– Что это? – слышу голос мужчины.

– Там кто-то есть.

Щелчки, оповещающие, что с пистолета снят предохранитель. Вот дерьмо. И чего мне не сиделось на месте?

– Обойди с той стороны, – мужчина оказывается где-то слева от меня.

Я понимаю, что ещё пара секунд, и они найдут меня. И тогда никто не знает, что они сделают. Я долго не думаю: мои руки сами лезут в рюкзак. Не знаю, что я собираюсь там найти, ведь у меня нет ни ножа, ни пистолета, чтобы защититься. У меня есть только лак для волос и зажигалка. Счёт идёт на секунды – я выхватываю баллончик, щёлкаю пальцем, производя огонь, и в тайне надеюсь, что мой шантаж сработает. В противном случае либо меня пристрелят, либо я сожгу здесь всё к чертям.

Сено шуршит, и в это же мгновение меня окружают с двух сторон. На меня направляют два пистолета, и на мгновение мне уже хочется поднять руки и сдаться. Я не паникую. Я никогда не паникую в подобных ситуациях, но, с другой стороны, легко могу сделать что-то спонтанно. Мне просто нужно придумать, как выбраться из этих условиях, но что я могу? Ничего.

– Воу, – Кит, находящийся справа от меня, немного опускает пистолет, но мужчина слева этого не делает.

Я чувствую, как дрожат мои руки, понимая, что игра в прятки проиграна. И сейчас я не в выгодном положении. Молчание затягивается, хотя, возможно, мне просто кажется. Не знаю, сколько проходит секунд, прежде чем тишина нарушается.

– Давай-ка ты опустишь это, – мужчина продолжает целиться в меня. – Мы не причиним тебе вреда.

Я ничего не отвечаю – руки немеют, тело не слушается, я даже сказать ничего не могу. Но мой мозг продолжает воспринимать всю информацию ясно и весьма отлично. Кит опускает пистолет, облизывая губы, а я пытаюсь сделать так, чтобы оба парня попали в поле моего зрения.

– Да брось, – Кит улыбается. – Даже если ты подожжёшь сено, мы успеем его потушить. А пулю уже не вернуть в дуло.

Я сглатываю и сжимаю сильнее баллончик, чтобы руки перестали трястись. Я не знаю, что нужно говорить в этой ситуации и что вообще можно делать. Они вроде как не выглядят опасными, но я столько всего насмотрелась за своё путешествие, что не доверяю даже себе. Мне действительно страшно.

– Мы из революционной армии, – продолжает Кит. – Можешь нам доверять, мы ничего тебе не сделаем.

Я открываю рот и набираю в лёгкие воздух, стараясь сделать свой голос ровным и спокойным.

– Все так говорят, прежде чем вышибить кому-то мозги, – я смотрю на пистолет, который всё ещё направлен в мою сторону.

Мужчина медлит, а потом опускает оружие. Через секунду я всё-таки тушу огонь зажигалки, потому что больше не могу позволить дрожащим рукам поддерживать пламя.

– Она безобидна, пусть сидит, сколько хочет, – он уходит, пытаясь перелезть через сено, но путается в ногах и падает, кубарем скатываясь куда-то на другую часть кучи.

– Дерьмо!

Кит смеётся, а потом протягивает мне руку, наверное, чтобы помочь выбраться. Я какое-то время медлю – улыбка у него красивая. Кожа грязная, парень явно давно не мылся, одежда тоже потрёпанная. Волосы, кажется, светлые, но из-за пыли и глины сейчас это трудно утверждать на сто процентов. Но вот глаза у него голубые-голубые и такие красивые, что хочется довериться ему. Я отгоняю навязчивые мысли, но руку всё-таки принимаю.

Они, вроде, не похожи на тех бандитов, кого я встречала раньше. Те сразу либо пристрелили бы меня, либо напали. У них один разговор – это насилие. А эти двое слишком спокойные и добрые. Надеюсь, что я не ошибаюсь, потому что будет очень обидно. Я ведь вечно пытаюсь видеть в людях хорошее. Вечно плачу за своё доверие и наивность. В этот раз мне не хочется снова наступать на очередные грабли. Хоть что-то нормальное должно же произойти со мной.

Я сижу на полу сарая, прислонившись спиной к стене и укутавшись в плед. Я молчу. Молчу так долго, насколько это вообще возможно, и пристально наблюдаю за незнакомцами, которые утверждают, что они часть революционной армии. Выглядят они безобидно, постоянно переговариваются, Кит смеётся, иногда смотрит в мою сторону. Я не собираюсь идти с ними на контакт, в мои планы не входит проникаться к ним доверием, я вообще не хочу иметь с ними никаких дел.

Но с другой стороны я счастлива, что могу вот так просто находиться рядом с ними. Рядом с теми, кто не пытается тебя убить. По крайней мере, пока. Я почему-то чувствую себя в безопасности. И в глубине души я хочу, чтобы они взяли меня с собой. Я хочу поменять маршрут, хочу хотя бы немного почувствовать себя слабой, перестать бояться за свою жизнь.

Я всегда боялась одиночества. Я боялась, что рядом не будет никого, кто бы выслушал меня, кто бы просто помог мне. Я так устала от всего этого, что мне просто хочется доверить свою жизнь кому-то в руки и просто существовать.

Я устала ещё до того, как началось всё это безумие.

Когда-то года три или четыре назад мне поставили диагноз: невроз. Для меня это ничего не значило, и даже особо не влияло на мою жизнь, однако, я продолжала замечать за собой симптомы, которые всё чаще и чаще давали о себе знать.

Беспричинная тревожность, словно вот-вот должно что-то случиться. Плохой сон, утомляемость, ухудшение работоспособности и памяти, вечная усталость. Нерешительность, проблемы в общении. Цинизм. Раздражительность. Плаксивость. Обидчивость. Чувствительность к стрессам. Перемены в настроении. Зацикленность на травмирующей ситуации. Сердечные боли. Нарушение аппетита. Неопределённость и противоречивость жизненных ценностей. Жажда одиночества.

Я особо не обращала на это внимания, и даже не пыталась лечить. Я привыкла. Это мало меня волновало, но в какой-то момент я решила углубиться во всю эту ерунду.

Один психолог, Карен Хорни, считала, что невроз возникает как защита от социальных факторов. Унижение, социальная изоляция, проблемы с родителями. Тогда ребёнок формирует три способа защиты, которые основаны на движении «к людям», «против людей» и «от людей». У всех прослеживаются все три защиты, но какой-то из них доминирует.

«К людям». Потребность в подчинении, в любви, в защите.

«Против людей». Потребность во власти над людьми, славе, в признании, в успехе, в том, чтобы быть сильным и справляться с жизнью.

«От людей». Потребность в независимости, свободе, изоляции от людей.

Я отношусь к первой категории. Я всегда жаждала защиты, чувствовала свою беспомощность, ненавидела себя за неспособность защитить себя и других. Я так хотела просто спрятаться за чьей-то спиной и просто переждать, залезть внутрь кого-нибудь и греть его изнутри, в то время как меня будут защищать.

Наверное, поэтому я выбрала Руса. Потому что я чувствовала себя в безопасности. Он мне помогал справляться со всем тем, что творится у меня внутри.

– Может, ты хоть имя скажешь?

Я вздрагиваю, поднимая взгляд и впиваясь им в Кита. Мы сидим напротив друг друга, и нас разделяет всего несколько метров. Я не сразу понимаю, что он спрашивает моё имя.

– Марсия, – тихо говорю я. – Меня зовут Марсия.

Парень улыбается – его зубы такие белоснежные, что выделяются на фоне грязного лица. Это выглядит мило.

– А я Кит. Это Ричард. Ты его не бойся, он только с виду выглядит жутко, – шутит парень.

– Кто тут жуткий, так это ты, – бурчит мужчина.

Я перевожу взгляд с одного человека на другого и настороженно прислушиваюсь, словно за пределами амбара находится ещё несколько таких же парней, готовых схватить меня. Но это глупо, они давно могли бы сделать это вдвоём, но я до сих пор жива и невредима. Я слышу только тихий стук дождя о крышу и шум ветра.

– Так, куда ты направляешься? – Кит кивает на моё рюкзак, намекая, что я не живу где-то поблизости.

Я прикусываю губу. Можно ли им доверять? Хотя, какая разница. Ничего не будет, если я им расскажу немного о себе. Если бы они хотели меня убить или ограбить, давно бы это сделали.

– В Лос-Анджелес. К родителям, – бросаю я, обнимая колени руками и плотнее кутаясь в плед. – Из Вашингтона. Моя машина сломалась, и теперь приходится идти пешком.