Катю стало невыносимо жаль. Неважно, хотела девчонка этого или нет, но похвастаться первой еблей с законченным уродом у неё перед подружками не выйдет. Это клеймо, позор, Катька от него долго не отмоется, если об этом узнает хоть одна пустая головёшка из её ядовитого окружения. В ней так туго. Тело ломило от того, насколько ему хорошо физически и как хуёво морально. Органы словно бы опустились на пару секунд вниз, а затем подпрыгнули обратно. Вернуть уже ничего не получится.

Рома вжался губами в шею под ухом Смирновой. Дышал рвано, прерывисто щекоча нежную кожу. А в голове хаотично рассыпались на осколки все блядские картинки с участием одноклассницы. Самые мерзкие, самые развратные. Стройное тело под пятифановским крепким и тяжёлым — оказалось только его. Катькины похождения — ложь. Как и все предрассудки касательно, как оказалось, невинного и скромного создания.

— Ты… И-извини меня, — сдавленным почти ласковым полушёпотом, проглотив слова и затолкав их глубоко в потёмки возбуждённого мозга. Самое ебанутое время для извинений. Катя лишь коротко кивнула, не открывая сжатых век.

Озлобленный на Смирнову и на самого себя, Рома сделал третий толчок, выходя из нутра Кати полностью и вгоняя член до самых яиц, вновь заставляя душное помещение класса вобрать в себя звонкий шлепок тело-о-тело. Одна ладонь легла на грудь Катьки, сжимая упругость сквозь измятую ткань рубашки и лифчика. Вторая опустилась на бедро, помогала держать темп, натягивая зад. Искусанные шершавые губы прижимались к уху блондинки, скидывая с себя свинцовые выдохи. Староста продолжала неуверенно сжимать рукав Пятифана, словно единственное, что держало её в сознании. А внутри сходила с ума от двойственности отвращения и симпатии. Кате не хватало воздуха. Не хватало поцелуев. Не хватало толчков. Не хватало. И её полная самоотдача доводила Рому до возбуждённого тремора. Парень терял голову.

Движения бёдер участились. Скольжение внутри стало проще — теперь член не так плотно стягивался внутри. В паху образовалась стальная тяжесть, она оттягивала низ живота, скатывалась грузным комом в желании скинуть с себя накопленное бремя. Тело пробирало мелкой дрожью в конечностях. Оно рябью проходило по кончикам пальцев, заставляя их касаться бледной кожи Катьки небрежно и грубо. Рома дышал в ухо Смирновой, пытаясь переварить происходящее, но — зря. Так блядски зря. Губы юноши вновь столкнулись с Катькиными, такими горячими, мокрыми от смешенной слюны, они тянулись к пятифановским с таким рвением, которого волчонок мог ожидать от дешёвой шмаромойки, но от, как оказалось, девственной Екатерины — нет. Машинально отвечая блондинке с неменьшим напором, парень перевёл руку с груди девчонки на середину её рубашки. Тонкая ткань смялась в его пальцах, натянулась и рука дёрнула одноклассницу за воротник, притягивая её к нагому торсу вплотную. Раздался хруст рванья и возмущённое Катькино мычание. С вещицы слетела верхняя пуговица. Кажется, на плече Смирновой разошёлся шов. Катя всё ещё бесила. Просто своим существованием. Просто тем, что позволяла бандюге так просто управляться со своим телом. Позволяла проникать обжигающим подушечкам шершавых пальцев под блузку, трогать косточки белья, гладить рёбра и сжимать живот по бокам. И, блять, единственное за что Рома был по-настоящему благодарен Кате в этот момент — это молчание. Ей богу, он правда готов был расшибить голову дуры об эту же столешницу, если она вновь заговорит с ним.

Катя была бы счастлива получить чуть больше ласки, а не этот наглый рывок. Настоящей, не топорной, не огрубелой. Получить поцелуи в шею, ключицы. Чтобы Рома оставлял сентиментальную россыпь из прикосновений губ и языка на чувствительной коже. Но Пятифан и не думал. Всё, чего могла добиться от него Катька — это его рот в единении с собственным. Даже, если бы захотел на миг подумать о её удовольствии — не смог бы воплотить нежность в жизни, потому что не был нежным человеком.

Одноклассница наконец обмякла. Свыклась с неприятными ощущениями, неосознанно подбиваясь телом ближе к пятифановскому. Толчки внутри стали увереннее. Но вместе с тем — жёсткими. Уже через минуту Рома, приноровившись, нещадно вколачивался в бёдра Катьки, подмечая её попытки двигать задницей в такт. Это бесило. Юноша прекращал движения каждый раз, когда Смирнова старалась сделать что-то по-своему. В наказание. Лишал её возможности чувствовать член внутри себя, выходя из нутра почти полностью. И, как только одноклассница останавливала шевеление — вбивался в неё вновь с животной неистовостью. Не давал Кате забыться. Отрезвлял жестокостью, с которой безмолвно отказывал девушке в чувственных прикосновениях.

Сквозь мокрый поцелуй вновь начала пробиваться дикая ухмылка. Уж больно рьяно девчонка под ним хваталась за малейшую возможность ощутить член поглубже. Он настолько хорош? Юноша редко когда задумывался о размерах своего достоинства. Смирнова слишком ясно давала понять, что хочет поглотить Рому. Целиком и полностью, без остатка, поглотить его дыхание, взгляд, прикосновения, хуй, поцелуи, весь раскалённый жар его тела. И что самое главное — поглотить пятифановскую свирепость, с которой парень драл блондинку. В кабинете физики. После уроков.

Тонкие пальчики девушки зарылись во вставшую дыбом чёлку хулигана. Приятное ощущение, парень внезапно понял, что ему нравится, когда трогают голову. Ерошат густой жёсткий ёжик волос, перебирают пряди чуть подлиннее, играют с бритой макушкой, но… Блять, никто не позволял. Рома разорвал поцелуй и перехватил запястье девушки, откидывая её руку и с силой вжимая ладонь блондинки в стол. Заебала фривольничать. Катя обиженно всхлипнула, но сопротивляться не стала. Прогибаясь в пояснице, девушке казалось, что вот-вот она сойдёт с ума от горячей натянутости в животе. А Пятифан от раскрасневшегося, милого личика и тихих постанываний.

В первый раз хулигана не хватило надолго. Белый сноп искр в глазах и юноша выдал тихое рычание в плечо девушки, успев вытащить и запачкав Кате подол чёрной юбки. Тело моментом напряглось до крайнего и расслабилось, удерживаясь на локтях. Смирнова дышала так часто и громко, что Пятифану казалось, будто он всё ещё внутри. Отличница выдала судорожный скулёж не то в протест, не то в облегчение. Она боялась, что вот прямо сейчас Рома отпрянет и девушка больше не сможет посмотреть на его лицо от стыда. Так и случилось.

Рома приподнялся и, громко вдохнув носом, глянул на миловидную мордашку под собой, но одноклассница смущённо отвернулась, потупившись в стенку. Пятифан приоткрыл было рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли в глотке.

Что они натворили?..

Хулиган отвернулся всем корпусом, поспешно застёгивая пуговицы на рубашке и затягивая ремень на брюках непривычно туго. Пальцы не слушались, пряжка то и дело выскальзывала из них, а биение сердца прекратило свой неугомонный звон лишь спустя пару минут. Катя тут же одёрнула юбку, морщась от неприятной прохлады из-за остатков спермы на ткани. Ей безумно хотелось выскочить в туалет и смыть с себя эту грязь. Как грех отмолить.

Сеанс в кино был успешно проёбан. Как и все сравнительно обычные, пусть и ядовитые, отношения между двумя одноклассниками. Как и надежды Смирновой прогуляться с Сидоровым. Между блондинкой и хулиганом натянулась незримая струна неловкости.

— В среду… Контрольная. По географии, — стирая солёную влагу со щёк, Катя медленно поправляла изорванную блузку. Что она скажет матери, когда та спросит, где девчонка умудрилась так надругаться над вещью? Контрольная — первое что пришло отличнице в голову. Молчание было невыносимым.

— А мне похую, — Рома, стоя к девушке спиной, попытался заправить школьную рубашку в брюки, но у него ничерта не вышло и он раздражённо выпустил края наружу. За льдом в голосе Пятифан неумело попытался скрыть растерянность, — Мы завтра после уроков… Тоже? Занимаемся?

Слово «занимаемся» теперь звучало двухсмысленно и Катю это явно смутило. Но всё же староста ответила робкое:

— Да.