Лишь раз удалось убедить кайров и нанести визит вежливости на борт «Стража» — ничем хорошим он не кончился. Кайры сопровождали Софию полным составом в двенадцать мечей. Взойдя на палубу «Стража», они обсутпили герцогиню плотным кольцом. Стоит представить это зрелище. Вокруг фольтийские моряки — низкорослые, веселые, в ярких безрукавках и синих беретиках; а по центру палубы — дюжина здоровенных кайров в шлемах и плащах, обвешанные оружием. Дальше — хуже. Капитаны Ликейн и Колистад пригласили леди Софию на нижнюю палубу — увидеть трофеи с прошлых охот. Она позвала с собой Гленна, а тот — всю дюжину мечников. Капитаны воспротивились: так нельзя, мы показываем трофеи только избранным гостям, а не всем подряд. Гленн ляпнул: потому, что и показывать там нечего. Ликейн обозлился: теперь уж точно не покажем, вы не заслужили! Гленн отрезал: кайры сами решают, на что смотреть, захотим — сами войдем! При помощи Мирей и судьи леди София погасила конфликт, но трофеев так и не увидела. Для примирения выпили фольтийского дрома (редчайшей мерзости по вкусу) и уплыли к себе на «Морскую стрелу». Больше София не рисковала ездить в гости.
День за днем проходили в кильватерном строю. Герцогиня наблюдала корму «Белого волка» и слушала бесконечную болтовню матросов. А вот еще был случай, ваша светлость: в порт Фейрис зашел фольтийский галеон. И что бы вы думали? Во всем Фейрисе вспыхнул мор! И какой мор — даже кошки хворали! Лекари топились от бессилия, а эти прохвосты — фольтийцы — сели в свой галлеон и уплыли, будто так и нужно. Ни один из подлецов не заболел!
Плаванье выходило на редкость мрачным, однако леди София не унывала. Никуда не торопиться, умело держать паузу — залог успеха и актеров, и дипломатов. На шестой день, после паузы, достойной первых ролей на столичной сцене, София пригласила Мирей в гости. На сей раз дочь королевы приехала одна — без вельможных фольтийцев, только с четверкой гребцов. София предложила ей кофе и завела самую непринужденную беседу: о том, что носят дамы на островах. Леди Нэн-Клер с большой охотой поддержала эту тему. Описала, какие черты лица, какое телосложение свойственны коренным фольтийкам, и что делают портные, чтобы показать их в самом выгодном свете. Разговор наладился, все напряжение растаяло, как снег. А затем произошло нечто любопытное.
Желая побольше узнать о собеседнице, София сыпала вопросами. Мирей отвечала остроумно и живо, но в какой-то миг обронила несколько слов — кажется, таких:
— Трудно следить за модой в окружении одних моряков.
И леди София ощутила большое желание высказаться:
— Среди моряков, миледи? А что вы скажете об окружении кайров! Мой муж и все его вассалы носят два цвета: красный и черный. Я не могу носить их же, чтобы не смешиваться с толпою. Но мое платье должно гармонировать с одеянием мужа, а с красно-черным гармонирует только красно-черный! Это слишком агрессивные цвета, они вытесняют всю остальную палитру!
Леди Нэн-Клер проявила интерес, обронила шутку по поводу военных мундиров. Добавила:
— Когда я была молодой, то избегала офицеров. Они казались мне слишком похожими — будто все на одно лицо…
И София ответила:
— Миледи, уж я-то вас прекрасно понимаю! В семнадцать лет меня выдали за офицера, северянина, Ориджина. Если собрать в огромную кучу все стереотипы об офицерах, северянах и Ориджинах, — то лорд Десмонд удовлетворял всем до единого! В первый год я не могла поверить, что вышла замуж за живого человека. Казалось, рядом со мной — парадный портрет.
— Лорд Десмонд Ориджин — образец чести и достоинства, — сказала Мирей.
То была форма вежливости, обычный знак уважения, какими всегда усыпана беседа дворян. Но одна нотка в голосе Мирей — тончайшая тень иронии — побудила Софию сказать:
— Именно — образец! Весьма точно сказано. Десмонд обладает дивной способностью: жить так, будто он — персонаж поучительной книги.
— Кажется, я поняла вас, — обронила Мирей. — Хотя и сложно говорить столь абстрактно.
— О, какая тут абстракция! Возьмем, например, такой случай. Когда я вынашивала Рихарда…
Разговор затянулся до поздней ночи и доставил много удовольствия обеим дамам. София успела поведать о муже, который оставил ее сразу после брачной ночи и на год ушел воевать. О старшем сыне, которого нянчила одна кормилица и четверо кайров, так что слово «меч» он узнал раньше, чем «мать» и «молоко». О главном отличии между родным Алериданом и Первой Зимой: и там, и там дворяне гордятся тем, что кровь Агаты побеждает время; только Алеридан умчался в будущее, а Первая Зима навеки вмерзла в прошлое. Леди Нэн-Клер была увлечена и польщена, она вся обратилась во слух, будто зритель в первом ряду партера. Правда, о Фольте не было сказано ничего, кроме ряда тонкостей тамошней моды.
Леди София не любила упрекать себя в чем-либо. Она держалась философии: если я так поступила — значит, в этом имелся смысл. В данном случае, смысл очевиден: беседа не была пустой — она создала доверие. Теперь, когда вступление сделано, пора перейти к главному действию. Следующим днем София вновь пригласила Мирей к себе.
На сей раз диалог начала гостья. И очень скоро София возликовала: все идет по плану, доверие создано! Откровенно, как хорошей подруге, Мирей поведала о своей печали. Десять лет она живет среди фольтийцев, изучила все верования и обычаи, но все равно не может до конца понять их. Например, лжет ли фольтиец, шутит или говорит всерьез, какую эмоцию испытывает? Мирей никогда не уверена полностью. Часто кажется, что она стоит на сцене, окруженная актерами, и игра их не всегда хороша. Она посещала островной театр — хотела увидеть, как фольтийцы изображают сами себя. И, о диво: там она нашла больше искренности, чем в реальной жизни! Фольтийцы на сцене делали все взаправду, поступали от всего сердца — а зал почему-то смеялся. Невозможно понять принципы этой комедии…
Леди София Джессика не отследила тот момент, когда ход беседы переменился. Еще недавно она внимала рассказам Мирей о загадочных островитянах — как вот уже сама излагает основы комизма и трагизма, а гостья слушает с таким интересом, что решительно невозможно прерваться. София рассказала об иронии, сатире и гротеске, о закономерностях остроумия, о правильной постановке комичных сцен… и снова, внезапно для нее, наступила ночь. Мирей благодарила, прижав ладони к груди:
— Я столько узнала от вас! Спасибо за прекрасную беседу!
Нет, леди София была далека от того, чтобы усомниться в себе. Она вызвала у Мирей живую симпатию, показала свои познания, причем в такой необычной для Севера сфере, как театр. Никто не оспаривает таланта Ориджинов к войне и политике, но искусство — их слабость. Леди София поступила хорошо, защитив репутацию семьи именно в этой области. Однако в следующий раз все-таки нужно посвятить беседу Фольте. Благо, Мирей настолько увлечеклась общением, что можно приглашать ее хоть каждый день.
По просьбе герцогини на мачту «Морской стрелы» снова взлетели флажки…
Грузные, как рыцари в броне, «Страж» и «Белый волк» ползли на восток — в те воды, где, якобы, рыскает мифический гуркен. «Морская стрела» спустила половину парусов, чтобы приладиться к неспешному ходу тяжеловесов. Каждый вечер леди Мирей навещала леди Софию, и общение их становилось все теплее.
Дочь королевы не пыталась темнить. Она говорила о себе, своих чувствах, мнениях, взглядах, делилась воспоминаниями и печалями. Но за шаг до действительно ценных открытий она всегда умудрялась отдать слово Софии.
Изящество состояло в том, что Мирей не задавала вопросов — она просто говорила нечто такое, что София не могла удержаться от ответа. Либо поднимала темы, которые нельзя слушать молча. Например, зашла речь о детях. София вела к вопросу о том, как мать может рассориться с дочкой. А Мирей сказала невзначай:
— С дочерью проще… Я всегда боялась иметь сына. Вдруг он окажется белой вороной!
И София не могла не сказать:
— Эрвин — белая ворона, но он — моя гордость.
