До корчмы, впрочем, ватажники не дошли – повстречали своих, обрадовались, хоть идущий впереди Антип казался довольно угрюмым.

– Ну, как у вас? – первым спросил Егор.

– Да никак, – отозвался за атамана Никита Купи Веник. – Этот Истома Котлов, чертов жадюга… Да я б его голыми руками порвал!

– Вообще говорить отказался, – грустно подтвердил Окунев Линь. – Даже на порог не пустил.

– Засада! – Вожников покачал головой. – У нас тож ничего.

Чугреев зыркнул вокруг и сплюнул:

– Прав ты был, Егорий – поначалу надо б припугнуть, а уж потом разговоры разговаривать.

– Припугнуть и сейчас не поздно, – хмыкнув, Вожников неожиданно подмигнул ватажникам. – Ну, чего загрустили? Припугнем… Только сначала, думаю, посмотреть надо – кого ловчей пугануть. На всех-то сразу у нас силенок не хватит.

– Ты верно сказал, – кивнул атаман. – Пока на денек-другой затаимся – посмотрим, поглядим.

– Надо разделиться, людей за каждым купцом приставить, – заметил Егор.

– Сделаем.

– А что в корчме? – вдруг вспомнил Вожников. – Ничего такого не говорят?

Антип ухмыльнулся:

– Это ты про серебришко-то? Да глухо пока! Как мы и мыслили. Хватовские-то робятки не дураки, сбегли. Ищи их теперь.

– Будут искать, – вставил свое слово Окунев Линь. – Боюсь, как бы на нас не вышли.

– Не выйдут, – Чугреев скривился, почесав невидимый под одеждой шрам. – Мы к тому времени к какому-нибудь купчишке пристанем, да, Бог даст, опосля и уйдем.

– А куда мы уйдем, дядько Антипе? – вскинул глаза Федька. – Далеко, на Хлынов?

– Зачем на Хлынов? – атаман покачал головой и с неожиданной мечтательностью посмотрел на синее высокое небо с медленно плывущими облаками, похожими на клочья сахарной ваты. – Чай, и поближе ватажки удачливые найдутся. Вот к ним и пристанем. Сами оружны, хватки, сами себе – господа!

– Это хорошо, когда сами себе… – тихо протянул Федька и тут же прошептал себе под нос: – Только защитить, ежели что случись, некому. На себя одних и надежа.

– А ты как хотел? – хохотнув, Егор стукнул отрока по спине. – У свободных-то людей – на себя только надежа. Ну? Что тут стоять? Идем, что ль, Антипе?

Задумчиво сплюнув в траву, Чугреев махнул рукой:

– Иде-о-ом.

В тот же вечер, сиреневый и дымный, младой ватажник Онисим Морда – давний напарник кривоносого детинушки Никиты, тоже парень не слабый, только вот малость трусоватый – оглядываясь, поспешал из корчмы… вроде бы как домой, в Большой посад, за большую трехглавую церковь Троицы на Устье. Туда и шел, да по пути, оглянувшись, свернул… к забубенной корчме Турухана Шепелявого, но туда не зашел, прошагал мимо, ужом в темный – меж заборищами огромными – проулок скользнул. А оттуда не вышел! За краснотала кустами досочку приметливую в заборчике отодвинул – шмыг… И оказался на заднем дворе небольшой усадебки, как раз у баньки, откуда, шайки да корытца едва не свалив, и выбрался, вызвав безудержный лай цепных псов.

– Тише, тише, собачища! – замахал было руками Онисим.

Потом подумал и ухмыльнулся:

– Да лайте, лайте, черт с вами – может, кто поскорее придет?

Так и случилось – и мига не прошло, выскочили на крыльцо трое дюжих молодцов-слуг: с дубинками, а один – самый хваткий – при сабле.

Ватажник ухмыльнулся, цыкнул слюной через выбитый зуб:

– Здоров, парни. Хозяин-то ваш дома ль? Я ему должок пришел отдать.

– Какой должо-ок?! – вскинулся подбежавший привратник. – Имайте его, робяты, он чрез ворота не проходил, проник, тать, непущенно-незванно.

– Цыть! – бросил тот, что с саблей. – Ты, Онфим, ворота лучше пущей сторожи! А энтого язм знаю – к хозяину поведу… Ну, ты! – он обернулся к Онисиму. – Пошли, что ль, раз уж говоришь, долг принес…

Хозяин усадебки, старший дьяк Ларион Степаныч принял ватажника хмуро, неласково. Отправив слугу прочь, кивнул вбок, на лавку – садись, мол, – сам же, в чернильницу яшмовую гусиное перышко макая, что-то писал.

Онисим Морда сидел смирно, не шебуршился, нетерпение свое никак не выказывал, знал – дьяк его выслушает обязательно и со всем вниманием, и даже – а как же! – деньги или суконца отрез даст. Не впервой!

Вот и сейчас долго ждать не пришлось. Отложив перо, Ларион Степаныч осторожно присыпал написанное на пергаменте белым речным песочком и, подняв глаза, тихо спросил:

– Что зашел-то? Новости какие есть? Докладай.

Визитер радостно дернулся:

– Дак язм со всем нашим старанием!

По ходу его доклада смуглое, со впалыми, словно у болезного или недоедающего, щеками, лицо дьяка то хмурилось, то дергалось, а иногда – и озарялось неожиданной улыбкой, и тогда Ларион Степаныч даже весело переспрашивал:

– Так ты, говоришь, это ваши хватовское, от непотребных дев, серебришко имали? Ай, молодцы! А Еремей-то, дурень, на своих думает. Кстати, а их-то уж и в живых нет?

Онисим шмыгнул носом:

– Не, атаман хватовских отпустил зачем-то.

– Не дурак твой атаман! А что этот, ты говоришь – Егор… тоже в вашей ватажке, да?

– То так. Атаман к нему прислушивается. Кулачищи у Егория этого – у-у-у!

– Что, такие большие?

– Не. Дюже резвые.

– Угу, угу…

Встав с креслица, Ларион Степаныч прошелся по горнице, азартно потирая руки – интересные вести принес нынче Онисим Морда, забавный мог склеиться замысел.

– Значит, говоришь, ватажники твои гостей торговых промеж себя распределили?

– То так. Кому – Хлопок Дерюгин, кому Устюжанин, кому…

– Я помню, – деловито перебил дьяк. – Уточнил просто. Вот что, Онисим. Надо сделать так, чтоб ватага к Михайлу-новгородцу прибилась!

– Дак… – парняга развел руками. – Как так сделать-то?

– А это уж ты сам думай… – Ларион Степаныч немного замялся и, подумав, махнул рукой. – Впрочем, я тебе чуток помогу. Слушай сюда, паря!

На протяжении последующей седмицы с арендованными торговым гостем Михайлом Острожцем амбарами стало твориться что-то неладное. Один, где хранились медные поковки – уклады да крицы, – едва в одну ночь не сгорел, насилу потушили, а в другом – с тканями – вдруг завелись огромные черные крысы, уже успевшие испортить целых две штуки сукна – убыток немалый. Да и на конюшне кто-то потравил лошадей да волов, хорошо не всех, так, малость. И это после спокойной-то зимы, буквально за одну неделю, когда до летних путей – и речных и по суше – осталось-то подождать – тьфу!

Нервничал гость торговый, ходил задумчивый, злой, да ругался грубой немецкой речью. А что еще оставалось делать-то? Нет, конечно, без дела-то не сидел, меры принял – крыс погонял-потравил, да загнал в амбар наловленных приказчиками да слугами бродячих кошек, а в том амбаре, что едва не сгорел, велел ворота обгорелые покуда досками забить да охрану верную выставил.

Вот туда-то ватажники и решили наведаться! Опять – как и с крысами – Онисим Морда подсказал, он, оказывается, амбарцы-те и раньше, до того, как новгородец их арендовал, ведал, и как проникнуть внутрь – знал. У одного – бревнышко в венце нижнем подгнило, к другому – подкоп из овражка ближнего хорошо пошел. Так и сладилось, теперь еще одно осталось дело, последнее – охрану-сторожу купеческую окончательно в глазах хозяина уронить или, выражаясь по-умному – дискредитировать.

– Ди… кре… – попытался повторить Федька, да так и не смог, язык сломал, засмеялся:

– Вечно ты чудно глаголешь, Егорий!

– Мы их просто этак побьем малость, – пояснил мысли Вожникова Никита Кривонос. – А Михайло на них за это осерчает, прогонит. Кого тогда нанять? Тут и мы… – чуть помолчав, ватажник почесал кривой свой нос и с ухмылкой взглянул на Егора. – Ты ведь это хотел сказать, ась?

– Это, это, – кивнул молодой человек. – Толмач ты наш… Купи Веник.

– Думаешь, пора уже? – вскинул глаза Чугреев.

Вожников улыбнулся:

– А чего тянуть-то? Время-то на купца работает, не на нас вовсе.

– То верно, – тут же поддержал Купи Веник.