История психологии изучает не материальные вещи и предметы, а идеальный объект и способы его идеализации. Однако созданные человеком в конкретное историческое время, в контексте той или иной конкретной культуры, они входят в способ мышления, мировоззрения данной эпохи; знание становится частью реального мира, мощным средством воздействия на человека, организации и преобразования бытия. Более того, в определенный момент оно отчуждается от своего творца, приобретая самостоятельное, независимое от него существование. Знание столь же реально, сколь реальна любая вещь, созданная человеком. Идеальное столь же объективно, как и материальное.

Как же сочетаются определение знания как идеального воспроизведения, воссоздания и его понимание как реальности бытия человеческого мира? Как разрешается данная дилемма? Ответ на этот вопрос обращает нас к рассмотрению гносеологической и онтологической природы знания как формы познанной действительности и как продукта человеческой деятельности. Гносеологический аспект определения знания включает его рассмотрение в контексте познавательного отношения к объективной действительности, где знание выступает как идеальный объект. Но знание – это одновременно и продукт познавательной деятельности человека, в ходе которой оно воплощается в созданных им произведениях (научных трактатах, статьях, исследовательских методиках, приборах). Сохраняя свою гносеологическую характеристику как познания сущности мира, знание получает, таким образом, онтологическую форму своего бытия в качестве объективированного в духовном производстве, духовном способе жизни. В этом своем аспекте оно выступает уже непосредственно как феномен культуры, как реальность, доступная для ее объективного исследования и познания. Бытие знания как продукта человеческой деятельности в качестве культурного феномена составляет, таким образом, реальную предпосылку историко‐научного познания прошлого.

Психологическое знание, возникающее на разных этапах исторического развития, не дано исследователю в той форме, в которой оно было презентировано в свое время. Как пишет И.Д. Ковальченко, с одной стороны, прошлое «так же реально и объективно для настоящего, как реальна и объективна для отдельного человека его предшествующая жизнь». С другой стороны, «настоящее представляет собой непосредственное бытие, а прошлое – лишь бытие опосредованное» (Ковальченко, 2003, с. 109). Знание, полученное в прошлом, представлено в различных памятниках культуры, дошедших до нас. Памятник культуры, созданный ее субъектом на определенном этапе исторического развития, является продуктом деятельности человека, объективированной формой выражения воплощенной в нем психологической мысли. Характеризуя его природу, А.С. Лаппо‐Данилевский оценивает его как «реализованный продукт человеческой психики, пригодный для изучения фактов с историческим значением» (Лаппо‐Данилевский, 1913, с. 375). По мнению Лаппо‐Данилевского, «только “мысль”, сопровождаемая действием, через посредство которого она осуществляется, и становится источником» (там же, с. 370). Об этом же пишет и основатель французской школы исторической психологии И. Мейерсон:

«Все человеческое объективируется и проецируется в творениях, весь физический и социальный опыт и все то, что в этом опыте и через этот опыт выступает как состояние или функция: аспекты анализа реальности, аспекты мысли, желания, чувства, личность – наиболее абстрактные идеи и наиболее интимные чувства» (Meyerson, 1948, р. 142). По словам Ж. Дюби, единственная доступная для исторического анализа «реальность заключается в документе, в этом следе, который оставили после себя события прошлого» (Дюби, 1991, с. 58). Таким образом, памятники культуры прошлого выступают в качестве той реальности, с которой имеет дело исследователь, реконструируя развитие психологического познания.

Исследуя памятники культуры, историк психологии воссоздает заключенное в них психологическое знание и способ его получения. Установление познавательного отношения исследователя с изучаемым им памятником культуры приводит к превращению последнего в исторический источник, выступающий как объект историко‐психологического познания, позволяющий реконструировать заключенное в нем психологическое знание и психологические характеристики его создателя. «В последовательности творений психолог должен найти ум, который их создал, выявить его уровни, аспекты и трансформации и, таким образом, через историю творений воссоздать историю ума, психологических функций,– писал Мейерсон» (Meyerson, 1951, р. 82). Это, в свою очередь, требует реализации в истории психологии источниковедческого подхода.

Выделенные особенности объективной реальности, изучаемой историей психологии, позволяют определить ее объект. Объектом истории психологии является реальный процесс психологического познания в единстве его гносеологической и онтологической характеристик – как идеального воссоздания процесса исторического формирования представлений о психической реальности, конструирования предмета психологии и как объективированного продукта человеческой деятельности, представленного системой психологического знания, дошедшей до нас в виде исторических источников как ее носителей.

В историко‐психологической литературе подчеркивается специфика предмета истории психологии, его отличие от предмета психологической науки в целом. М.Г. Ярошевский отмечает, что история психологии представляет собой особую отрасль знания, имеющую собственный предмет, не сводимый к предмету психологии как науки: «…у психологии один предмет, а у истории психологии – другой. Их непременно следует разграничивать» (Ярошевский, 1996, с. 6). Данное положение подчеркивается и другими авторами (А.Н. Ждан; В.А. Кольцова; Т.Д. Марцинковская; Ю.Н. Олейник; В.А. Якунин и др.). Так, А.Н. Ждан пишет: «В отличие от предмета и методов психологии, в истории психологии изучается не сама психическая реальность, но представления о ней, какими они были на разных этапах поступательного развития науки» (Ждан, 1999, с. 5). Действительно, если психология исследует закономерности психической деятельности и в качестве предмета своего изучения рассматривает психику во всем многообразии ее свойств, функций и проявлений, то история психологии изучает то, как происходило формирование и развитие знаний о психике, как конституировался предмет психологии. Что касается концептуального определения предмета истории психологии, то в отечественной историографии доминирует его понимание как изучения развития научного знания о психике. В книге М.Г. Ярошевского и А.В. Петровского подчеркивается, что история психологии «выступает как история научно‐психологической мысли» (Петровский, Ярошевский, 1996, с. 47). Согласно определению М.Г. Ярошевского, история психологии «изучает в исторической перспективе исследовательскую деятельность тех, кто добывает научное знание о психике… Ее предмет – не психика как таковая, сама по себе, а деятельность тех, кто, используя специальные методы, изучает ее механизмы и законы…» (Ярошевский, 1995б, с. 6). Еще более четко границы предмета истории психологии очерчиваются А.Н. Ждан: «Задачей истории психологии является анализ возникновения и дальнейшего развития научных знаний о психике (выделено мной.– В.К.). Знания, полученные в обыденной практической деятельности, религиозные представления о психике, результаты других ненаучных способов умственной деятельности при этом не рассматриваются» (Ждан, 1999, с. 5).

Естественно, что понимание предмета истории психологии как науки, изучающей историю развития научного знания, предполагает рассмотрение эволюции самой психологической науки и, в первую очередь, анализ преобразования ее предметной области. Наиболее полно и детально вопрос об эволюции предмета психологии в истории научной мысли прослеживается А.Н. Ждан (Ждан, 1994). Причем понимание предмета психологии справедливо рассматривается ею в качестве важнейшего критерия периодизации психологии. Соответственно, начало истории научной психологической мысли как предмета историко‐психологического познания датируется периодом античной психологии, характеризующейся возникновением философии, в русле которой она зарождается, и представлено восхождением от понимания психологии как науки о душе к ее трактовке как науки о сознании, и далее – к определению психологии как науки о психической деятельности.