Таким образом, Кант утверждал, что нет ничего метафизически более возвышенного, чем идея вечного мира, которая в смысле ее всеобщей значимости может быть призвана обладающей абсолютной реальностью.

Уходящий век заострил внимание теоретиков и практиков гуманитарного направления на ряде серьезных общественных проблем, в числе первых выдвигая вопрос о сущности и соотношении морали и права. Одним из крупнейших исследователей данной проблемы в прошлом был И. Кант. В его философских трудах, посвященных этике, в частности, в первой части «Метафизики нравов», поставлен тезис и далее выстроена целая система соотношения двух сфер, метафизики нравов – морали и права. Насколько актуальны сегодня рассуждения и умозаключения немецкого философа говорят непрекращающиеся диспуты, проводимые в кругах западноевропейских философов и юристов. Не лишены особого интереса и выводы, к которым пришла в недавнем историческом прошлом итальянская философско-правовая школа кантианства.

За наше столетие в итальянском кантоведении по данному вопросу сложилась своя, оригинальная традиция, сформировались основные направления, характеризующиеся принципиальным отличием в интерпретациях кантовской этико-правовой мысли: одни полагают, что право и мораль – две несовместимые вещи; другие, признавая это, делают акцент на существенной функции принуждения в праве, целиком отграничивая его тем самым от морали; и последние, при всей очевидности различия морали и права, обращают свое внимание главным образом на их соотносительность и на их коренное родство.

Исходя из этого, необходимо представить взгляды сторонников названных направлений, по возможности проанализировав ряд аспектов, составляющих их концептуальное отличие. Но обращение к данному материалу имело целью не столько ознакомление читателей и коллег с отчасти новыми для нас философскими идеями, сколько желание возбудить интерес к одной из самых актуальных и болевых точек нашего сознания в мире меняющихся координат, где взаимодействие сфер морали и права составляет единый подвижный континуум социального бытия человека.

Главная проблема обсуждаемой темы заключена в анализе взаимодействия ключевых понятий кантовской концепции метафизики Нравов: долга – в морали и принуждения – в праве. Как известно, данная проблематика уходит корнями еще в философские размышления Фомы Аквинского. И. Кант совершил восхождение к формализованному построению теории права и морали. Именно эта этико-правовая система, имевшая цель развести две сферы разума, вызывает столь большой интерес в современных философских поисках.

В итальянском кантоведении и в философии, права существует ярко выраженное направление, исходящее из признания жесткой автономии морали и права.

По мнению Б. Кроче, А. Негри, Д. Пазини и др., в кантовской теории мораль и право противопоставлены одно другому как сферы «внутреннего» и «внешнего». Право у Канта в высшей степени заформализованно, объективированно, отстранено и даже превосходит как волю, так и пользу индивидуума. Право вооружено принудительной силой, которая выражает не силу единицы, а является внешним порядком свободы и справедливости.

Правовая деятельность свободна от всякого понятия морали, лишена каких бы то ни было этических требований. Но, утверждая этот постулат, сами интерпретаторы вовсе не склонны соглашаться с ним, ибо существование понятия внешней чистой свободы в ее отрыве от моральной области в степени абсолюта невозможно, ведь слишком очевидно их сущностное единство. Поэтому данные философы находят причину кантовского разграничения внешнего и внутреннего законодательства в следовании Канта принципам немецкого Просвещения и «культурной традиции европейского либерализма». Более того, А. Негри, признавая различия морали и права у Канта очевидной реакцией, отвечающей исторической и политической своевременности, в то же время отмечает, что данное разграничение противоречиво с теоретической точки зрения как в отношении этических предпосылок теории, так и само по себе. Можно с полным основанием предполагать, замечает Негри, что «право и мораль относятся к области этического, то и другое развиваются в направлении общей метафизической цели и, следовательно, взаимообусловливаются»[43]. Из этого видно, что разведение двух родственных сфер у Канта можно объяснить лишь формальными установками, диктуемыми исторической ситуацией.

Позиция другого исследователя А. Баратты, автора труда «Правовые антиномии и конфликты познания»[44] в определенной степени близка к Негри, но для Баратта данное различие заключается не только в идеологии, но также в самой сущности кантовской системы. По его мнению, различие морали и права признается у Канта в качестве отношения между двумя согласованными, но логически отличными сферами на основе обособления предпосылок и формы. Баратту интересует прежде всего вопрос, какова предпосылка в свободе воли и какова форма в императиве. Мораль и право, утверждает философ, имеют общие предпосылки и общую форму императива и ставятся в кантовской философии в качестве принципа действия, различаясь лишь отличными сферами императивности и различным способом действия. В этом, на взгляд А. Баратты, заключается принцип определения различия между моралью и правом.

Еще глубже данное различие рассматривает Дж. Пазини, автор труда «Правовое общество и государство у Канта». Он утверждает что для Канта «право в себе и для себя стремится лишь к равновесию воль» и даже «не имеет морального характера»[45]. Правда, Пазини не исключает, что право, по крайней мере с внешней точки зрения, не смогло бы утверждать порядок, и тем более всеобщий порядок, если бы не имело своей идеальной целью и свой предел в «моральном единстве». Для Пазини именно в этом видится слабость основания у Канта его разграничения морали и права. На самом деле, все действия, как моральные, так и правовые, могут быть типизированы, т. е. способны изменять тип целевого поступка с помощью норм и правил. Поэтому моральность и законность действия выражают не что иное, как их соответствие установленным практическим типам. Таким образом, определение поступков в морали и праве находится в связи с их внешней стороной, т. е. в их безразличности и единообразности.

Нормативный процесс, заявляет автор, отделяет действие от «развертывания субъективной воли», делает поступок объективным. Моральность же есть духовная активность, определяемая своей духовной Ценностью, поскольку «принцип оценивания всего есть человеческое действие: это – живая сила и созидательница всех новых ценностей в субъективной деятельности индивида»[46]. Законность есть также мораль, но распространенная в моральных законах и, следовательно, безличная и застывшая. Говоря о понятии «принуждения», Пазини утверждает, что «для Канта право – это синтез внешней свободы и разумного принуждения», юридический синтез действия и противодействия. Данный «синтез» исключает моральные условия. В таком смысле право действительно теряет всякий моральный характер, несмотря на то, что для данного автора элемент принуждения не является главным определяемым в понятии принуждения, являясь лишь «неким аспектом правового опыта», определяемым и обусловленным опытом.

Если для интерпретаторов данного направления принципиальным является выделение антитезиса между правом и моралью, основанного на различии между мотивами действия («внутреннего действия») и физическим аспектом действия («внешние действия»), а также принижение значения силового характера права, то, по мнению авторов, составляющих другое направление и признающих жесткое отличие в кантовской философии между названными сферами, основным критерием остается именно понятие принуждения в правовой системе, которое отсутствует в морали. Мышление свободно от природы, заявляют они, а право и возможность принуждения – это одна и та же вещь. Г. Соляри, автор труда «Наука и метафизика права в кантовской философии», один из радикальных сторонников данной концепции доказывает, что правовой порядок считается таковым, главным образом, как порядок принудительный. Принуждение не достигается Правом, не постулируемся внешней высшей властью, а происходит из той же природы права, которая есть сила, утверждающая непреклонность механических законов. По Соляри, Кант представляет систему права в качестве «системы всеобщего взаимного принуждения, а полном согласии со всякой свободой», ибо подготавливается и базируется на «законе равной свободы»[47].