Смирнова вздрогнула. Ощущение, словно раскалённый металлический шар упирался во влажное бельё, едва не проталкивая ткань вовнутрь. Это ненормально. То, что происходило между ней и этим низменным тупорылым маньяком — ненормально! Через минут двадцать она должна была уже спокойно выбегать навстречу Сидорову. Не такому, как все придурки из шайки Пятифана. Денька был умнее, симпатичнее, из семьи школьного завуча и старшего ближайшего завода. И что по итогу? Катя прямо сейчас своими руками уничтожала шанс на нормальные отношения, соглашаясь поцелуем со всем, что позволял себе мудак напротив. Предавала сама себя. Но от чего-то стыд и сомнения уходили на второй план вместе с горячим выдохом Ромы, что разбился о Катькины губы.
Пятифанов и сам был не лучше. «Что ты творишь, это же грёбанная Смирнова!» — эта мысль мелькала где-то в глубине мозга и легко растворялась в потёмках сознания. Потому что возбуждение давило на здравые решения, отшвыривая голос разума куда подальше. И оставалось лишь чистое, кристаллически прозрачное, вязкое животное «хочу». Это самое «хочу» двигало пятифановскими руками, гладило кончиками пальцев Катюшу под коленкой, повторяя кольцевые движения лишь потому, что один разочек блондинка выдала крошечный намёк на стон, когда хулиган случайно дёрнул костяшками в том месте. Это «хочу» вынуждало бёдра плавно покачиваться, а ноги дрожать от напряжения, продавливая ткань трусиков одноклассницы скользкой головкой. Это «хочу» не давало покоя. Приказывало, нашёптывало на ухо неумелому Пятифану, как и что нужно делать, чтобы делать приятно.
От человеческого взгляда не осталось и следа. Того придурковатого, до пизды простого, тупенького Пятифанова сменил какой-то совершенно иной человек с горящими азартом дикими глазами, взъерошенной, слегка влажной от проступившего на лбу пота чёлкой и вздувшимися мраморными венами. Кровь под кожей бурлила, искала выход, билась о тонкие стенки, от чего тело разгорячилось до температуры самого Сатаны. Жарко. Пиздец жарко. Ещё немного и Смирнова под ним сгорит.
Как же Катька пялилась на его тело… Блять, Пятифанов готов был убить ради такого взгляда. За последние несколько минут самооценка юноши взлетела до небес. Из-за грёбанного чувства собственной важности ухмылка машинально плыла по плотоядной морде, не оставляя за собой никаких более эмоций, кроме тотального превосходства и контроля. Вот то, что было, есть и будет для него самым желанным упоением. Он чувствовал себя «настоящим мужиком», который заваливает бабу, имеет её и не думает о хуёвых последствиях. И, если Ромке удалось уложить под себя Смирнову, то ему вообще, сука, любое море по колено!
Хотя эта мысль противоречила другой, более правдоподобной: «Кого ты пытаешься наебать своим растерянным взглядом святоши?» — из головы вылетало, что Катька-то пропускает через свою дырку под десяток в день таких же, как он. Видимо, ублюдки в её вкусе, раз Денька тоже подышал на зубрилку-отличницу. Самолюбие Ромы играло бурной фантазией. А может блондинка вообще хотела Пятифана ещё со средней школы? Может мастурбировала на его образ перед сном, в деталях вспоминая, с какой брезгливостью хулиган глянул на неё в школе? А может Смирнова делала это прямо на уроке, когда учительница отворачивалась, или выходила для дрочки в туалет, и там…
Что-то внезапно переменилось, сбивая грязные догадки. Вся масса Ромкиного торса переклонилась через столешницу, парень едва успел среагировать, автоматически отпуская член и упираясь освободившейся рукой в прохладную деревянную поверхность. Катя потянула его на себя. Осмелела и заставила тело Ромы едва не рухнуть сверху, потому что терпение девчонки достигло своего предела. Ещё немного и гопарь убил бы одноклассницу, случайно придушив своим весом. Твёрдая грудь волчонка вмазалась в тушку блондинки, ощущая округлую упругость под собой, а головка… Ебануться. Упёрлась голым в голое. Бельё сдвинулось под напором. Под Катькиными трусами оказалось ещё больше естественной смазки, одно неудачное или удачное движение и пятифановский елдак легко проскользнёт внутрь. Рома на секунду задержал дыхание, поднимая голову на девчонку под собой. Жмурится… Ловит воздух не то испуганно, не то от стыда. Какая же ты двуличная мразь, Смирнова.
Пятифан не выдержал такой вольности и нарушил горячее вязкое молчание:
— Какого хера?! — к вискам вернулось прежнее раздражение. Это ощущение начинало закольцовываться. Рома успокаивался, отдавался возбуждению, а Смирнова снова и снова портила всё своими выходками, а потом прикидывалась, словно она — само девственное очарование, — Клянусь, Смирнова, ещё один сраный раз и…
И Катя вновь заткнула его поцелуем. Выплёскивая всё желание с головой. Девушка понятия не имела, что может испытывать столько тяготы к Пятифану. Этому бездумному ушлёпку. Стоило юноше коснуться её и чувства вскрылись, как гнойный нарыв. Все тычки и остроты с её стороны приобрели новый смысл, более честный. Рома ей и правда нравился. Давно или недавно, но нравился. Губы Кати казались такими… Мягкими и приятными наощупь. Девчонки все ухаживают за каждым малейшим участком своего тела или это только педантичная донельзя отличница пользовалась каким-то пряным бальзамом? К чёрту. Слишком странно думать о Кате в таком ключе. И всё же — Пятифанов думал. Рот Пятифана ответно вмазывался в губы, как он думал, шалашовки. Целовал увереннее. Потому что уже знал как приятно сосаться вот так — до отвращения вульгарно. Мокро, грязно, исследовал языком каждый миллиметр чужой слизистой, касался ровного ряда зубов Смирновой, натыкался на язык одноклассницы и поглаживал его кончиком своего. Ведомые рефлексом, веки Ромы прикрылись, скрывая за собой золотистую радужку. Сейчас… Вот сейчас. Самое время.
Ладонь чуть подкинула левую ножку Кати, хватаясь за неё поудобнее и отправляя щиколоткой на своё предплечье. Обе руки, что в сравнении с тонким изящным тельцем Смирновой, казались огромными граблями, обхватили талию девушки, сминая некогда идеально выглаженную одежду. Пальцы надавили на нижние рёбра. Подтянули блондинку ближе к краю столешницы. А бёдра сделали грубый выпад вперёд.
И… Ничего. Головка едва ли проникла внутрь, уперевшись в плотную преграду и Рома даже не сразу понял, что войти у него не получилось. Катя выдала сдавленный болезненный стон и зажмурила глаза, хватаясь за пятифановский рукав. Что ещё за фокусы? Он делает что-то неправильно? Неужели женщины настолько узкие? Тогда он тем более хотел натянуть Смирнову. Честно говоря, Пятифан был уверен, что заниматься сексом это просто. А на то, что у Кати вместо пизды — ведро, юноша вообще готов был поставить свой родной ножик-бабочку.
Рома отпрянул телом на несколько сантиметров и, в готовности сделать новый толчок, внезапно разорвал поцелуй и спрятал лицо в выбившихся из густой косы прядях светлых волос. Твёрдый до невозможного член с усилием протолкнулся внутрь и Пятифан вздрогнул. Вздрогнул от страха. Как хорошо, что Катя не могла видеть его широко распахнутые глаза в этот момент…
Да ладно… Это же полная чушь…
Смирнова сжала губы, дабы не издать полный отчаянной боли писк. Вся сжалась комочком, напрягая ноги и боясь расслабиться. Ромка громко сглотнул, не зацикливаясь на собственных приятных ощущениях внизу живота. Вместе с пенетрацией случилось ещё что-то… Необъяснимое. Член прорвал незримую плотную преграду. Она треснула, как спелый фрукт на солнце, слишком ощутимо для чего-то незначительного. И внутри было так пиздецки узко, что у Пятифана перехватило воздух. Блять. Ты у неё первый. Ты. У неё. Первый. Рома не двигался, чувствуя, как её сердце вылетает навстречу его собственному. От затылка до поясницы пробежался холодок, руки задрожали от кошмарного осознания, и худшим было то, что юноша уже не мог отступить. Обязан был играть ебанутого самца до упора. Бёдра послушно качнулись назад, заставляя член постепенно выйти из горячего тела, а затем вновь ударились кожей о кожу, выдавая пошлый шлепок и вгоняя детородный орган во всю длину. Первый. Почему Смирнова не сказа… Блять, она же так удивилась этому «отработаешь смену». Шоколадка от Сидорова, кино. Шлюхи ведь ошиваются по задворкам, гаражам и на школьных дискотеках, а не… По вечерним сеансам.
