История научных контактов физиологов и психологов в их подходе к анализу природы психического вообще и когнитивных процессов в частности в большей мере изобилует примерами конфликтных ситуаций, чем полного (или хотя бы достаточного) взаимопонимания. В рамках долгое время господствовавших дуалистических представлений о природе человека такое положение было обычным и легко объяснимым. Психологи отстаивали неприкосновенность и недоступность для естествознания духовной сущности человека. Физиологи, стихийно тяготеющие к материализму, довольствовались телесными механизмами. Однако из‐за нечеткости границы «души» и «тела» неизбежны были взаимные попытки вторжения в «чужую» область, вызывавшие бурный протест стороны, подвергшейся такой агрессии. В наше время выраженный дуализм стал редкостью. Единство человеческой природы провозглашается большинством ученых независимо от их философской принадлежности. Казалось бы, в таких условиях снимаются причины научных конфронтаций психологов и физиологов. Тем не менее, опыт последних десятилетий говорит, что это вовсе не так. Даже при наличии общей философской платформы и достаточной взаимной информированности представители этих двух главных наук о человеке далеко не всегда достигают взаимопонимания. Дискуссии, прошедшие на страницах отечественных журналов, по своей остроте не уступают былому диспуту Сеченова с Кавелиным (Кольцова, 1976; Лурия, 1975; Сеченов, 1952).

Каковы же причины таких разногласий? Лежат ли в их основе какие‐либо объективные закономерности развития науки (разумеется, автор не принимает в расчет возможное влияние «кастовой обособленности» и конъюнктурных соображений)? Вопрос этот очень запутан и требует ответа на другие, более частные, хотя и не менее трудные вопросы:

Решают ли нейрофизиологи (специалисты по высшей нервной деятельности) и психологи общую задачу, или же они решают разные задачи?

Что служит объектом исследования в том и другом случае?

Возможен ли перенос физиологических закономерностей на трактовку психических явлений и наоборот?

Существуют ли «чисто» физиологические и «чисто» психические закономерности?

Нужно ли психологу знать физиологию, а физиологу – психологию?

И наконец, должен ли один из этих специалистов занимать доминирующее положение в изучении человека?

В связи с этими вопросами – особенно последним – уместно привести лаконичное и четко сформулированное высказывание Б. Рассела: наиболее вероятная гипотеза, «что в цепи событий на протяжении от чувствующего органа к мускулу всё детерминировано законами физики макромира» (Рассел, 1957, с. 76). И далее: «Если эта гипотеза истинна, то физиология независима от психологии; если же в чем‐либо она ложна, физиология перестает быть автономной наукой. С практической точки зрения, физиолог поступает правильно, когда считает, что его наука автономна, поскольку пока еще не найдено никаких оснований в пользу противоположного мнения» (Рассел, 1957, с. 77). Правда, несколькими страницами дальше Рассел пишет, что в отношении вопроса, «как мы приходим к познанию, психология является самой важной наукой» (Рассел, 1957, с. 87).

Ответить на перечисленные выше вопросы во всей полноте не представляется возможным. Поэтому автор ограничивается рассмотрением наиболее знакомой ему области – проблемы зрительного восприятия, с попыткой так или иначе оценить взаимные возможности физиологического и психологического подхода к данному вопросу.

При анализе механизмов и сущности восприятия взаимные претензии психологов и физиологов и обвинения в неадекватности подходов стали довольно обычным явлением. Во многих случаях перекрестная критика имеет достаточные основания. Давайте посмотрим сначала глазами психолога на особенности современного нейрофизиологического подхода к зрению, совершив при этом очень небольшой исторический экскурс.

Открытия Эдриана (Adrian, 1946) на зрительном нерве, а затем Хартлайна (Hartline) (1940) и его преемников положили начало новому этапу в развитии представлений о природе зрительного восприятия. На смену физиологической оптике Гельмгольца (1896) пришла нейрофизиология зрения. Разработка концепции рецептивных полей зрительной системы, основной вклад в которую был сделан Хьюбелом (Hubel, 1974) и Визелом (Wiesel, 1974), позволила выделить важнейшие элементы, от активизации которых в различных комбинациях зависит общая организация зрительных функций. Подход этот оказался очень плодотворным. За несколько десятилетий накоплен огромный фактический материал, отражающий результаты анализа нейронной активности разных уровней,– от сетчатки до зрительной коры. Одно время казалось, что надежность найденного инструмента анализа не вызывает никаких сомнений и что нейрофизиологи получили полную возможность досконально разобраться в реальных механизмах зрения. Однако чем дальше углублялись исследования, тем понятнее становилась принципиальная ограниченность данной методологии. В настоящее время уже очевидно, что на таком пути мы просто не можем построить теорию, способную непротиворечиво объяснить феноменологию зрительного восприятия и специфику зрительно ориентируемого поведения.

В чем же причины создавшегося критического положения? На наш взгляд, главных причин три: элементаризм, недооценка фактора движения (т.е. примата динамики над статикой) и линейный, однонаправленный характер применяемых логических схем.

Рассмотрим в общих чертах каждый из этих пунктов.

1. Естественное после открытия рецептивных полей увлечение исходной «клеточкой» зрительной системы привело к тому, что нейрофизиологи, в конечном счете, повторили в своей сфере путь, пройденный психологической наукой в период становления и преодоления ассоцианизма. Участие рецептивных полей в построении картины мира – неоспоримый факт, но одного этого совершенно недостаточно для того, чтобы эта картина была целостной и соответствовала ситуативным поведенческим требованиям (Рок, 1980). Хьюбел и Визел не допустили, разумеется, никаких фальсификаций, но они вскрыли лишь одну сторону процесса – движение от элемента к целому. Законы же построения целого остались за пределами их концепции. К чести физиологов надо сказать, что эта слабость их позиций признается ими самими. Например, Куффлер (1979), открывший антагонистическую структуру рецептивных полей, указывает, что принцип поэлементного (поточечного) построения образа не дает нам возможности понять, на основании каких закономерностей происходит компоновка и упорядочение элементов.

Возможно еще одно не менее важное возражение против нейрофизиологического «элементаризма». Последовательный переход от точки к линии (границе), а затем к плоскости и объему – это логика математики и художественной графики (Фаворский, 1966). Генетическая психофизиология и эволюционная теория говорят, скорее, об обратном движении в развитии зрительных функций – от трехмерного пространства к плоскому, а затем к линии и точке (Рок, 1980; Движение глаз и зрительное восприятие, 1978).

2. В хорошо известной по русскому переводу книге Линдсея и Норманна (1974) содержится следующий выраженный в категорической форме тезис: «Последняя из основных задач, которую приходится решать зрительной системе,– это выявление и оценка движения» (с. 100). Происхождение данного суждения вполне понятно, если учесть, что авторы в своих трактовках всецело опираются на Хью-бела и Визела, а последние проводили опыты в основном на неподвижных наркотизированных животных, предъявляя в большинстве случаев неподвижные стимулы. Тем не менее, накоплено огромное количество фактов, говорящих о том, что выделение движения – это не последняя, а генетически первая задача зрительной системы. Правомерность такого тезиса подтверждается как фило‐ так и онтогенетическим материалом (Движение глаз и зрительное восприятие, 1978; Walls, 1962; Maurer, Lewis, 1979). Способность к движению – главный признак животного. Возможность восприятия движения и визуальной дифференцировки изменений, вызванных в одном случае собственным перемещением, а в другом – движением внешних объектов – жизненно необходимая проблема (Held, Dichgans, Bauer, 1975). Вполне естественно, что с решения этой насущной задачи и начинает свое развитие зрительная система.