Первый год безмятежной сочинской жизни сменился привычной нехваткой денег, первыми разочарованиями в людях и новой работе, семейными ссорами и невозможностью преодоления внезапно нахлынувшей разрушительной страсти. Антон не мог не видеть и не понимать того, что с ней происходило, но вел себя сдержанно. В его личном кодексе чести не значилась возможность заводить роман с замужней женщиной с маленьким ребенком да еще и на глазах у ее супруга.

Митрич работал в соседнем кабинете и, насколько мог, старался делать вид, что не замечает происходящего с его женой. Если бы в самом начале Инна нашла в себе силы преодолеть душевную бурю, возможно, все стало бы на свои места, но она была не в силах сопротивляться своему влечению и ничего не хотела преодолевать.

Примерно через год Инна с мужем получили обещанную условиями переезда бесплатную государственную квартиру. Теперь они жили довольно далеко от моря в полупустом двухкомнатном пространстве на Вишневой улице. Из окон их нового дома на склоне холма были видны только окна соседних новостроек. В их новый район пустили единственный 44-й автобус, который больше часа полз из центра, до отказа набитый усталыми, обиженными на свою жизнь и друг на друга людьми. И все это можно было бы перетерпеть, если бы не приходилось несколько раз в неделю забегать на рынок, набивать сумки наспех купленными продуктами и долго ехать с ними домой.

В декабре 1992 года им уже не выдали очередную зарплату. Денег не хватало ни на что, даже на продукты. Она по-прежнему надеялась на посылки от родителей, которые те передавали с поездом. Инна все чаще была раздражена, обижалась на мужа, когда тот снова и снова ссылался на неотложную работу, а ей приходилось уходить пораньше, забирать из школы дочь и тащить тяжеленный портфель в одной руке, сумку с молоком, овощами и фруктами – в другой. Дома ее ждала череда неотложных дел.

Начинали с подготовки или проверки домашних заданий. К счастью, Лере легко давалась учеба и проблем обычно не возникало. Покончив с заданиями, Инна торжественно вручала рано начавшей самостоятельно читать дочери ее любимого «Карлсона, который живет на крыше», чем на целый вечер выключала ее из активных действий, а сама принималась за работу. Дочь только изредка подбегала к ней, чтобы, сделав серьезное личико, прочитать вслух очередной «невероятный» пассаж: «Переодень носки, Карлсончик, переодень носки… Пришлось переодевать, иначе она нипочем не отвязалась бы. Высоко-высоко на дереве я кое-как примостился на тоненьком сучке и, рискуя жизнью, переодел носки».

Лицо Леры расцветало улыбкой, и она, стараясь подольше удержать внимание Инны, продолжала читать: «– Ха-ха! Врешь ты все, – рассмеялся Малыш. – Откуда же ты взял на дереве носки, чтобы переодеть? Карлсон засучил штаны и показал свои маленькие толстенькие ножки в полосатых носках: – А это что такое? Может, не носки? Два, если не ошибаюсь, носочка? А почему это я не мог сидеть на сучке и переодевать их: носок с левой ноги надевать на правую, а с правой – на левую?»

Инна изо всех сил старалась дослушать сцену, а потом, обняв дочь, мягко подталкивала ее в детскую комнату и продолжала свою работу: писала отчет по хозяйственному договору или готовилась к очередной лекции в местном вузе. Укладывая Леру спать, Инна часто засыпала рядом с ней. Ночью она просыпалась и долго не могла снова заснуть. Ее душило отчаяние. Обстановка в семье, как, впрочем, и во всей стране накалялась, подталкивала к решительным действиям.

И когда в очередной раз все в ее жизни было на грани взрыва, в городе появилась команда молодых людей во главе с ухоженной, явно столичной дамой. Кто-то из этой команды позвонил в Центр и предложил Инне встретиться в кафе «Три журавля», что располагалось на углу улиц Театральной и Орджоникидзе, как раз напротив СНИЦ.

Во время долгого разговора выяснилось, что московские гости собираются открывать в Сочи филиал только что созданного ими в Москве коммерческого банка. Знакомый из местных органов, человек, имени которого они не стали называть, порекомендовал им на должность управляющего филиалом Инну.

В университете Инна специализировалась на кредитно-финансовых проблемах, недавно побывала на стажировке во Всемирном банке в Вашингтоне. Таким образом, она стала обладательницей бесценного по тем временам товара – быстро получить право первой подписи банковских документов. Это явное преимущество позволяло ей занять должность руководителя регионального филиала банка или, на худой конец, стать заместителем номинального руководителя, не имевшего права подписи. Кстати оказалась и вышедшая незадолго до этого в банковском журнале статья Инны о путях преобразования кредитной системы курортного региона в период экономических реформ.

Инне предложили возглавить филиал нового коммерческого банка. Не раздумывая, она согласилась с предложением, но при условии, что не будет заниматься строительством и оборудованием кассового узла; выяснениями отношений с местными чиновниками, проверяющими техническую оснащенность и пожарную безопасность филиала; не будет вести опасных для здоровья женщины (и не только женщины) переговоров с представителями местных бандитских группировок, ринувшимися делить прежде неделимый санаторно-курортный рынок с его золотоносным земельным ресурсом у самого синего моря.

Муж от участия в ее очередном рискованном проекте отказался, заявив, что не видит себя в роли банкира. И если Инне так уж не хватает денег на жизнь, то он, как только закончит отчеты в СНИЦ АН, всерьез займется бухгалтерией или налоговым консультированием. Она не стала спорить, а тем более убеждать его. Роль директора филиала она предложила Антону. Тот взял небольшую паузу, но уже на следующий день согласился. Так они стали парой разномастных коней, поставленных в одну упряжку.

Их отношения продолжались уже больше двух лет, они неплохо понимали друг друга, никогда не ссорились, но жили как будто в разных измерениях. Страсти улеглись, а ее непреодолимое влечение к Антону сменилось на более уравновешенное и спокойное. Они были не столько любовниками, сколько друзьями. Инна понимала, что не имеет права заводить разговоры об их совместном будущем, не может выснять отношения, обижаться, ревновать, а тем более плакать. Все это не укрепило бы их связь и ничего не вызывало бы в нем, кроме досады. Она училась быть ровной и сдержанной, под стать Антону.

В жизни Антона как будто бы ничего не изменилось. В своих отношениях с сотрудниками он по-прежнему был выдержан, деловит и рассудителен, по отношению к Инне – внимателен и чуток. И в то же время он старался держать дистанцию. Инна подозревала, что Антон испытывает легкое разочарование в ней и даже сомневается, та ли она женщина, которая ему нужна.

Рассматривая себя в зеркале, Инна с сожалением отмечала как она не совершенна, обыкновенна, как невыигрышно смотрится рядом с любимым. Она понимала, что Антон относится к тому типу мужчин, для которого важно, чтобы «костюмчик был по-размеру и отлично сидел». Она расстраивалась, но тут же приказывала себе не заниматься самоедством и вслед за этим соглашалась, что у нее нет ни свободного времени, ни достаточного количества денег, чтобы бороться с собственным несовершенством.

Инна страралась быть для него интересной, а главное – полезной. Чувствовала, что ее представления о путях к сердцу мужчины иллюзорны, но и с этим она тоже ничего поделать не могла. Приворотных зелий она не признавала.

Инна не чувствовала себя счастливой, но ее мысли по-прежнему были заняты Антоном. Работа, друзья, домашние дела ушли на второй план. Утром она спешила в СНИЦ на Театральную, днем ждала обеденного перерыва, чтобы вдвоем с Антоном пройтись вдоль набережной, если он каким нибудь чудом окажется не занят. Ближе к вечеру она торопилась домой, чтобы забрать из школы Леру. Оставались выходные.

Редкие встречи не приносили ей удовлетворения. Она всегда была усталой, ее мучила совесть. Уходя к Антону, она оставляла дочь, и было невыносимо стыдно смотреть в глаза мужу, который все понимал, но ни о чем не спрашивал. Оказавшись рядом с Антоном, она мечтала уснуть на его плече. Инна снова попала в ловушку и пыталась обнаружить выход.