– Спасибо. За верный компас и за все остальное. За все.

Тибо еще долго простоял молча. Будь он на «Изабелле», он бы пошел на переднюю палубу. Смотрел бы на горизонт, и горизонт бы его успокоил. Но здесь, в этой траурной комнате, все, что у него было, – это боль в теле, воспоминания о буране, полумрак и неподвижно лежащий перед ним человек, которого предстояло предать земле.

Спина сломана, вспарываются вены, пепел плывет, плывут земля и камни.

Одна нога в стремени. Другая на граните. Здесь кто-то есть. В лесу есть кто-то. Голос леса женский. Женщина смотрит на меня. Голова, как же болит голова. Боль, боль, боль. Свет между ветвей, мои веки. Рука на моей руке. Прохладная. Что-то блестит. Девочка похожа на меня. Она улыбается. Я не хочу ее узнавать. Но узнаю. Я знаю и не хочу знать, хочу закричать и не могу, мой рот полон камней, камней и земли.

– Могильщик, ваше королевское величество, говорит, что земля слишком промерзла, невозможно рыть могилу.

Тибо открыл глаза и машинально поискал рукой кинжал.

– О, вы проснулись, ваше королевское величество.

Всякий раз, когда Манфреду приходилось обращаться к королю, невольно над ним возвышаясь, он говорил: «Ваше королевское величество». Это была одна из тех тонкостей старой школы, за которые Манфреда в крыле прислуги почитали за живую легенду.

– Который час?

– Половина десятого, ваше королевское величество.

– Утра?

– Именно, ваше королевское величество.

Королевское величество поднялось, истекая потом. Снова без сил. Тибо потер руку, та заныла.

– С чего вам вздумалось говорить про могильщика в полдесятого утра?

– Если ваше королевское величество желает искреннего ответа…

– Ну разумеется, Манфред.

– Шоковая терапия, ваше королевское величество…

– Что-что?

– И должен признать, она работает, ваше королевское величество. Я звенел ключами над изголовьем, предлагал вам кофе, но безрезультатно. Однако стоило упомянуть могильщика, и вы тут же очнулись.

– А кофе я могу получить?

– Безусловно, ваше королевское величество.

Манфред тут же поднес Тибо его любимую серебряную чашку, о которую тот всегда обжигал пальцы. Тибо выпил кофе залпом и встал. Он позволил камергеру обтереть его влажной губкой, вытянул руки, чтобы тот смог надеть на него рубашку, подождал, пока он завяжет тесемки. Одеться самому у него не хватило бы сил.

– Который час? – спросил он снова.

Манфред взглянул на часы для точности.

– Девять часов сорок семь минут, сир.

– Где королева?

– Ночью королева вернулась к себе, сир, – сказал Манфред, смахивая пыль с траурной туники, висевшей на дверце шкафа.

– Почему?

– При всем моем уважении, сир, она дала понять, что ей не удается отдохнуть, ночуя здесь.

– И в чем же дело, Манфред?

– Вы спите беспокойно, ваше величество, – расплывчато ответил камергер, ловко облачая короля в просторную тунику. Манфред обладал особым даром: любая ткань у него ложилась благородными складками, словно драгоценный дамаст.

– Беспокойно?

– Очень беспокойно, сир.

Тибо проснулся без простыни, с мокрыми ладонями и лихорадочно бьющимся сердцем, но он не помнил, чтобы ему что-то снилось.

– Королева просила сразу послать за ней, когда вы проснетесь, сир.

– Нет. Пусть отдохнет. Который час?

Манфред взглянул на него озадаченно.

– Немногим позже, чем было пару минут назад, ваше величество, – ответил он и отошел на несколько шагов, оценивая вид короля, как художник оценивает свое творение. – Позволю себе заметить, что черный вам к лицу. Досадно, что этот цвет предназначен лишь для печальных поводов. Желаете завтрак?

Столик на колесиках уже стоял в кабинете. Тибо тут же жадно впился в круассан; черная ткань покрылась звездной россыпью крошек.

– Эх, черт. Простите, – сказал он и снова осыпал себя крошками.

Манфред боролся с искушением отряхнуть тунику его величества, но тут его внимание привлек долетевший из коридора шум.

– Ну наконец-то брадобрей, – сказал он, направляясь к дверям.

– Брата…брей?

– Нет, сир, вас.

Как же долго ждал Манфред этой минуты: король примет наконец подобающий вид.

– Проходите, проходите. Вот, взгляните…

Брадобрей начал со своей обычной поговорки:

– Опрятной голове и думается лучше.

– Да. Все вам будут благодарны, – прошептал ему Манфред.

Брадобрей осмотрел короля на расстоянии, затем подошел ближе и вынес вердикт:

– Брить я вас не буду, сир. Слишком серьезная у вас рана на щеке… Я не осмелюсь.

Какая досада для Манфреда.

– Разве что подчищу шею и оформлю бороду. В конце концов, ваш досточтимый отец, наш покойный король Альберик, носил бороду, так что весьма неплохая мысль. Странно, конечно, было отпускать ее в поездке – особенно зная Бенуа. Вы, можно сказать, щекотали себе нервы. Но почему бы и нет? Правда, почему и нет.

Брадобрей принялся за работу. Он облагородил бороду, но, перейдя к волосам, вдруг замер:

– Получи я волшебное средство, от которого они так быстро отросли, у меня бы от дам отбоя не было.

Манфред, наблюдавший за процедурой, стоя поодаль, дал знак брадобрею приступать к стрижке. Но тот в замешательстве только щелкал золотыми ножницами вокруг волос. Наконец он подошел к камергеру и тихо спросил:

– Что случилось? Волосы выпадают клоками…

– Я знаю.

– Чтобы так лысеть… Разве что от испуга. Сильнейшего ужаса. Да еще и седая прядь…

– Приведите его величество в опрятный вид, это все, что от вас требуется, – прервал его Манфред.

Но того, о чем подумал, не сказал: и в опрятной голове у короля рассудка не прибавится.

– Который час? – как нарочно спросил Тибо.

Манфред, отчаявшись, встал прямо перед ним и посмотрел на часы. Он надеялся, что, увидев циферблат, король запомнит время.

– Ровно десять часов и две минуты, ваше королевское величество.

Тибо замер, совершенно зачарованный часами. И протянул к ним руку. Он никогда и ничего не желал так сильно, как этот маленький круглый предмет на золоченой цепочке с крышкой искусной работы. Манфред подошел на шаг, брадобрей отступил на два. Тибо стал гладить часы кончиками пальцев, то закрывая, то открывая крышку: он принял их за потерянный медальон. Вдруг он сжал часы в кулаке и потянул за цепочку. За ней притянулся и жилет вместе с камергером. Оказавшись с королем нос к носу, Манфред почувствовал себя крайне неловко.

– Его королевское величество, быть может, хочет самолично проверить время? – предположил Манфред, отстегивая одной рукой цепочку.

Высвободившись, он вновь отошел назад, а Тибо ошеломленно разглядывал часы. Он гипнотизировал сам себя, раскачивая их на цепочке перед глазами, а смущенный брадобрей спешно доканчивал самую простую стрижку, после чего сразу исчез, не дожидаясь Манфредовой критики.

Но камергеру было не до этого. Чтобы привлечь внимание короля, все еще погруженного в созерцание бликов на позолоте, он заговорил как можно громче:

– Могильщик ждет указаний, как быть с погребением нашего досточтимого Клемана де Френеля, так трагично угасшего… Не сочтите за игру слов, боже упаси. Как бы то ни было, ваше королевское величество, земля промерзла. Насколько я понимаю, они и вдесятером брались, и даже волов впрягали на малом кладбище. Но без толку.

– Раз так, Манфред, никакого погребения, – отрезал Тибо, кладя часы в карман.

Это была откровенная кража, но камергер даже не решился обидеться и только спросил:

– То есть как, ваше королевское величество?

– То есть мы не будем предавать тело земле, – заявил Тибо, вставая.

– Нет? Не будем, сир?

– Мы предадим его морю. Сегодня вечером.

– Значит, морю, ваше величество, – повторил Манфред, удивляясь столь внезапному озарению.

Тибо и правда показалось, будто сквозь него вдруг прошел до того яркий, чистый и пронзительный луч света, что он теперь мог видеть незримое. После внезапного приступа клептомании наступило состояние беспредельной ясности. Тибо даже наблюдал (немыслимое дело!) эмоции на лице Манфреда. Возможно ли? Он решил проверить.