Действительно, родители прекрасно знали, что их дочь склонна к эпатажу, скандалам, различным шокирующим поступкам, настойчива, упряма и свободолюбива, а потому старались не спускать с нее глаз. Александра в гимназиях не обучалась, а образование получала дома. Впрочем, тогда это не было редкостью. Учителями девочки из знатной и уважаемой семьи стали самые лучшие и образованные педагоги своего времени. Среди них, например, был Виктор Острогорский, редактор журнала «Детское чтение». Но особое влияние на Коллонтай оказала Мария Ивановна Страхова, женщина интеллигентная и всесторонне развитая. Она сочувствовала идеям народовольцев. Именно она и зародила в сердце своей ученицы, как писали советские издания, «ненависть к несправедливости, критическое отношение к окружающему, вдохновила на поиски правды».Так это или нет, но связь между Страховой и Коллонтай трудно отрицать. Они сохранили теплые отношения и тогда, когда Александра Михайловна стала уже взрослой.К слову, Страхова работала в передвижной библиотеке, где собирались марксисты, к которым Коллонтай и примкнула.
Как бы то ни было, домашнее образование Коллонтай действительно получила достойное. Она владела несколькими языками:английским, немецким, французским, шведским, норвежским, финским идругими. Кроме того Шуру привлекала литература, она много читала и писала, порой засиживаясь допоздна.Некоторые считают, что чтение сформировало у Коллонтай независимые взгляды, другие уверены в том, что книги развили ее и без того богатое воображение. В детстве она любила воображать, будто ее белый пудель – не пудель вовсе, а превращенная злой колдуньей маленькая девочка. Александра мечтала, что в один прекрасный день собака вновь станет девочкой. В ожидании этого события она читала вслух пуделю разные книги.Неудивительно, что юная Коллонтай мечтала о писательской карьере.
Впрочем, в истории с собакой явно проглядывает одиночество, которое, по всей видимости, испытывала Александра Коллонтай в семье, среди исключительно взрослых и знатных людей. Это одиночество выражалось также в привязанности к учительнице и прислуге. Еще больше «свободы» стало у Шуры в 1878 году, когда ее отца назначили в Болгарию губернатором Тырново, а потом управляющим делами русского наместника Болгарии в Софии. Вся семья перебралась в Болгарию вместе с Михаилом Домонтовичем, но Александра-старшая была занята помощью своему супругу, на детей у нее просто не хватало времени. Коллонтай вспоминала: «В Софии я начала наблюдать и думать. Там стал складываться мой характер». Как-то раз, увидев, как ведут на расстрел болгарских партизан, девочка воскликнула: «Когда я сама и все дети партизан вырастут, мы уничтожим все жестокости и глупости взрослых».
Однако всерьез революционная деятельность увлекла Александру Коллонтай уже после замужества. Стоит отметить, что Шура с юности пользовалась успехом у мужчин. Вот только она рань разочаровалась в браке. Формированию подобных взглядов немало поспособствовала судьба ее старшей сестры. Евгения Мравинская, талантливая оперная певица, вышла замуж не по любви, а для того, чтобы оградить себя от назойливых поклонников. Коллонтай писала: «Что значит любить? Вот Мими любит дядю Леню, а выходит за Васю. После истории с Мими я гоню всякую мысль о замужестве. Гадостно…», и добавляла: «Если я выйду замуж, буду жить с мужем в разных комнатах».
Александре Михайловне и в самом деле пришлось выйти замуж: в царской России иного пути для того, чтобы сожительствовать с мужчиной у нее не было. Но сначала ей довелось испытать немало трагедий. В Шуру влюбился сын ее крестно отца, генерала Михаила Драгомирова. Драгомиров-младший в буквальном смысле потерял голову и, так и не получив взаимности, свел счеты с жизнью. Однако первым Александре сделал предложение генерал Тутолмин, адъютант императора Александра III. Девушка ему отказала. Она без памяти влюбилась в своего троюродного брата, веселого Владимира Коллонтая, военного инженера. Александра Михайловна в течение двух лет, прямо как настойчивый кавалер, добивалась от родителей Владимира согласия на брак. Александра Коллонтай родила сына, но хозяйство и семья ее не слишком интересовали. «За сыном могла хорошо присматривать и няня» - заявляла будущая министр. Она целиком окунулась в революционную деятельность, но не забывала и о мужчинах, оставаясь все-таки женщиной.
Феликс Дзержинский
Семейная тайна
Феликс Эдмундович Дзержинский, будущий видный революционер, государственный и партийный деятель, глава ряда наркоматов, родился в 1877 году в родовом имении «Дзержиново» Ошмянского, Виленской губернии. Отец его, поляк Эдмунд-Руфин Дзержинский, был мелкопоместным дворянином-шляхтичем, служил в гимназиях. Мать, Хелена Дзержинская, происходила из семьи профессора Игнатия Янушевского, профессора Петербургского железнодорожного института. Дзержинские были набожными людьми, придерживались католической веры.
Новорожденному сыну супруги Дзержинские не зря дали такое имя. Дело в том, что незадолго до родов Хелена случайно упала в открытый подпол, в результате чего, по всей видимости, ребенок и появился на свет раньше положенного срока. Однако мальчик родился здоровым, поэтому родители и назвали его Феликсом, что в переводе с латинского означает «счастливый». С именем Феликс, как следует из метрики, сохранившейся в архивах, Дзержинский и был крещен в Деревнинском римско-католическом приходском костеле. Мало того, Дзержинские наградили младенца и вторым, уже польским, именем Шченсны, которое имело аналогичный перевод.
В общем все шло к тому, что Феликса Дзержинского и в самом деле ждет успех в жизни. Так и случилось. Вот только перед тем, как стать «Железным Феликсом», Дзержинскому предстояло перенести немало страданий. Мальчику не было и пяти лет, когда его отец скончался от туберкулеза. Хелена осталась одна с детьми на руках. За время супружества они успели обзавестись девятью детьми, лишь один из них, первенец Витольд, умер во младенчестве. С тех пор молодой вдове пришлось содержат себя и детей на скудную пенсию и мизерную арендную плату от имения. Спасало то, что Хелену материально поддерживала мать, Казимира Янушевская. Впрочем, Дзержинские всегда жили скромно, без излишеств.
Несмотря на смерть мужа, Хелена Дзержинская сумела создать все условия для всестороннего развития своих детей.Известно, что Дзержинская вместе со своей дочерью Альдоной стали первыми учителями Феликса. Именно они подготовили мальчика к поступлению в 1-ю Виленскую гимназию. Однако нельзя сказать, что учеба давалась Феликсу легко. Он даже оставался на второй год. В первую очередь это произошло потому, что он неважно владел русским языком. Читать и писать по-польски он научился раньше, чем по-русски. Хромало и поведение. Дзержинский шалил, дрался с товарищами, а однажды проявил неуважение к учителю немецкого языка, выкрикнув что-то, когда тот зашел в класс. В свидетельстве об окончании и семи классов гимназии по немецкому у Дзержинского стояла тройка, впрочем, как и по большинству других предметов.
Лучше всего Феликс Дзержинский успевал только по Закону Божьему. И это неудивительно: в детстве он мечтал стать ксендзом (польским католическим священнослужителем). Однако мать и близкий ксемьей Дзержинских священник всячески противились этому желанию мальчика, отговаривали его. В тот период своей жизни Феликс был не просто религиозен, а фанатичен до нетерпимости. Однажды юный Дзержинский даже поклялся своему брату в том, что, если он когда-нибудь узнает, что Бога нет, непременно пустит себе пулю в лоб. Между тем никаких радикальных мер предпринимать не пришлось: Дзержинский сам отказался от своей мечты, вступив в литовскую социал-демократическую организацию. Он бросил гимназию, заявив, что «развиваться можно и, работая среди рабочих, а университет только отвлекает от идейной работы, создает карьеристов».
Говорят, что взгляды Дзержинского изменились кардинальным образом после смерти любимой матери, которая умерла в 1896 году. Феликс Эдмундович всегда о ней тепло отзывался: «Мама наша бессмертна в нас. Она дала мне душу, вложила любовь, расширила мое сердце и поселилась в нем навсегда». Эти слова выдают в Феликсе Эдмундовиче, главы ВЧК (Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем), которого многие попросту боялись, по-настоящему чувствительную натуру и даже поэта. Вот, например, как он писал о своем сыне Ясике: «Любовь к Ясику переполняет мою душу, будто в нем сосредоточилась вся моя жизнь. Он моя тоска, моя мысль и надежда, и, когда я вижу его глазами души, мне кажется, что я вслушиваюсь в шум моря, полей и лесов, в музыкусобственной души, всматриваюсь в искрящееся звездное небо, шепчущее что-то сладкое...».
