– Оно мне не нужно, мне нужна природа, а в ней все создания хотят жить, а не умирать с голоду. Я же пытаюсь им помочь.

– А мне поможете? Я ведь тоже часть природы и, должно быть, заслуживаю вашей помощи, как думаете?

– Человек изгнан. Мы никогда не вернёмся домой, – ответила Анастасия со вздохом.

«Ну и девица! – подумал Дмитрий. – Как же её подтолкнуть-то?»

– Однако человек когда-то был её частью. На правах бывшего члена природы я прошу вас о помощи.

– О какой?

– Совершеннейший пустяк. Будьте так добры, скрасьте один мой вечер походом в театр. В пятницу, если вы свободны.

Анастасия молчала. Пели сытые птицы, шелестели ярко-зелёные листья в столетних дубах, далеко внизу шумела Волга, а Анастасия молчала и так долго, что Дмитрий начал сомневаться: не поспешил ли он? Дмитрий хотел прочесть ответ на её лице, но оно не выражало совершенно никаких эмоций: Анастасия вся застыла, словно надела мраморную маску или даже обратилась в мраморную статую.

– Что ж, если не хотите, я пойму, – сказал он, вставая.

– Я не знаю, – выдохнула она. – Мы ведь даже не знакомы. И мне кажется, что это… как-то поспешно.

– Вы не правы: мы знакомы.

– Я о вас ничего не знаю, как и вы обо мне.

– Тогда я представлюсь, – он отошёл на пару шагов и вытащил трубку. – Перед вами Дмитрий Киндяков2, дворянин, надворный советник и потомственный масон, – торжественно объявил он, представляя себя на сцене столичного театра.

Девушка грустно улыбнулась, и мрамор наконец исчез.

– Масон и дворянин? – повторила она, качая головой из стороны в сторону. – Какой же вы обманщик.

Обманщик? Да, он нередко лгал, особенно женщинам, но не сейчас. Дмитрий всегда гордился своим знатным происхождением, своим именитым родом, который некогда водил знакомства с Пушкиным, Карамзиным и многими другими. Он – потомок тех великих людей, что воевали и бились за свободу других, в итоге же поплатились своей собственной3. Он – потомок тех, кто основал в роще громадный масонский храм, своим величием поражавший всех приезжих и местных. И разве может Дмитрий солгать здесь?

– Почему вы не верите? – оскорблённо спросил он.

– Мне кажется, вы ведёте себя очень странно. Пугаете меня, ходите по роще во фраке, называетесь Киндяковым… Поймите, я не хочу играть ни в какие игры, я слишком устала для этого, а в роще я отдыхаю. Не лишайте меня этого, пожалуйста.

– Буду ждать вас в пять у дверей театра. Билеты у меня. До встречи.

После этих слов Дмитрий поклонился и быстро ушёл, пока девушка ничего не ответила. Похоже, он недооценил Анастасию. Не все девицы её профессии легко достаются.

Фиделия сидела в партере рядом с новым знакомым. Шла видоизменённая комедия Гоголя «Ревизор», в которой чиновников одели в современные костюмы и каски вместо шляп, а дочь городничего больше походила на неформалку, чем на благородную девицу. Актёры кричали, бегали по партеру и сцене, показывали пошлости и откровенную ерунду, никак не связанную с классической постановкой. Фиде хотелось уйти, и небеса услышали её желание.

Театр стал рушиться.

Сперва упала громадная люстра. Люди закричали, и треснули стены. Трещина побежала вперёд, к самой сцене, и унесла её в подвал вместе с нерадивой постановкой. Оставшиеся в живых вскочили и побежали к выходу. Началась давка.

У всех выросли огромные животы, которыми они напирали друг на друга. Обезумевшие походили на свиней. Одна такая толкнула Фиду к бывшей сцене. Фиделия упала и никак не могла встать, а вокруг один за другим появлялись человекоподобные монстры, хотевшие растоптать её. Наконец Фиду поднял Дмитрий, единственный, кто был похож на человека. В тот же миг театр опустел. Они стояли на обломках некогда роскошного места, вокруг которого стал расти лес. Деревья появлялись из каждой сломанной вещи. Лес казался дружелюбным, в нём не было пошлых сюжетов и глупых людей, в нём царили гармония и принятие. Фида хотела ступить в этот райский лес, но Дмитрий удержал её за руку. Его лицо стало меняться, и вот на неё уже смотрит человек из далёкого прошлого. Он просит встать к стене, и Фида покорно встаёт, хотя знает, что не должна этого делать.

Страшно. Безумно страшно стоять так у разрушенной стены, из которой тянутся руки-щупальца, они хватают её тянут в глубь обломков, откуда слышится противный пьяный голос: «Фиде-е-елия, где же ты?! Я пришёл спасти тебя!»

Фиделия закричала и проснулась в холодном поту. Такие сны ей виделись после встречи с Дмитрием, и из-за этого она с каждым днём становилась всё беспокойнее и рассеяннее. На работе не слышала клиентов, те жаловались на неё, Фиду ругали, она обещала быть внимательнее, но не справлялась с этим обещанием.

В пятницу Фида взяла отгул. Проснулась она в пять утра от очередного кошмара. На этот раз Дмитрий оказался отцом, который бросил её посреди пустынной дороги и уехал.

Фиделия заварила душицу, которая всегда помогала успокоиться. Внутренняя дрожь, высокая температура, боль в животе и ещё куча надоедливых симптомов появлялись всякий раз, когда Фиде предстояло что-то важное или страшное. К мучительным ощущениям в теле добавлялись пугающие мысли, от которых голова трещала по швам. Мысли о том, что Дмитрий всё-таки может оказаться маньяком, а этот день – последним в её жизни. «А если он и есть то счастье, что я столько ждала?» – спрашивала себя Фида и при этом касалась своих рисунков, кистей, кювет с акварелью, альбомов, переходила к ночникам, что подарил отец, трогала детские фотографии и механический карандаш, вдыхала запах старых шишек и гербария, обнимала мамину одежду, что до сих пор висела в шкафу и уже стала её собственной, и при этом неосознанно прощалась. Когда Фиделия поймала себя на этом, она вышла из дома, чтобы не сойти с ума до пяти вечера.

Ноги сами привели её к роще, которая уже успела измениться: деревья, низкие на тех выходных, теперь были высокими, могучими и украшенными чьими-то рисунками, некоторых же деревьев и вовсе не было, овраги оказывались в новых местах, прежние же завалили ветки и мусорные мешки, и лишь тропинки оставались всё теми же сосудами, ведущими в сердце природы.

Фида провела рукой по дубу, к которому прислонилась после первой встречи с Дмитрием. На коре по-прежнему оставались засечки от топора, из которых сочился сок. На месте раны толпились жуки и осы, упивавшиеся кровью дуба. Дерево истекало и, казалось, медленно покидало бренный мир. Впрочем, ветви его по-прежнему тянулись вверх, словно не желали видеть горестную землю. Об ствол дерева головой тёрлась огненно-рыжая кошка, которая вскоре исчезла.

Фида села на бревно, лежавшее рядом, и мыслями вернулась в детство.

Она всегда с нетерпением ждала свой день рождения, в который мама и папа устраивали настоящий пикник. Рано утром они собирали рюкзаки с едой, покрывалом и посудой и отправлялись в небольшой поход. Они шли по роще, разглядывали цветы, угадывали по пению птиц и так добирались до полянки, вокруг которой росла земляника. Они срывали её руками и ели, и она была гораздо вкуснее той, что продают на рынках. Потом расстилали большое покрыло и доставали бутерброды. Начинался завтрак. Мама с папой о чём-то спорили, смеялись и загорали, а Фида бегала по полянке, ела ягоды и смотрела на облачные замки, что плыли по небу, становясь тортами и бисквитами, на солнышко, что мягко согревало, на далёкий лес и на маму с папой, и ей казалось, что всё, чего она когда-либо хотела, у неё есть прямо сейчас, и большего не нужно.

Когда солнце начинало припекать, они собирали покрывало и шли к Волге, чтобы освежиться. Они осторожно спускались по обрыву, заросшему сиренью и травой, и выходили на ровную дорогу посёлка. Виднелись крестьянские домики и огороды. Уже отсюда слышался мерный шум воды. Они шли ещё немного и выбирались на каменистый берег, усыпанный кислыми яблоками, которые падали из заброшенных садов. Могучие синие волны омывали берег, речная пена окатывала камни, брызгала на лицо и уползала обратно в воду. Вдали зеленел левый берег, казавшийся бесконечно далёким. Здесь они проводили ещё пару часов, пока Фида не начинала проситься домой.