно столько книг, сколько я просила.

Вскоре детсадовские воспитательницы прогнали меня из дворика. Всего раз я принесла книги в детский дом, а возвращать было уже нечего. Никогда не забуду, как всю ночь в слезах собирала бумажную мозаику и безрезультатно пыталась склеить порванные в клочья странички скотчем. С тех пор я целыми днями просиживала в читальном зале. Когда настало время искать работу, директор библиотеки сама пришла в детдом, чтобы меня пригласить. Это был самый счастливый день в моей жизни. Казалось, теперь все изменится, я стану свободной и независимой. Так и произошло, но длилась свобода недолго. Иго мужа заменило тиранию детдомовских воспитательниц.