Более точное описание различных сфер познания достигается при рассмотрении границ и критериев научности знания. В решении этого вопроса в наукознании имеет место широкая палитра мнений – от резкого противопоставления науки и не‐научных сфер знания в сциентистстки ориентированных подходах до утверждения отсутствия их принципиального различия.
Наиболее продуктивным представляется рассмотрение указанной дилеммы на основе дифференциации понятий «наука» и «научность», «истинность» знания, логическим следствием чего является вывод об отсутствии монопольного права науки на научность идей, о возможности ее существования также во вненаучных сферах познавательной деятельности (В.А. Канке; П. Фейерабенд; М. Хайдеггер и др.). В.А. Канке справедливо утверждает, что, с одной стороны, «в самой науке недостижима стерильная чистота, внутри науки то и дело, особенно при новациях, обнаруживаются элементы ненаучности… Науку принято считать оплотом рациональности, который противостоит нерациональности (иррациональности). В действительности же наука является оплотом, как научной рациональности, так и научной иррациональности…» (Канке, 2000, с. 157, 158). Данный вывод подтверждается ссылкой на представленность в структуре научной мысли направлений и подходов, не отвечающих критериям научности. К ним относятся «квазинаука», или «мнимая, не настоящая наука» (образец которой – лысенковская сельскохозяйственная наука), «анормальная наука», или «наука вне норм, принятых современным научным сообществом» (например, астрология), «антинаука», под которой понимается «обскурантизм, крайне враждебное отношение к науке» и ее ценностям, а также близкое по своему смысловому значению понятие «лженаука», фиксирующее резко негативное отношение к тем областям науки, которые по тем или иным соображениям отвергаются (там же, с. 158). В то же время подчеркивается, что накопление научных идей может происходить и за пределами науки, в сфере развития обыденного знания, которое «может быть как научным, так и не‐научным, все зависит от уровня научной компетентности индивидов» (там же).
Близкие к этому представления развиваются и другими авторами. Так, в книге «Философия и методология» подчеркивается нетождественность понятий «истинное» и «научное», подтверждение чего усматривается в том, что, во‐первых, «вполне может быть получено истинное знание, которое, вместе с тем, не является научным»; во‐вторых, понятие научности применяется «в таких ситуациях, которые отнюдь не гарантируют получения истинных знаний» (Философия и методология науки, 1996, с. 9). В качестве критериального признака научности знания К. Поппер называет отсутствие абсолютной истинности и принципиальную возможность его фальсификации. Таким образом, второй важный вывод состоит в необходимости разведения понятий «наука» и «научность» и утверждения неправомерности сведения научного знания исключительно к сфере науки.
Насколько объективны критерии научности? Не есть ли это субъективно‐оценочная категория, зависящая от сложившихся на определенном этапе развития знания научных установок и господствующей в обществе идеологии? Очевидно, что представления о научности и ненаучности исторически изменяются, трактуясь по‐разному в те или иные периоды истории, в различных философских подходах и областях науки. Особенно остро этот вопрос встает относительно гуманитарного знания, не доступного для строгой опытной проверки. ХХ век в отечественной науке ярко обнажил эту проблему, обнаружив зависимость научных выводов и ориентаций от идеологических установок. Известно, например, сколь часто переписывалась история нашей страны и отечественной научной мысли, получая в различные периоды кардинально противоположные оценки. В связи с этим встает следующая важная проблема, состоящая в более детальном рассмотрении критериев научности знания.
История философии при определении критериев научного знания выдвинула проблему истины, хотя ее понимание на различных этапах развития философского знания и в разных концепциях существенно различалось. Согласно Платону, наука («эпистема») и «чистое знание» («ноэзис») – высшие уровни познания, включающие истинное и безусловное знание о вечных и неизменных идеях и противопоставляемые мнению – недостоверному, ошибочному знанию («полузнанию») об изменчивых процессах материального и чувственного мира. Отвлече ние от чувственного2 привело в учении Платона к смещению познания в область интеллектуального. «Иные из них губят себе глаза, если смотрят прямо на Солнце, а не на его образ в воде или еще в чем‐нибудь подобном,– вот и я думал со страхом, как бы мне совершенно не ослепнуть душой, рассматривая вещи глазами и пытаясь коснуться их при помощи того или иного из чувств. Я решил, что надо прибегнуть к отвлеченным понятиям и в них рассматривать истину бытия… именно этим путем двинулся я вперед, каждый раз полагая в основу понятие, которое считал самым надежным; и то, что, как мне кажется, согласуется с этим понятием, я принимаю за истинное – идет ли речь о причине или о чем бы то ни было ином,– а что не согласно с ним, то считаю неистинным» (Платон, 1999, с. 58–59). Сходное понимание истины дается Августином Аврелием.
В отличие от Платона Аристотель возвращает истину в реальный мир, связывая ее с бытием. Он считает, что задача познания состоит в установлении соответствия или несоответствия знания реальности, и именно таким путем человек восходит к истине. Он вскрывает особенности доказательного мышления, отличающего научное познание и состоящего в логической последовательности мысли, установлении связи между суждениями и определении степени их необходимости, выявлении причинно‐следственных зависимостей. Завершенным выражением научной мысли в логике Аристотеля выступает силлогизм, направленный на обоснование истинности входящих в него пропозиций и достоверность вывода. В связи с этим наука определяется им как доказательный вывод из предпосылок, или силлогизм. Наука, согласно Аристотелю, выявляет общее, то, что существует «по необходимости». Она относится к сфере рациональной мысли (есть «разумное нечто»). Наряду с доказательностью и логичностью, в качестве важной нормы науки Аристотель вводит также принцип непротиворечивости суждений. Таким образом, Аристотель выделяет те основные критерии научности, которые и поныне с определенными дополнениями и уточнениями рассматриваются в качестве ее важнейших атрибутивных признаков: рациональность, доказательность, логическую обоснованность и непротиворечивость.
Рационалистический подход в решении этого вопроса представлен в работах Декарта. Признавая роль чувств и опыта в познании, Декарт однозначно отдавал приоритет разуму. Он утверждал, что чувства часто обманчивы, являются источником ошибок и заблуждений. Истина открыта только разуму; лишь интеллект способен ее осознать, хотя при этом он опирается на помощь воображения, чувств и памяти. Декарт воспевает силу человеческого разума, говорит об его безграничных возможностях в познании истины, считает, что поиск истины – главная цель науки и ценность, и ничто не может быть с этим сравнимо по своей красоте. Опираясь на идеи скептицизма, развиваемые Э. Роттердамским и М. Монтенем, Декарт обосновывает философию сомнения как основу методологии научного исследования и поиска истины. Одновременно, стремясь предохранить истину и науку от дискредитации, он ставит задачу выявления исходных бесспорных истин как основания создаваемой им научной системы. Для этого он считает необходимым довести до логического завершения скептическую точку зрения, превратить сомнение в подлинный инструмент познания, критически оценить и отбросить все, что представляется недостоверным. Согласно Декарту, истины не порождаются данными органов чувств, не выводимы из опыта; они априорны. Врожденные идеи осознаются субъектом с помощью интуиции или состояния умственной самоочевидности, свидетельствующего о бесспорности и достоверности знания, присутствующего в уме и еще не доказанного. Истинно, по мнению Декарта, то, что воспринимается субъектом в наиболее ясном и отчетливом виде как нечто самоочевидное и не вызывающее у него сомнения3. Наличие сомнения – наоборот, признак ложного знания. Таким образом, вы сшим критерием истинности научного знания у Декарта выступает не бытие, а разум, «сомневающееся мышление».
