16 декабря 1967 года

Попасть к следователю на следующий день нам с мамой не довелось. Я, видимо, очень сильно простыл. Не помогла и горячая ванна с горчичным порошком, которую приготовила мама, как только мы вернулись домой. Ночью у меня подскочила температура, мама пыталась сбить её, обтирая меня водочным раствором и пичкая аспирином. Она всю ночь просидела рядом со мной и, отчаявшись сбить температуру, под утро вызвала скорую.

К тому моменту, когда скорая приехала, я уже был в бреду. Ну или без сознания… Точно не знаю… Знаю только, что очнулся я уже на больничной койке. В палате на четверых искрясь и переливаясь на иголочках морозного узора на оконном стекле сияло солнце, а в моей левой ягодице торчала игла шприца. Я дёрнулся от боли, которая, наверно, и привела меня в чувство, и услышал строгий окрик:

— Ну-ка не дёргайся! Лежи спокойно!

Вытащив иглу и натянув штаны на мою задницу, медсестра выпрямилась, положила шприц в эмалированную ванночку и улыбнулась.

— Очухался? Вот и слава богу! Сейчас позову врача…

Минут через пятнадцать появился врач — высокий, толстый, улыбчивый дядька с буйной шевелюрой чёрных, спутанных волос. Он радостно сообщил мне, что у меня предполагается воспаление лёгких, что ноги и морда у меня обморожены, но не опасно, и что всё со мной будет хорошо.

Только теперь я обнаружил, что не могу шевелить пальцами ног. Высунув правую из-под одеяла, я нашёл её перемотанной по щиколотку бинтом, сквозь который проступали жёлтые пятна какой-то мази. Так…. - подумал я, — а как же я в туалет ходить буду? По-маленькому мне хотелось уже сейчас и довольно сильно. Спросил доктора, и он, всё так же радостно улыбаясь, сообщил мне, что для таких случаев человечество уже давно придумало специальные агрегаты с красивым названием «утка», и он сейчас пришлёт медсестру, которая обучит меня, как этими замечательными устройствами пользоваться.

Минут через пять после его ухода медсестра действительно появилась. В руках она держала белое эмалированное судно. Теперь я повнимательней присмотрелся к ней. Вполне себе симпатичная такая девушка. Рыжие кудряшки, вздёрнутый, маленький носик с симпатичными веснушками, красивая улыбка и очень красивые небольшие сиськи. Даже вспомнился наш разговор с Надюшкой, когда я нафантазировал себе про ампутированные ноги. Она хорошо вписалась бы в ту картинку.

Сестра поставила судно на стоящий у изголовья кровати стул, откинула одеяло в сторону, одним движением содрала с меня пижамные штаны и весело подмигнула:

— Подними попку и немного раздвинь ноги!

Я покраснел, но подчинился. От стыда у меня аж спина зачесалась! Нет, с этим что-то нужно делать!

Назад штаны я натянул самостоятельно и тут же спросил, как её зовут. Сестричка улыбнулась и сообщила, что её звать Софьей Васильевной. Она уже порывалась бежать, держа в руках мою утку, когда я быстро попросил её принести мне какие-нибудь тапки большого размера. Это я представил себе, что когда-нибудь мне захочется и по-большому. От одной мысли, что мне придётся заниматься "этим", сидя на утке, мне стало плохо!

Медсестра пожала узкими плечиками и сказала, что если врач отменит постельный режим, она подыщет мне что-нибудь в отделении у взрослых. За всем этим наблюдал с соседней кровати худенький, светловолосый пацан примерно моего возраста. Он перебросил свою подушку к стене и сейчас полулежал, опираясь на неё спиной и свесив ноги с кровати. В руках у него имелась открытая книга. Остальные две кровати в палате пустовали.

Температура у меня держалась, и голова кружилась. Наверное поэтому я задремал. Разбудила меня снова Соня, так я для себя окрестил нашу медсестру. А что? Она выглядела даже младше Марго, которой было то ли 25, то ли 26 лет. Соня прикатила столик на колёсиках, на котором имелся поднос с думя тарелками и стаканом киселя. Она же сообщила, что врач не разрешил мне подниматься с постели. Если после завтрашней перевязки мои ноги покажут улучшение, тогда постельный режим, возможно, отменят. Она хотела покормить меня с ложечки, но тут я встал на дыбы! Кроме того есть мне совершенно не хотелось, о чём я ей и сказал. В ответ на это она состроила зверскую мину и пообещала разорвать меня на кусочки, если я тут же — вот прямо при ней! — не поем.

Пришлось спускать ноги с кровати и брать в руку ложку. Она действительно не отходила от меня, пока я не осилил половину тарелки невкусного свекольника, не съел половину котлеты и не выпил стакан киселя. Поднявшись со стоящего у изголовья кровати стула, на котором она всё это время сидела, она потрепала меня по волосам и укатила столик. Симпатичная у неё всё же фигурка. Что спереди, что сзади…

После обеда меня снова потянуло в сон. На сей раз разбудила меня мама. Она расспросила меня о самочувствии, а потом велела потерпеть и прямо пальцами нанесла мне на обмороженные участки лица новую порцию гусиного жира. Даже на губы! Б-э-э! Гадость! Жир она принесла из дома. Сидела со мной не долго, потому что, оказывается, в коридоре дожидаются своей очереди девочки. На лице мамы читалось облегчение, когда она прощалась со мной.

Наташа уселась на стул в изголовье кровати, а Надюшка плюхнулась прямо на кровать, задев мою левую ногу. Я взвыл и пообещал убить её, как только меня выпишут из больницы. Обе девочки уважительно рассматривали мои перебинтованные ноги и участливо спрашивали, где ещё болит.

Наташа неохотно рассказала, что следователь мурыжил их целых два часа, расспрашивая обо всех деталях случившегося. По её словам выходило, что более всего его интересовало то, как и чем я ударил того мужика. Он жив, но полностью парализован, так что не в состоянии даже назвать своё имя. Наташа уверяла следователя, что ничего не видела, и что, по её мнению, я, мол, просто не в состоянии был ударить его так сильно.

Она спросила меня, что я обо всём этом думаю, но я только пожал плечами. Не хотелось мне разговаривать об этом при посторонних. Мой сосед, Колька Машков, сидел на своей кровати, читал и прислушивался к нашему разговору. К этому времени Надюшка уже сидела, не выпуская мою руку из своей, а Наташа склонилась надо мной, облокотившись на мою подушку, и пальцы её перебирали мои волосы. Когда Наташа рассказывала, как эти двое грубо подхватили её под руки и заволокли за угол, Надюшка заплакала и плакала не переставая до самого конца рассказа.

Разогнала нашу компанию Соня. Она заявилась в палату с эмалированной ванночкой, и я понял, что сейчас моей заднице снова достанется. Девочки по очереди обняли меня и ушли. Соня, держа шприц иглой вверх, кивнула на дверь:

— Сестры?

— Не, подруги…. - переворачиваясь на живот ответил я, — но они мне, как сестры…

— А ты шустрый! — усмехнулась Соня — Двух таких красоток зараз подцепил… Ну, не напрягай ягодицу, будь мужчиной! Любишь бегать босиком по снегу, так терпи!

Ага, терпи… Посмотрел бы я на тебя, если бы сейчас твою задницу острой иглой пугали! Впрочем, Соня, добрая душа, помассировала ваткой место укола, чтобы лекарство лучше разошлось и чтобы не так болело. Закончив с уколом, она поставила мне градусник и повернулась к кровати моего соседа. Колька тоже шипел от боли, так что не один я такой трус! Нечего тут наговаривать!

Напоследок, уже выходя из палаты, Соня спросила меня, не нужна ли мне утка. Я кивнул, потому что кто его знает, будет ли она рядом, когда по-настоящему приспичит.

Потом я снова задремал, а когда проснулся, на стуле возле моей кровати сидел тот самый следователь с залысинами, которого я видел в детской комнате милиции. Наверно, он меня и разбудил.

Он сидел и сидел, задавая всё время одни и те же вопросы. Почему я решил, что Наташу похищают? Зачем я разделся, когда бежал за этими двумя? Чем я ударил первого из них в спину и куда дел потом этот предмет? На все мои заверения, что я ударил его ногой, и никакого предмета у меня с собой не было, он недовольно морщился. Не верил, короче.

Когда я уставал от его упрямства и замолкал, он начинал мне угрожать. Говорил, что мне грозит колония для несовершеннолетних, и только активной помощью следствию я могу облегчить свою судьбу. Он обещал, что дело может даже ограничиться условным сроком, если из школы придёт положительная характеристика.