– А-а-а… Ну да.
Вот уж чего никогда не знал, так это спектрального класса Веги. Как-то не думал, что мне это понадобится.
– Кстати! Будь осторожен, Кип, когда начнешь ходить. Тут за десять секунд можно загореть, как в Ки-Уэсте за всю зиму, а через десять минут от тебя останутся только угли.
Определенно у меня талант попадать в места с тяжелым климатом. К какому спектральному классу относится Вега? К «А»? Нет, скорее к «В»? Я знал, что она большая и яркая, больше Солнца, и расположена в созвездии Лиры.
Но как, прости Эйнштейн, мы сюда попали?
– Чибис? А до Веги далеко? То есть я хотел сказать, далеко ли до Солнца? Ты не знаешь, случайно?
– Случайно знаю, – ответила она обиженно. – Двадцать семь световых лет.
Громадные галопирующие гориллы!
– Чибис, возьми со стола логарифмическую линейку. Умеешь с ней обращаться? У меня руки не слушаются.
Девочка замялась:
– Зачем она тебе?
– Хочу сосчитать, сколько это будет в милях.
– Да я сама сосчитаю, без линейки.
– Но с ней быстрее и надежнее. Вот что, если не умеешь ею пользоваться, не стесняйся, в твоем возрасте я тоже не умел. Я тебя научу.
– Да умею я! – вспылила она. – Думаешь, я дура? Но лучше так посчитаю. – Она беззвучно зашевелила губами. – Сто пятьдесят девять триллионов миль.
Совсем недавно я считал расстояние до Проксимы Центавра. Вспомнил, сколько миль в световом году, и прикинул на глазок: шесть на двадцать пять – сто пятьдесят… А где там десятичная запятая?
– Вроде бы верно.
Сто пятьдесят девять триллионов! Столько нулей… даже неуютно.
– Еще бы не верно! – отрезала она. – Я никогда не ошибаюсь.
– Господи! Прямо карманная энциклопедия!
Она потупилась:
– Не могу же я не быть гениальной, если такой родилась.
Чибис сама подставилась, и я уже хотел от души отыграться, но тут увидел, какой у нее несчастный вид.
Я вспомнил папины слова: «Некоторые уверяют, что лучше быть средним, чем лучшим. Такие люди с удовольствием обрежут крылья другим, потому что сами их лишены. Они презирают ум, поскольку сами им не обладают». Тьфу ты!
– Извини, Чибис, – тихо сказал я. – Я понимаю, есть вещи, которые от нас не зависят. Ты маленькая, я большой. Ты гениальная, а мне таким не стать…
Она успокоилась и приняла серьезный вид.
– Кажется, опять захотела порисоваться, – произнесла она, крутя пуговицу. – Или решила, что ты понимаешь меня – как папа.
– Польщен. Вряд ли я тебя понимал, но отныне буду стараться.
Она продолжала теребить свою пуговицу.
– Ты и сам довольно умный, Кип. Наверняка ведь догадываешься.
Я ухмыльнулся:
– Будь я умным, разве очутился бы здесь? Слушай, солнышко, давай все-таки проверим на логарифмической линейке твои выкладки. Мне правда интересно.
Двадцать семь световых лет – отсюда Солнца не увидишь. Ведь наша родная звезда совсем невелика.
Чибис вновь замялась:
– Кип, линейка не годится.
– Что? Да это лучшая линейка из тех, что можно купить за деньги…
– Кип, погоди! Это не линейка. Это кусок стола.
– Хм? – Я смутился. – Я и забыл. А коридор за дверью – длинный?
– Там только часть его, то, что ты видишь отсюда. Кип, мы бы сделали линейку настоящей, было бы время. Они тоже разбираются в логарифмах. Еще как разбираются!
Вот это меня и беспокоило – «было бы время».
– Чибис, а сколько времени мы сюда летели?
Двадцать семь световых лет! Пусть даже со скоростью света. Для меня-то, по Эйнштейну, они протекли незаметно – но не для Сентервилла. Папа мог уже умереть! Папа старше мамы, он мне, в общем-то, в дедушки годится. Еще двадцать семь лет обратно – да ему за сотню перевалит! Даже мама вряд ли доживет.
– Сколько времени? Да нисколько.
– Нет-нет. Я знаю, этого не почувствуешь. Ты ничуть не повзрослела, я все так же лежу обмороженный. И тем не менее путь занял по крайней мере двадцать семь лет.
– Кип, ты о чем?
– О релятивистских уравнениях, разумеется. Слыхала про теорию относительности?
– Ах, это! Конечно. Но здесь она неприменима. Такие полеты не занимают времени. Ну, минут пятнадцать на выход из атмосферы Плутона, потом примерно столько же на посадку здесь. А остальное – тьфу! Ноль.
– Но на световой скорости так не получится.
– Нет, Кип. – Она нахмурилась, потом ее лицо просветлело. – Сколько времени прошло с того момента, как ты поставил маяк, и до того, как нас спасли?
– Хм… – Это меня воскресило. Папа не умер! У мамы даже седые волосы не появятся. – Около часа.
– Чуть больше. Если бы корабль стоял наготове, было бы меньше… Тогда, наверное, в туннеле тебя нашли бы они, а не я. Сообщение добралось мгновенно. Полчаса готовили корабль. Мамми была в бешенстве. Никогда бы не подумала, что она на такое способна. Корабль-то должен быть постоянно готов к старту.
– И стартовать, как только ей понадобится?
– Совершенно верно. Мамми важная птица. Еще полчаса на маневры в атмосфере – и все. В реальном времени. Никаких фокусов с теорией относительности.
Я попытался привыкнуть к этой мысли. За час они покрывают двадцать семь световых лет – и еще получают нагоняй за потерянное время. Этак соседи по кладбищу дадут доктору Эйнштейну прозвище Пропеллер за вращение в гробу!
– Но как такое может быть?
– Кип, ты знаешь геометрию? Не евклидову, конечно, а настоящую.
– Мм… Баловался с открытыми и замкнутыми искривленными пространствами, прочел популярные книги доктора Белла. Но знатоком себя, пожалуй, не назову.
– Ну, по крайней мере, ты не станешь цепляться за идею, что прямая – кратчайший путь между точками. – Она сделала движение, будто обеими руками выжимала грейпфрут. – Потому что это не так. Кип, все соприкасается. Вселенную можно засунуть в ведро. Можно и в наперсток, если сложить ее так, чтобы совпадали конфигурации атомов.
Я увидел головокружительную картинку, на которой Вселенная умещалась в чайной чашке. Теснились, упаковываясь, протоны и электроны – и переставали быть теми зыбкими математическими призраками, которыми, говорят, являются даже атомы урана. Получалось что-то вроде «первичного атома», которым иные космогонисты объясняли расширение Вселенной. А может, она и то и другое – и упакованная, и расширяющаяся? Как парадокс «волны и частицы». Волна – это не частица, а частица – не волна, однако все на свете представляет собой и то и другое. Если вы в это верите, поверите во все, что угодно, а если нет, то и не пытайтесь. Даже в самих себя поверить не пробуйте, потому что и вы одновременно состоите из волн и частиц.
– Сколько измерений? – пролепетал я.
– А сколько дашь?
– Я? Ну, может, двадцать. К четырем основным по четыре дополнительных, чтобы по углам не жало.
– С двадцати все только начинается. Я не знаю, Кип; оказалось, и я в геометрии не сильна. Только думала, что сильна. Так что я их принялась трясти.
– Мамми?
– Да что ты, нет! Она тоже не знает геометрии. Необходимый минимум, чтобы провести корабль сквозь складки пространства.
– Только-то?
Мне нужно было остановиться на разрисовывании ногтей, зря я позволил папе соблазнить меня дальнейшим образованием. Этому несть конца – чем больше узнаешь, тем больше нужно узнавать.
– Чибис, ты ведь знала, для чего этот маяк?
– Я? – Она невинно потупилась. – Ну да.
– Ты знала, что мы полетим на Вегу.
– Ну… если бы маяк сработал. Если бы мы его вовремя включили.
– Так вот, главный вопрос. Почему молчала?
– Ну… – Чибис явно вознамерилась совсем оторвать пуговицу. – Я не знала, хорошо ли у тебя с математикой… мм… боялась, что ты начнешь задаваться – «старшим лучше знать» и все такое. Ведь ты бы мне не поверил?
– Я говорил Орвиллу, я говорил Уилбуру, а теперь я говорю тебе: эта штука никогда не сможет взлететь. Может, и не поверил бы, Чибис. Но в следующий раз, когда у тебя появится искушение промолчать «для моего же блага», вспомни, что я не цепляюсь за свое невежество. Знаю, что я не гений, но все же попробую шевелить мозгами – и, возможно, даже окажусь в чем-то полезным, если буду в курсе твоего замысла. Оставь в покое пуговицу.
