С малых лет ощущая себя обузой, Эдгар делал все, чтобы порадовать отца. Изучал стратегию, священное писание, политику, финансы. Учился сражаться, скакать верхом, вести переговоры, писать стихи. Вечно рвался помогать родителям, не гнушался даже секретарской работы. Любые взгляды и мнения о том, как вырасти достойным дворянином, Эдгар воплощал в жизнь. Отец одобрительно хлопал его по плечу:
— Молодец. Я рад твоим успехам.
Но отец не старался вложить в слова мало-мальское чувство — ведь он был герцогом, его слова звучали весомо и сами по себе, без эмоций. С каждым разговором сын все крепче убеждался в своей бесполезности.
В конце концов Эдгару нашли применение: его женили на дочке графа Флейма, тем самым укрепив вассальную верность. Эдгар уехал из Сердца Света в Леонгард, где жена родила ему двоих детей. Крошки-младенцы дали Эдгару опору: с их помощью он впервые ощутил себя нужным. Расцвел, возмужал, хотел наведаться в Сердце Света и, наконец, наладить отношения с отцом, как тут…
Эдгар Лайтхарт не знал о подготовке заговора. Новость открылась ему следующим образом. Однажды он проснулся от оглушительного трехголосого плача. Ринулся на звук и увидел жену, которая рыдала вместе с двумя детьми. Кормилица металась, не зная, как и в каком порядке утешать господ.
— Погиб… Все кончено… — разрывалась жена.
Эдгар заметил в ее руке смятое письмо, отнял и стал читать без особого трепета. Раз жена так убивается, значит, там сказано о смерти ее родича. Должно быть, граф Флейм погиб на рыцарском турнире — имел он склонность к этой рискованной забаве. Эдгар уважал тестя, но не то, чтобы сильно любил. Погиб — и погиб, земля пухом… Можно представить себе потрясение Эдгара: письмо отнюдь не касалось жены. Его собственные братья во главе с отцом устроили заговор против владыки — и попались! Суд еще предстоит, но вердикт не вызывает сомнений. Герцог Джонас Лайтхарт шлет сыну последнюю весточку. Просит прощения, говорит о своей любви, сожалеет, что так редко выражал ее прежде. Герцог умоляет последнего сына стать хранителем имени и традиций славного…
В глазах Эдгара темнело и плыло. А жена голосила сквозь слезы:
— Тебя тоже заберут!.. Тебя отнимут у меня!..
— Нет, — вынужден был возразить Эдгар.
— Все погибло! Я останусь одна…
— Да нет же!
— Как ты можешь знать?.. Император придет за тобой… Святые боги, что станет с нашими малышами? А со мною?!
Эдгар уставился на нее, пораженный. Хотел сказать: ты хоть понимаешь, что случилось? Моя семья — вся моя семья! — обречена на смерть! Из одного и того же письма я узнал об отцовской любви — и его гибели. Вместо наследника великого лорда я стал одиноким презренным изгоем. И ты думаешь, что именно в эту минуту я должен успокаивать тебя?!
Он не имел сил на столь длинную речь, потому сказал кратко:
— Дурная ты курица…
Затем обнял жену и принялся утешать.
С того дня — стоит ли удивляться — жизнь лорда Эдгара пошла под откос. Император отнял Сердце Света и окрестные владения, дом Лайтхарт сохранил лишь один город: Леонгард. Налоги с добычи золота отошли Фарвею. Торговый путь с востока на запад развалился с потерей Сердца Света. Путь с севера на юг оскудел: корабли Короны и Лабелинов теперь заходили на стоянку в порты Литленда. Десять отцовских батальонов явились к Эдгару, чтобы служить верой и правдой, но денег едва хватало на один. То были отличные бойцы, закаленные ветераны. Чуть не плача, Эдгар распустил восемь батальонов, сохранив только два лучших. И даже это войско настолько истощило его казну, что экономить пришлось на всем, вплоть до пищи. Трижды в день на стол подавалась рыба, а в Леонгарде дешевле рыбы — только морская вода. О гостях и приемах пришлось забыть, впрочем, никто и не рвался в гости к сыну изменника. В довершение списка потерь, Эдгар Лайтхарт лишился имени.
Его тесть — граф Флейм — нанес Эдгару визит и сообщил:
— Суд не нашел улик против тебя, но владыка не прочь заполучить твою голову. Его желание не так сильно, чтобы начать войну, однако… Мне предлагали тебя убить. Если б я это сделал, то стал бы герцогом Надежды.
— Вы — достойный человек, милорд. Жаль, мне нечем отблагодарить вас, кроме слов.
— Я не ищу благодарности, а хочу помочь. Возможно, за год-другой Телуриан забудет о тебе, если перестанет слышать твое имя. Также хорошо будет, если дети получат другую фамилию. Потому предлагаю вот что…
Граф Флейм протянул Эдгару дарственную. Фамилия «Флейм» шла от названия крохотной речушки, впадавшей в Бэк. Давний предок графа намыл в этом ручье немного золотого песка, на который купил коня и доспехи, чтобы вступить на военную службу. Когда он выслужил себе титул и основал дворянский род, то взял имя в честь счастливого ручья. Теперь граф подарил зятю верхнюю половину речушки Флейм. Таким образом, Эдгар Лайтхарт смог с полным правом назваться фамилией тестя и передать ее детям.
Спустя годы Сомерсет и Нексия Флеймы отправились в столицу, поступили в пансион владычицы Ингрид, были приняты в свете и даже при дворе. Часть придворных все же болтала об их родстве с Джонасом Лайтхартом — но не настолько много, чтобы отравить им жизнь.
Сам же граф Эдгар остался в Леонгарде. Он вел жизнь мизантропа, становясь все мрачнее год от года, презирая людей (в особенности, оптимистов), хмурясь от любых новостей (особенно от тех, что звучали радостно). Кроме вечного поиска денег, он предавался лишь одному занятию: без конца тренировал свои последние батальоны, доводил до бритвенной остроты сей осколок отцовского меча. Болезненное наслаждение дарили Эдгару мысли о том, что, скорее всего, это блестящее войско никогда не вступит в бой.
А вот что касается Хартли.
Граф Эдгар приобрел ее уже в годы владыки Адриана. Моряк-фольтиец продавал крысу в порту, щедро нахваливая:
— Самый научный крыс! Лучший советчик! Даешь вопрос — имеешь ответ!
Не речи матроса привлекли графа, а внешность крысы. Черный угрюмый одинокий зверек напомнил Эдгару его самого. Еще и имя: Хартли — словно уродливая анаграмма от Лайтхарт. Граф купил крысу, а парой месяцев позже оценил ее талант.
Дочь Эдгара, Нексия, вступила в связь с отпрыском Ориджинов. Глуповатая жена Эдгара на сей раз сказала нечто разумное: предложила использовать связь. Через младшего Ориджина можно сдружиться со старшим. Заручиться поддержкой кайров, с их помощью вышибить Фарвеев из Сердца Света, вернуть пускай не титул, но хотя бы родовое гнездо…
— Как думаешь, Хартли, получится? — спросил граф, перебирая пальцами черную шерстку.
«Нет», — покачала головою крыса. Граф переспросил, она настояла на своем. Эдгар Флейм отметил ее мудрость и с тех пор не раз обращался с вопросом. Почти всегда он получал разумный совет — такой, какого в глубине души ожидал.
Что следует знать о Хартли: на ее шейке имеется шрам — след от давнего поединка. При вертикальном движении головы шрам раздражается и причиняет боль. Ответ «да» мучителен для Хартли, потому на подавляющее большинство вопросов она отвечает: «нет».
Июньским утром, неожиданно пасмурным, в укрепленный лагерь северян въехал крохотный отряд из четырех человек. Его командир был одет в сиреневый плащ, наподобие воинов-пустынников; на плече темным пятном выделялась крыса. Знаменосец держал в руках желтый вымпел переговоров, адъютант имел два снаряженных искровых самострела. Четвертым всадником была женщина в шляпке с густой вуалью, она держала поперек седла продолговатый бумажный сверток.
У герцогского шатра послов встретили кайры и потребовали, чтобы адъютант разрядил самострелы. Командир отряда отмахнулся:
— Не нужно этого, я войду один.
Оставив спутников снаружи, он вступил в шатер Эрвина Ориджина.
Граф Леонгарда и герцог Первой Зимы были знакомы, но их отношения вернее всего назвать натянутыми. Такие обычно и складываются, когда один спит с дочкой другого без малейших планов на свадьбу.
Эрвин пожал руку Эдгару и выразил надежду, что им не придется сегодня же встретиться на поле боя. Граф Флейм ответил тем же. Кайр Джемис налил кофе обоим, и полководцы приступили к переговорам.
