– О, да?

Мы подошли к мясному отделу. Он взял упаковку стейка, а потом со вздохом отбросил его назад.

– Что еще она тебе рассказала?

Я отобрала свежайшего тунца и положила в корзину.

– Что у тебя золотое сердце и что ты постоянно испытываешь стресс.

Он поднял голову, встревожившись.

– Что? Почему… почему она так сказала?

– Может, она думает, что так и есть. Второе утверждение кажется правдивым. Что насчет первого? – Я пожала плечами и сухо улыбнулась. – Присяжные еще не вынесли свое решение.

– Ха-ха, – уныло сказал он и окинул меня взглядом. – Ты всегда такая прямолинейная?

– Хотелось бы сказать, что честность – лучшая политика, но, вероятно, причина просто в отсутствии речевого фильтра.

– Я заметил.

– Сказал парень, который встретил меня словами «Вы кто?», – я рассмеялась.

Сойер остановился и уставился на меня, словно я была головоломкой, которую он никак не мог разгадать. Пульс подскочил под пристальным взглядом его темных глаз. Прочистив горло, я выгнула одну бровь.

– Давай, делай фото, такое встречается лишь однажды, – сказала я, нервно усмехнувшись.

Глаза Сойера распахнулись от удивления, и он покачал головой.

– Прости, я… я на самом деле устал.

Он двинулся вперед, а я заметила, как привлекательная молодая женщина рассматривает Сойера, Оливию, потом Оливию и Сойера вместе. Я практически видела сердечки в ее зрачках. А Сойер даже не обратил внимания.

– Итак, ты учишься в юридической школе.

– Ага, в Гастингсе.

– О, это хороший университет? – спросила я и замерла. – Подожди. Меня только что осенило. Ты собираешься стать юристом?

– И?

– Юрист-моралист.

Он застонал.

– Пожалуйста, не называй меня так.

– Почему нет? Это же мило.

– Это глупое ребячество.

– Ой да ладно тебе, – усмехнулась я. – Уверена, ты тоже считаешь это милым. Получилась довольно забавная рифма.

– Я слышал подобные дразнилки сотни раз, – пробурчал он. – Кстати говоря, я планирую стать адвокатом, а не юристом.

– В чем разница?

– Когда ты просто закончишь юридическую школу, то станешь юристом. А если сдашь экзамен и получишь лицензию на ведение практики, то ты адвокат. Вот я собираюсь стать адвокатом.

– Ну, адвокат-моралист звучит не так забавно. – Я достала свой телефон из рюкзака. – «Википедия» говорит, что эти понятия практически взаимозаменяемы, – и усмехнулась.

Он вздохнул, из его уст вырвался усталый смешок, который, казалось, удивил его. И в очередной раз он бросил на меня недоумевающий взгляд.

– Никогда не встречал кого-то похожего на тебя. Ты как…

– Я как… кто?

Наши глаза встретились и задержались друг на друге, и, несмотря на пронизывающий холод в супермаркете, я утонула в теплоте взгляда Сойера. Его суровое выражение лица смягчилось, напряжение немного ослабло, стресс, который он так долго держал в себе, понемногу утихал. Он наглухо запер все в себе, но за эти несколько ударов сердца я увидела его суть. Одна мысль проскользнула в голове.

«Он одинок».

Вдруг Сойер моргнул и резко тряхнул головой, отводя взгляд в сторону.

– Неважно. – Напряжение вернулось, я почувствовала, как это колючее силовое поле окружает его, отбрасывая меня в сторону. – Идем, пока не закончилось действие твоих волшебных печенюшек.

Я улыбнулась и молча последовала за ним, внутри умирая от желания узнать, что же он хотел сказать.

«Может быть, ничего хорошего», – подумала я. Что вполне возможно, ведь я никогда не затыкалась вовремя и всегда совала нос в чужие дела.

Но то тепло в груди, – в непосредственной близости от моего сердца, – так и не исчезло. Сойер собирался сделать мне комплимент, я была уверена в этом. Ничего скучного или примитивного – он слишком умен для таких вещей. Что-то исключительное, возможно.

Комплимент, который не прозвучал бы, как комплимент, потому что был адресован только мне.

«Ты ведешь себя глупо», – пожурила я себя, подходя к кассе. Я проехала три тысячи миль, и страстное желание, чтобы кто-то увидел меня, следовало за мной, словно тень, от которой я никак не могла избавиться.

Мы возвращались домой вместе: Оливия, я… и моя новая соседка.

«Как, черт возьми, это произошло?»

Всего несколько часов назад это был обычный пятничный вечер. В то время как мои друзья и сокурсники-юристы выпивали и отрывались на вечеринках, чтобы снять стресс, я планировал приготовить ужин для своей дочери, поиграть и немного почитать с ней перед купанием, а затем уложить ее в кровать, после чего собирался засесть за учебники, пока сон не свалит меня с ног.

А сейчас…

Сейчас Дарлин Монтгомери хотела приготовить для меня ужин.

Тревожные сигналы и сирены звучали в голове, предупреждая, что это плохая идея. Я больше не приводил домой женщин, а здесь вдруг с такой легкостью уступил ей. Пришлось списать это на свою усталость и ее энергичность. Дарлин, должно быть, гибкая танцовщица; она проскользнула мимо всех моих баррикад и защитных сооружений, изгибаясь и наклоняясь сквозь поле красных лазерных лучей, как ниндзя в шпионских фильмах.

«Один ужин. И все».

Пока мы шли, на город опустились сумерки, медные и согревающие. Дарлин без умолку болтала о различиях между Нью-Йорком и Сан-Франциско. Я думал, что это сведет меня с ума, но мне понравилось ее слушать. У нее был приятный голос, а все мои разговоры в последнее время состояли в основном из попыток уговорить моего ребенка съесть горошек или выслушивания жалоб студентов-юристов.

Периодически я украдкой бросал на нее короткие взгляды.

В продуктовом магазине моя фотографическая память записала целый ролик с ее лицом. Он представлял из себя набор картинок ее поразительных черт: округлое лицо, большие глаза, пухлые губы, острые скулы, густые брови. Ничто в ней не казалось незначительным.

Здесь, под желтым светом уличных фонарей, ее почти синие глаза наполнились сиянием. Поверх гибкой фигуры был надет безразмерный свитер, но он не скрывал ее сущности. Она выглядела как танцовщица – стройная, но рельефная, шла грациозной походкой, несмотря на тяжелые армейские ботинки.

– Почему такие ботинки? – задал я вопрос о самой безобидной вещи, надетой на ней.

– Для защиты.

– От кого?

– Не «от кого». Для моих ног, – ответила она. – Я танцовщица, ну или скоро стану ей, а ноги – самая ценная часть меня.

– Что танцуешь? Балет?

– Когда была маленькая, – ответила я. – Но сейчас предпочитаю современные направления и капоэйру. Слышал о таком?

– Афро-бразильское боевое искусство, сочетающее в себе элементы танца, акробатики и музыки. Зародилось в Бразилии в начале шестнадцатого века.

Дарлин резко остановилась.

– Ты только посмотри на себя, мистер Энциклопедия. Ты фанат?

– Я однажды что-то читал об этом.

– Однажды? Ты всегда так четко запоминаешь прочитанное?

– Да.

Я почувствовал на себе пристальный взгляд и развернулся, увидев выжидающее выражение на ее лице, – с таким обычно женщины требуют дальнейших объяснений, если парень сказал или сделал что-то неправильное.

– У меня эйдетическая память.

– Какая-какая?

– Фотографическая.

– Да ну! – Дарлин крепко схватила меня за руку. – Серьезно?

Я кивнул.

– Значит, ты можешь запомнить длинную последовательность цифр или… что на тебе было надето двадцать четвертого января две тысячи пятого года?

– В подробностях.

– Прям… до мельчайших? – спросила она. – Оцени по шкале от одного до «Я-должен-попасть-на-шоу-Эллен-Дедженерес».

– Какие там требования у Эллен? Восемь?

Дарлин не отводила от меня свои распахнутые глаза.

– Вау. Да ты мегамозг. Должно быть, это помогает в юридической школе?