Погибших похоронили с честью, всех – и своих, и чужих. В ватаге Микифора Око нашлись и священники, а еще, по приказанию атамана, в ближайшей татарской деревне сыскали муллу, привезли с почетом – пусть отпоет своих, или как у них там положено. Потом, сразу после похорон, устроили пир – заодно и помянули усопших. Звали и муллу, да тот вежливо отказался и попросил доставить его обратно домой – откуда взяли. Проводить вызвался Егор – уж очень ему не хотелось заливать хмельными напитками кровь, хохотать, пьянствовать… дико! Вот и воспользовался удобным моментом, взял трофейный челнок, кликнул Федьку с Митрей, да почтительно позвал муллу:

– Лодка готова, уважаемый. Можем плыть.

– Вас всего трое? – удивился священнослужитель. – Не боитесь?

– Полагаете, могут напасть? – вопросом на вопрос отозвался Вожников и тут же поинтересовался: – Откуда вы так хорошо знаете русский?

Мулла ответил уклончиво:

– Я много где был. И знаю не только русскую речь, но и арабскую, и латынь.

Поплыли – Федька с Митрей на веслах, Егор с татарином – на корме. Полдороги молчали, а потом Федька, щурясь, спросил:

– Можно и Митре в нашу ватагу?

Молодой атаман аж закашлялся: детей еще в шайке не хватало, ага! Ухмыльнулся:

– А батька-то твой, Митря, как? Так единственного сына и не увидит? О жене, матушке твоей покойной, не узнает, о сестрах? Так и будет один бедовать?

– Не! – мальчишка опустил весло и чуть было не расплакался. – Батюшку я не брошу, вернусь! Как он, кузнецом буду.

– У-у-у, – протянул Федька. – А ведь просился в ватагу, меня с атаманом поговорить подбивал, сам-то боялся. Ты ж у нас теперь атаман, Егорий! Ну, для всей нашей ватаги.

– Еще не выбрали, – молодой человек нахмурился, глядя, как расходятся от носа лодки волны.

– Так выберут, за тем дело не станет, – убежденно сказал подросток.

Потом ухмыльнулся и закатил Митре леща:

– Ну, ты гребешь, аль сиднем сидеть будешь?

– Да гребу, гребу же…

Расслабленно откинувшись на корму, Вожников смотрел на проплывавшие мимо пейзажи – луга с сочными голубыми травами и пасущимися стадами, засеянные золотой пшеницей поля, вишневые и яблоневые сады, березовые рощицы и дубравы. Вот – одна за другой – показались и небольшие, с белыми саманными домиками деревни, с виду очень даже ухоженные.

– Красивая у вас земля, – Егор повернулся к ордынцу. – Поля, луга, рощи. И река эта… Кама, широкая.

– Кам-река – жизнь наша, – коротко отозвался мулла. – А нынче – смерть.

– Вы сами несли смерть, – возразил молодой человек. – И до сих пор несете. Тот же эмир Едигей…

– А ваши ушкуйники лучше? – тонкие губы священнослужителя гневно изогнулись… Впрочем, тут же на лице его появилась ровная улыбка – мулла (звали его Ильхон-ходжа) умел владеть собой, и этим, а также и явной ученостью своей весьма импонировал Вожникову.

– Вы пришли на наши земли первые, – тихо промолвил Егор. – Явились с мечом.

Ильхон-ходжа нервно дернулся:

– Мы, булгары, ни на чьи земли незваными гостями не являлись! Всегда жили здесь, пахали, сеяли, строили.

– А Едигеева рать? И все прочие рати?

Мулла опустил глаза – высокий, белокожий, с худощавым, с тонкими чертами, лицом, обрамленным иссиня-черной бородкой, он чем-то напоминал испанского гранда.

– А насчет Тохтамыша как? – не отставал Вожников. – А Мамай?

– Мамай – инсургент, – на этот раз собеседник выразился по-ученому. – А дети Тохтамыша нашли убежище на Руси. Что же касается эмира Едигея… о, быть может, он для нас наказание.

– Что ж вы его терпите? А?

– Подождите, – поморщился Ильхон-ходжа. – Попытаюсь выразить на вашем языке свои мысли… верней, не мои, но схожие с моими. Сейчас, сейчас… вот.

Мулла прикрыл глаза и нараспев прочел:

– Омар Хайям? – улыбнулся Вожников.

Его собеседник удивленно хлопнул глазами:

– Вы знаете Хайяма?

– Кто ж не знает Хайяма?!

Егор прикрыл глаза – действительно, как в том анекдоте – «кто ж не знает старика Крупского?» Омара Хайяма молодой человек даже когда-то читал, единственного из восточных поэтов, других и не ведал – не интересовался просто.

– Я сам, верно, такой вот мячик… – прошептал молодой человек.

Да уж, забросило!

Однако он же сам, Егор Вожников, это мячик и кинул – самого себя, уж так получается. Захотелось, блин, кое-чего – получил, нате вам, по полной программе! Ну, бабка Левонтиха… Хотя, а колдунью-то что зря винить? Самого себя надо.

– Вот мое селение, – показал рукою Ильхон-ходжа.

Лодка причалила, мягко ткнувшись носом в траву. Мулла выбрался на берег, обернулся, поблагодарил, и даже, как показалось вдруг Вожникову, выразил некое сожаление:

– Вы не такой, как все, достопочтенный господин Эгор. Могли бы поговорить… Прощайте.

– Прощайте и вы, достойнейший Ильхон-ходжа.

Челн тронулся в обратный путь, сидевшие на веслах мальчишки развеселились – смеялись, толкались, брызгались… молодой человек не обращал на них внимания – думал. Заставил задуматься мулла, вернее – Омар Хайям. Как там у него про мячик?

Федька оказался прав, на следующий день бывшие ватажники Антипа Чугреева выкрикнули Егора своим головным атаманом. Не сказать, чтоб Вожников был сильно этому рад, но и не противился – деваться-то, похоже, некуда. Вот уж поистине – «не спрашивает мяч согласия с броском». Да уж, не спрашивает.

Сверху, сквозь деревянную решетку, безжалостно палило солнце. Ильяс-бей поморщился, отполз в сторону, в тень – и тут же вздрогнул: показалось, будто что-то зашипело рядом. Змея? По приказу бека в земляную яму подбросили ядовитую гадину? Не-ет, хитрый правитель Джукетау на это вряд ли пойдет – ему нужна казнь. Именно казнь, чтоб все видели, чтоб знали – вот он, истинный виновник всех, свалившихся на голову горожан и жителей сельской округи, бед. Он, он пропустил в благодатные ордынские земли злобных и безжалостных пиратов – ушкуйников. Он – Ильяс-бей, бывший флотоводец, а ныне – униженный и опозоренный узник. Ах, Эльгар-бек, как же ты все-таки не прав!

Опальный адмирал скривился, смуглое, слегка вытянутое, с холеной светлой бородкой и тонким аристократическим носом лицо его исказила гримаса страдания и гнева. Гнев – на глупого бека, а страдания – за свой народ, за всех жителей Джукетау, коим уже очень скоро грозят самые ужасные муки. Разбойники обязательно нападут, как и в былые, совсем недавние, времена, вырежут всех без пощады, разграбят богатства, а сам город сожгут. Легкая добыча – стен у Джукетау, как у всех городов Орды, нет – ханы боялись восстаний и просто запрещали горожанам возводить укрепления. Воины? Да, есть… личная гвардия бека, остальные же… слишком много ушло по зиме с Едигеем, кто-то погиб, а кто-то, получив повышение, подался за своим эмиром в Сарай. Уж, конечно, столичная жизнь и славней, и богаче. Вот только родной город нынче, увы, почти некому защитить. Одна была надежда – флот, и с теми кораблями, что сохранил, привел бывший адмирал, спасая от северных варваров, можно было бы хоть что-то сделать, попытаться организовать оборону, да просто угрожать неприятельскому флоту – чтоб враги вынуждены были держать своих людей на судах, чтобы не очень-то многих смогли послать на город по суше.

Увы, Эльгар-бек туп, как ишак! Ну, правильно, нашел виновного. Если сожгут город, сбежит, и будет чем оправдаться в Сарае. Да, может быть, и вовсе не придется оправдываться, по последним слухам, дела эмира плохи – поднимает голову не додушенная до конца гадюка – дети убитого Тохтамыша, опальные вельможи, все недовольные… много их, слишком много. Не до сожженного Джукетау нынче эмиру – увы! А раз так, надо спасаться самим – а как, когда такие, как Эльгар-бек, без разрешения сверху боятся и плюнуть, все сидят да ждут указаний. Вот найти крайнего – это другое дело, уж в этом они сильны. Проклятые интриганы!