Неразрывная связь между движением и оценкой пространства и первичность ощущений движения подчеркивалось еще Сеченовым (1952), который писал: «…из всех мировых явлений движение представляется нам наиболее простым и удобопонятным» (с. 464). Однако психологический эксперимент еще надолго сохранил свою «классическую» стационарную форму, при которой реакции на движущийся объект рассматривались как производные от реакций на неподвижный объект.
Ломка этих традиций связана главным образом с работами Дж. Гибсона (Gibson, 1950; 1979), который в рамках экологической концепции придал фактору движения решающую роль в зрительном восприятии. Первоначально Гибсон признавал наличие двух раздельных механизмов стационарного и динамического – однако в исследованиях позднего периода он склонился к монизму в пользу примата динамической перцепции над статической. Вместо традиционного понятия зрительного сигнала он ввел понятие непрерывно изменяющегося «оптического потока» как первичного по отношению к сигналу.
Одновременно с Гибсоном очень интересный цикл изящных исследований на движущихся точках был выполнен Г. Йохансоном (Johansson, 1977). Эта работа проведена в несколько ином ключе, но сам Йохансон усиленно подчеркивает тесную связь его принципов «векторного анализа» с динамической концепцией Гибсона. Главные результаты этого цикла работ наглядно свидетельствуют о высокой информативности движущихся элементов (по сравнению со статическими) и о том, что именно движущиеся элементы легче объединяются в соответствии с одним из «законов гештальта» – законам «общей судьбы» (Allport, 1955).
Принцип первичности восприятия динамических событий (по отношению к статическим) последовательно отстаивался Б.Г. Ананьевым (1977), а многочисленные экспериментальные исследования, проведенные его преемниками, служат убедительным доказательством правомерности этого принципа.
Если учесть, что названные психологические исследования в основном предшествовали построению современных нейрофизиологических схем зрительного восприятия, то придется заключить, что пренебрежение физиологов к этому материалу не способствовало выявлению адекватных путей научного анализа.
Попутно надо вкратце остановиться на двух существенных моментах:
а) механизмы двойственной антагонистической организации рецептивных полей зрительной системы становятся понятнее, если к ним подходить с позиций первичности восприятия динамики и вторичности восприятия статики;
б) хорошо известно, что зрительные функции у человека возможны лишь в условиях постоянных микродвижений глаз. Зачем же понадобилось природе создание такого «несовершенного» органа, который, для того чтобы видеть, должен все время дрожать? Ответ довольно прост: это произошло потому, что на первых этапах эволюции зрения рецепторы сетчатки приспособились к самой главной базовой функции – выделению движения. Раз возникнув, этот механизм сохранится на всех последующих стадиях развития. Когда же возникла экологическая необходимость выделения неподвижных объектов неподвижным наблюдателем, тогда сформировался вторичный механизм собственных движений глаз, компенсирующих неподвижность сетчатых изображений.
3. Третье уязвимое место современных нейрофизиологических схем зрительного восприятия – их линейное построение, при котором трудно выявить внутреннюю диалектику развития зрительного образа. Это относится к главной гипотезе Хьюбела–Визела и особенно к концепции детекторов признаков, которая в настоящее время критикуется самими физиологами. При таких построениях с однонаправленным движением информации – снизу вверх – нижние этажи иерархии не могут знать, чего хотят верхние, а высшие инстанции не могут управлять низшими, довольствуясь готовыми и весьма случайными фрагментарными сведениями. Нужно сказать, что этим схемам в рамках нейрофизиологии противопоставляются другие, в большей мере согласующиеся с принципами логики и психологии познания.
Таким образом, наиболее разработанные нейрофизиологические концепции зрения пока еще далеки от развернутой интерпретации феноменологии и механизмов зрительного восприятия. Не обеспечивает такой возможности и хорошо известный принцип фильтрации пространственных частот (Зрительное опознание и его нейрофизиологические механизмы, 1975). Этот подход обладает большей гибкостью по сравнению с исходными гипотезами, однако он так же несвободен от элементаризма, как и рассмотренные выше подходы.
Попытаемся изменить позицию на противоположную и оценить достижения психологии восприятия с позиций современной нейрофизиологии.
Попытка найти в современных психологических концепциях (в рамках отечественной науки) результаты критического (или некритического) осмысления новейших нейрофизиологических данных кончается в большинстве случаев отрицательным эффектом. Оказывается, что в позициях многих психологов (иногда и философов) преобладают гельмгольцианские взгляды, сохраняемые в их первозданной чистоте с поразительной заботливостью.
Обратимся к фактам. Вот что писал Г. Гельмгольц (1896) в конце XIX века: «Эта (т.е. эмпирическая – А М.) теория принимает, что наши чувственные ощущения вообще не дают нам ничего, кроме знаков для внешних вещей и событий; истолковывать эти события мы можем только, когда научимся этому опытом и упражнением» (с. 99). И далее: «…мы учимся читать эти знаки таким образом, что сравниваем их с результатами наших движений и с переменами, производимыми нами самими посредством этих движений во внешнем мире» (с. 134).
А вот что пишет В.А. Лекторский в книге, изданной в 1980 г.: «В том случае, когда субъект сталкивается с такими объектами, с которыми он до сих пор не имел дела в своей практике …возникает иллюзия – воспринимается не то, что существует на самом деле» (с. 149–150). Если так, то младенец, вступающий в жизнь, имеет дело исключительно с иллюзиями. По мнению автора настоящей статьи, с такой позицией трудно согласиться. Не говоря уже об огромном фактическом материале, опровергающем старую точку зрения на визуальный мир младенца как хаос и сплошное искажение реальности (Бауэр, 1979; Движения глаз и зрительное восприятие, 1978; Фанц, 1974), трудно принять биологическую и философскую логику приведенной выше фразы. Природа была бы крайне несправедлива к своим творениям, если бы обрекала их на заведомо ложные знания, приобретаемые в самом начале жизненного пути,знания, от которых потом надо полностью отказываться, заменяя их другими. С гносеологической же точки зрения, это означает полную дискредитацию сенсорного уровня познания, что в корне противоречит принципу единства чувственного и рационального. Разумеется, только опыт открывает перед человеком возможности наиболее полного, всестороннего и адекватного познания действительности. Но отсюда вовсе не вытекает, что уровень «чувственного созерцания» препятствует приближению к истине и даже вводит человека в заблуждение. Уместно в этой связи сослаться на теоретико‐экспериментальные анализы Б.Г. Ананьева (1977), который неоднократно подчеркивал огромное значение сенсорных данных не только на начальных этапах познавательного процесса, но и в основных видах человеческой деятельности.
Даже последовательные сторонники культурно‐исторической концепции психики вынуждены признать, что на доречевой (и, следовательно, допонятийной) стадии развития ребенка формируется важнейший фундаментальный слой психики, который, будучи «скрытым» и «субъективно непредставленным» у взрослого человека, тем не менее, «и есть объективное поле любого психологического исследования» (Зинченко, Мамардашвили, 1977, с. 122).
Обратимся к другому аспекту проблемы зрительного восприятия – вопросу, связанному с понятием «чувственной ткани» и делением зрительного образа на два компонента: проксимальный (т.е. сетчаточный) и дистальный (т.е. отражающий внешний предмет) (Леонтьев, 1975).
Проблема рассогласования между сетчаточным изображением предмета и субъективным образом восприятия была поставлена еще Гельмгольцем (1896). Узловым пунктом этой проблемы является феномен константности восприятия, т.е. тот факт, что при изменении сетчаточной проекции в результате перемещения и поворотов объекта относительно наблюдателя последний воспринимает предмет как неизменный. Гельмгольц дал вполне логичное и не потерявшее своего значения до наших дней решение вопроса: константность восприятия обусловлена участием в акте восприятия бессознательных умозаключений. Выражаясь в современной терминологии, Гельмгольц постулировал активность воспринимающего субъекта, предварительную информированность о предмете и сохранение этой информации в памяти.
