После благополучного телефонного разговора, он подошёл к стене комнаты и ладонью погладил обои, которые они когда-то с женой клеили, чертыхаясь и смесь. Потом Валентин снял со шкафа большую картонную коробку из-под телевизора, наполненную мягкими игрушками, и стал поочерёдно вынимать из неё: то зайчишку, то обезьянку, то тигрёнка, и подолгу разглядывал каждую зверушку, покручивая её в руке. Дочь с внучкой последний раз приезжали к нему в мае, а по его меркам это было очень давно. «Лапулька, наверное, вытянулась за лето», – представлял себе Валентин, и на лице его промелькнула нежная улыбка, а глаза заблестели скупыми мужскими слезами. С особой радостью он вспомнил, что в последнем телефонном разговоре с дочерью, та клятвенно обещала ему, что они вдвоём приедут к нему погостить аж на целую недельку перед Новым годом.
Валентин уже весть наполнился сентиментальным волнительным настроением и, разложив игрушки на диване, он подошёл к серванту и достал два фотоальбома, один толстый потёртый, а другой новый, с глянцевой цветной обложкой. Сел за стол и, погрузившись в воспоминания, стал подолгу рассматривать каждую фотографию.
Жизнь Егорова приняла совершенно другой оборот, когда дочь вышла замуж и уехала за сотни километров от родителей создавать свою семью. Валентин понимал, что это её священное право и естественная жизненная необходимость, но он не был готов к тем последствиям, которые, не торопясь, раскрывались после её отъезда. Жена первый месяц молчала, да и он не мог придумать темы для разговора и списывал этот ступор в общении на обычные переживания за дочь и привыкание к новой жизни без её присутствия. Но потом Егоров словно прозрел, и испугался этого прозрения. Он понял, что дочь была, как бы, мягкой нежной подушкой между ним и женой. Они прижимались к ней и только сквозь неё чувствовали и понимали друг друга. Но, вот теперь, когда подушку отобрали, а сближения щеки к щеке не произошло, осталось расстояние, которое со временем только стало увеличиваться. Он не винил жену за эту разрастающуюся трещину, и уж тем более дочь. Валентин помнил, как всё происходило, и до сих пор чувствовал виноватым себя, но тогда он не понимал в чём именно его вина, и что нужно было делать, чтобы остановить этот отрешённый и молчаливый раскол в отношениях. Его супруга была всегда привлекательна как женщина, умна, тактична во всех обстоятельствах и потому характер у неё был, возможно, чуть скрытный, но добрый. И, может быть, все эти качества и смущали Валентина, и он ждал от неё каких-то действий. Позже он подумывал, что спасительным вариантом мог послужить какой-нибудь скандальчик с дальнейшим выходом на какие-нибудь откровения, но прибегать к такому методу Валентин побаивался, чтобы окончательно всё не разрушить. Совместные вечера и выходные дни продолжали проходить в спокойной напряжённости, но бывало, что за ужином возникали расслабляющие беседы о делах на работе, или обсуждение других новостей. И, конечно же, вся серая обыденность тут же улетучивалась, когда звонила дочь, сообщала про свою жизнь, и они умилённо слушали в телефоне визгливый лепет своей внучки. После телефонного разговора они с супругой ещё какое-то время что-то оживлённо обсуждали, но к Валентину уже подкатывала грусть, поскольку этот всплеск только напоминал, что единственным их общим соприкосновением была дочь с внучкой. Потом, как по негласной команде, они с женой расходились в разные стороны; он смотрел телевизор, она занималась шитьём или другими делами.
Такими сухими и размеренными, – на расстоянии вытянутой руки, их отношения продолжались пять лет, и Валентин даже сейчас недоумённо удивлялся тому обстоятельству, что спали они при этом вместе. Так называемые – супружеские обязанности исполнялись не часто и без всякой страсти, отчего Валентин всегда путался: кто именно исполнял эти «обязанности», он или она?
Настоящий праздник наступал, когда дочь с внучкой приезжали в гости. Радостный дед брал маленький отпуск за свой счёт и не на шаг не отходил от своих девочек. Даже с женой в эти дни они сближались до прежних комфортных отношений, и Валентин с приятной сладостью в душе чувствовал, что это сближение не было показательным только для дочери, ни с его стороны, ни со стороны супруги. Это было похоже на отголосок былого счастья, который пролетел сквозь время, и эхом вонзился в них.
Но потом, когда дочь с внучкой уезжали, жизнь опять текла в своём русле, спокойно, без эмоций и стрессов. Валентин понимал, что такое положение не может долго продолжаться, и чувствовал, что предел таких отношений уже близок, потому и мысли его стали посещать немного судорожные и колючие: как выйти из этого тупика? Необходим был конкретный и откровенный разговор с супругой, и Валентин уже начал на него настраиваться.
В то утро он шёл на автобусную остановку вместе с соседкой – учительницей Маргаритой Николаевной. Вообще-то, такие прогулки были редкостью, поскольку Потёмкина старалась их избегать, но так получилось, что тогда они одновременно вышли на площадку из своих квартир, и деваться той было некуда. Нелюдимая Маргарита даже поддержала по пути разговор, заведённый Валентином Владимировичем о вчерашней серии какого-то мистического сериала, но шокировало Егорова не эта её дефицитная отзывчивость. Егорова поразил взгляд Маргариты. Она изредка поворачивалась лицом в его сторону, продолжая скупо высказывать какое-то своё мнение, и в её глазах он наблюдал неуместное и неприятное выражение: сквозь пугливую напряжённость проскакивало немедленное желание отстраниться. А самое страшное было для Валентина, что подобный взгляд он в последнее время замечал у своей супруги.
Вечером того же дня, возвращаясь с работы, Егоров решился на откровенный разговор с женой, но, зайдя в квартиру, он застал её за странным занятием. Посреди недели жена разбирала на кровати, выложенную из шкафа одежду. Валентин присел к столу и в долгом молчании смотрел на неё. Все его предварительные наброски для серьёзного разговора вылетели из головы, словно испуганные птицы, которые после выстрела взмывают с большого дерева в разные стороны. На душе было тревожно, а сердце терзала непонятная мука.
«Валентин, прости, я ухожу. Я встретила другого человека", -спокойно сказала она после длительной паузы и продолжала складывать в стопку свои кофты и юбки.
Он смотрел на неё молча всё то время, пока она собиралась. Пару раз ему хотелось остановить её, дёрнуть за руку, сказать какие-нибудь слова, чтобы она опомнилась, но здравый смысл подсказывал, что время для этого уже упущено, что надо было раньше что-то предпринимать, а сейчас он чувствовал её решительность. Валентин даже с чёткой уверенностью понял, что у неё, действительно есть другой мужчина, и она сообщила этот факт не ради пустого повода.
Егоров хорошо помнил то подавленное своё состояние, и лишний раз себе отмечал, что никакая ревность его тогда не жгла. Он даже не воспринимал это как предательство со стороны жены, а только смутно пытался представить себе дальнейшую свою жизнь, параллельно с этим, в душе почти искренне желал счастья своей бывшей женщине и твердил себе постоянно, что он опоздал.
«Я буду тебе звонить», – были последние её слова, а после дверь захлопнулась, он услышал, как отъезжала от дома машина, и началось его одиночество.
Холостяцкая жизнь, как это принято, располагает к спиртным напиткам, и Валентин Владимирович не был исключением из этих правил. Поначалу бывали случаи, когда он уходил в запой, но ненадолго, – на два-три дня, но с середины лета не позволял себе такого расслабления. Он уяснил, что от большого количества алкоголя душа киснет, а разум разлагается, и потом приходится день-другой мучаться, пока пройдёт вялость и беспомощность. Но иногда по пятницам Валентин Егоров возвращался с работы с пивом и жирной воблой. Тогда они с Максимом Зиновьевым на весь вечер занимали старую беседку во дворе, наслаждались легким хмелем, сочной солёной рыбой и вели разговоры, особо не ограничивая себя по темам.
Валентин заулыбался, глядя на фотографию, где он с юным Максимом стоит на фоне подъезда, подумал, что пора бы возобновить такие посиделки, и решил в пятницу всё для этого прикупить.
