Закончив ходить вдоль помоста Гийом наконец вынул меч из ножен. Первый из осужденных кинут на колени. Осенний ветер разносит голос герольда. Важно кивает со своего места седовласый судья. Взлет меча в небо. Солнечный луч на безупречном лезвии. Свист воздуха. Стук. Помост окатило фонтаном крови. Тело страшно задергалось, заскребло руками, будто пытаясь обрести свободу. Заулюлюкала, заорала толпа, подавшись вперед, поближе к льющейся крови.

Мэрган почувствовала как к горлу подступила тошнота. На казни она смотреть не любила, хотя ее семья бывала на них часто. В приграничье с увеселениями было тяжело. Меж тем снова раздался голос герольда. Снова стук. Рука стража держит подбородок Мэрган не давая опустить голову. Голос. Стук. Голос. Стук. Голос. Стук.

Вскоре Гийом управился со всей шеренгой. Устало стерев пот со лба, он неторопливо возвратился на край помоста.

– Ну что посмотрела? Выводы сделала?

– Да ты на ее глазищи посмотри, наверняка сделала, да еще полные штаны, – стражник вновь блеснул своим изящным, словно походка пропойцы под утро, остроумием, после чего отправился к уже расходящимся дружкам.

– Ну а ты что стоишь? Иди! Иди отсюда и не возвращайся. Не хочется мне тебя на помосте видеть, – Гийом чуть подтолкнул Мэрган.

Девчонка осталась на месте смотря на палача. Палач тоже смотрел на нее, разглядывая покрытые сажей черные волосы, изорванное, грязное платье. На лице отразилась догадка. Впрочем спрашивать палач не стал. Да Мэрган и не ответила бы.

– Неужто совсем идти некуда, горе? Ох, прав был Ганс, надо было выпороть тебя прям там да и все… Ладно чему-нибудь то ты обучена?

– Конечно, – Мэрган наконец справилась с собой, заговорив медленно и спокойно, – Грамота, риторика, логика…

– Еще что-нибудь столь же бесполезное?

– Уроки хороших манер и даже введение в астрономию. Умею играть на трех музыкальных инструментах.

– Да на что мне все это? Логикой сыт не будешь, а астрономией полы не помоешь… А за то что грамотная, тебе еще и монахи по шее накостыляют, так, на всякий случай, чтоб ты у них потом хлеб не вздумала отбирать. Полезному то тебя чему обучали? Прясть, корзинки плести, еду готовить?

Мэрган смущенно уставилась в землю.

– Руки бы оборвал твоим учителям, – Гийом потер подбородок. – Ну хоть убираться ты обучена?

– Научусь. Честное слово научусь.

– Ладно, пойдем… Ох, за что мне все это старому…

Утром в деревне люди просыпаются от криков петухов. В столице кажется от криков людей просыпаются петухи. В невыносимую рань уже орут друг на друга возчики с товаром, ругаются купцы и перекликиваются стражники. Молоты кузнецов стучат без устали, скрипят двери и ставни.

Не в силах больше зажимать уши, Мэрган продрала глаза, оделась и прихватив меч сошла по лестнице, заставив испуганно замолкнуть собравшийся в трактире, дабы пропустить кружку перед работой, мастеровой люд. Не говоря ни слова и изобразив на лице вежливую улыбку, вид которой чуть не заставил трактирщика нырнуть под стойку, палач вышла на задний двор. Распугав очередь посланных за водой кухарок и ежась зимнего холода девушка быстро умылась возле колодца, обжигая кожу ледяной водой.

Закончив с умыванием Мэрган отошла к стене и принялась натачивать свой меч. Камень весело завжикал по и так острому, без единой зазубринки лезвию: таким мечом не преступникам, а статуям головы рубить можно…

Не отрываясь от работы Мэрган окинула двор взглядом. Служаночки и кухарки во все растущей очереди перед колодцем испуганно кидали на нее короткие взгляды. Подмигнув им, Мэрган последний раз лихо вжикнула точильным камнем и убрав меч в ножны отправилась обратно в трактир.

Быстро позавтракав, палач выспросила дорогу к тюрьме и прихватив свои деньги, инструмент да не расставаясь с мечом вышла на улицу. А собственно, что палачу еще надо брать с собой? Все остальное выдаст город.

Что ни говори, а Лис Седьмой был сегодня не в духе. Вообще с жизнелюбивым герцогом это происходило в двух случаях: когда был пост и когда он плохо высыпался. Сегодня произошло и то и другое, а потому он угрюмо косился то на стоящего в дверях начальника охраны, то на лежащий на блюде бобровый хвост (слава священникам, после долгих просьб и угроз знати они наконец признали такую очевидную вещь, что если бобр живет в воде и у него хвост покрыт рыбьей чешуей, то значит он сам рыба).

Чуть подумав, будто решая с кем расправляться в первую очередь: с хвостом или пришедшим с утренним докладом охранником, он наконец жестом разрешил стражу говорить.

– Мой герцог, ночь прошла без происшествий, разве что горожане пожгли дом пекаря вместе с ним самим…

– А что так? – герцог наконец принялся за бобра, разрывая мясо зубами.

– Да как всегда, ржаной хлеб продавал как белый.

– Опять рыбьей костью отбеливал, мошенник?

– И костью и мелом… Так если б только отбеливал, он еще и мух, да букашек всяких под видом изюма запекал.

– Ты не мог бы перестать слушать доклады, когда мы завтракаем? – сидящая рядом с мужем герцогиня с опаской отложила хлеб, взяв сушеную грушу.

– Любимая, у меня и так нет времени… – герцог принялся есть сделанное из перемешанного с приправами рыбьего фарша подобие яйца и вновь посмотрел на главу охраны, – Гилберт, что еще?

– Черный повар вновь охотился. Под утро на окраине нашли дочь гончара с вырезанными легкими. Убита судя по всему прошлым вечером. Добавлю, что есть и следы зубов, равно как и выгрызенные куски мяса на ногах и руках, но мне кажется это собаки…

– Нет ну это уже слишком! – герцогиня отшвырнула тарелку с плавающей в бульоне курицей (тоже уместной во время поста, ибо как говорил архиепископ Норнбергский, отец Фогель, сотворена птица с рыбами в день один, и как можно есть рыбу плавающую в море, так и курицу что в бульоне плавает в пост есть благословляется).

– Октавия, потерпи, он уже заканчивает, ведь так? – герцог хмуро уставился на главу охраны, но тот к его недоумению так и остался на месте.

– Еще минуту мой герцог. Я хотел сказать, что придумал решение проблемы с вашим бывшим чернокнижником.

– Да неужели? – герцог красиво изогнул бровь, отставляя тарелку с густым соусом, – Весь внимания.

– Этой ночью я посещал таверну, где имел интересный разговор…

– Гилберт, мне казалось, что я плачу тебе за мою охрану, а не за прогулки по трактирам.

– Я нашел палача, для чародея.., – не смутившись продолжил начальник охраны.

– Не ври… Настолько глупые люди, обычно не могут держать не только меч, но даже ложку.

– Она с границ герцогства и вряд ли знает, кто таков этот чернокнижник. Ну а я позабыл рассказать о том, что те несчастные священники, которые пытались допросить его каленым железом, не успев войти в камеру, покрылись коростой и струпьями, да сгнили на руках своих любящих братьев через пару дней, пожираемые изнутри кошмарными червями.

Раздался шелест платьев, и прижимающая руки ко рту герцогиня вскочила из-за стола, выбегая за дверь. Лис Седьмой горестно вздохнул и тоже прервал трапезу, погрузившись в размышления.

– Ладно. Жалко ее, да что же поделаешь. Убивать то чародея как-то надо, – наконец нарушил молчание герцог, – Казнь проведи сегодня. Если выживет, назначить ей пособие.

Зал где трапезничал герцог подернулся рябью и исчез, вновь сменившись дном заполненной не слишком чистой водицей деревянной миски.

Потерев руки, чернокнижник зашагал по камере, кутаясь в дранный, черного шелка плащ. Голубые, полные ярости глаза невидяще смотрели на влажные стены.

Что ни говори его характер с детства оставлял желать лучшего. Ну а когда он стал чародеем, характер испортился окончательно. А когда через несколько лет он занял место личного чернокнижника герцога его знакомые поняли, что до этого он вел себя просто образцово. Ну а когда чернокнижника заточили в сырой тюремной камере, туда старались не забираться не то что тюремщики, но даже крысы.