– Кто она? Я не поняла…

– Цыгана. Я сказала, что она цыгана.

Снова воцарилась тишина. Никто не знал, что сказать. Первой опять заговорила Гуллан, но ее голос звучал неуверенно:

– Что это значит? Цыгана?.. Что значит «цыгана»? Рут!..

– Сейчас я вам расскажу, что вчера фрекен Ларсон говорила фрекен Квист.

Девочки, затаив дыхание, слушали Рут. Впервые она была в центре внимания. И наслаждалась этим. Вид у нее сделался очень важный.

– Так вот. Вчера в прачечной я услышала, что фрекен Ларсон говорит фрекен Квист, как ей хочется побыстрее избавиться от Катици.

– Почему? – спросила Бритта.

– Слушай и не перебивай, – ответила Рут. – Фрекен Ларсон сказала: «С этими цыганами невозможно иметь дело. Они никогда не живут по правилам».

– А фрекен Ларсон не сказала, что такое эти «цыганы»? Или как там они называются? – спросила Гуллан.

– Фрекен Квист тоже ее об этом спросила, но фрекен Ларсон и сама точно не знала, как объяснить. Вроде они пришли из Венгрии, а это где-то далеко, другая страна.

– Значит, Катици из другой страны? – с уважением произнесла Бритта.

Рут разозлилась.

– Да не знаю я! Ты слушай дальше, что фрекен Ларсон сказала. Она сказала, что папа Катици занимается всякой всячиной, а их семья живет в палатке.

Девочки с недоумением смотрели на Рут.

– Какой всякой всячиной? – спросила Гуллан.

– Хватит уже меня перебивать! Я не знаю, что фрекен Ларсон имела в виду. Но если она так сказала, значит, это вряд ли что-то хорошее. Потому что она сказала это с ТАКИМ видом…

– Мне кажется, «всякая всячина» – это весело, – сказала Гуллан. – Почему это плохо?

– Потом фрекен Ларсон сказала, что Катици надо вернуться в семью, там ей самое место.

– А что фрекен Квист? – спросила Гуллан. – Она говорит, что ко всем людям надо относиться одинаково хорошо.

– Фрекен Квист сказала, что нужно в первую очередь думать о ребенке. Что ребенок не виноват, если его родители живут в палатке. И еще сказала, что к людям надо относиться одинаково.

– Разве это неправильно? – спросила Гуллан.

– Может, и правильно, – ответила Рут. – Но фрекен Ларсон ей ответила, что к цыганам нельзя относиться по-доброму. Они этого не ценят, потому что они не такие, как мы. И еще она сказала, что цыгане крадут кур.

– Не может быть, чтобы она так сказала! – воскликнула Гуллан.

– Еще как сказала! А фрекен Квист захныкала. Вот.

– Ничего не понимаю! – сказала Гуллан. – Катици никаких кур не крадет… Да и откуда их тут взять? Нет у нас никаких кур! Почему Катици не может с нами остаться?

– Фрекен Ларсон сказала, что Катици заберут через несколько дней. И раз Катици доверяет фрекен Квист, то пусть фрекен Квист и подготовит ее к отъезду. Поняли теперь? – заявила Рут.

В третий раз в комнате стало тихо. Очень тихо. А Гуллан подумала: «Бедная Катици! Ей так не хочется уезжать из детского дома».

Наконец Бритта сказала:

– Без Катици здесь станет скучно. И мне плевать, цыгана она или нет.

– Конечно, цыгана, – вмешалась Рут.

– Ты же не знаешь, что это слово значит, – фыркнула Бритта.

– Во всяком случае, я с ней больше общаться не буду, – заявила Рут.

– Зато ее голубое платье тебе ужас как нравится. Ты просто завидуешь Катици! Дура ты, Рутка, если хочешь, чтобы Катици от нас забрали, – Гуллан всхлипнула.

– Не плачь, – сказала Бритта. – Может, еще обойдется. Катици сейчас вернется и расскажет, о чем они разговаривали с фрекен Квист. Я думаю, если Катици попросит, ей разрешат остаться. Давайте ляжем в кровати и будем ждать Катици.

– И все-таки она цыгана, – сказала Рут, которая всегда хотела, чтобы последнее слово осталось за ней.

– Заходи, Катици. Садись на кровать. Если хочешь, забирайся под одеяло, только не забудь снять тапочки.

Катици было ужасно интересно, зачем ее позвала добрая фрекен Квист – самая добрая из всех известных Катици взрослых людей.

– Хочешь сок и булочку? – предложила воспитательница. – Или ты еще не проголодалась после ужина?

– Сок с булочкой я всегда хочу. Даже сразу после ужина. – Катици и фрекен Квист рассмеялись, потом Катици спросила:

– А как же зубы? Я ведь их почистила, значит, есть уже нельзя?

Фрекен Квист подмигнула ей и улыбнулась.

– Ничего! Просто пообещай, что потом почистишь зубы еще раз. Ты же знаешь: когда еда застревает между зубов и разъедает эмаль, появляются дырки. Ты же этого не хочешь?

– Не хочу. Это очень больно. И некрасиво, когда зубы больные.

– Верно. А сейчас ешь на здоровье!

Вид у фрекен Квист сделался серьезный.

– Катици, ты помнишь, что прошло уже десять дней с тех пор, как сюда приезжал твой папа и хотел забрать тебя домой?

Катици кивнула.

– Помню. Фрекен Квист, вы знаете что-нибудь про моего папу? Расскажите мне про него, пожалуйста!

– Я попробую, Катици. Но я знаю не очень много.

– Расскажите все, что знаете.

Катици часто думала про свою семью. Но она не помнила родителей. В цирке ей рассказывали, что ее мама умерла, когда Катици была совсем маленькой. Но она ничего этого не помнила.

Фрекен Квист спросила:

– Ты совсем не помнишь, как жила до цирка?

– Совсем. Хотя нет. Немножко помню. Что-то странное. Это было очень давно. Я помню большую бочку, в которой горит огонь. И еще помню, что меня связали…

– Я думаю, это была не бочка, а печка, в которой горел огонь.

– Но почему меня связали, фрекен Квист? Вы думаете…

– Катици, давай ты будешь называть меня «тетя Герда». Так нам будет проще разговаривать.

– Спасибо, – сказала Катици и попыталась вежливо поклониться, но, сидя в кровати, сделать это было довольно трудно.

– Я думаю, Катици, тебя связали, чтобы ты не обожглась о печку. Вы жили очень тесно. И чтобы случайно никто тебя не толкнул на печку, тебя привязали подальше от нее.

– Бред какой-то! А почему у нас не было плиты, как здесь? Или как в цирке?

– Ты же знаешь, Катици, что людей на земле очень много, все они разные. И живут по-разному.

«К сожалению», – подумала про себя фрекен Квист. А вслух сказала:

– И есть те, кто живет беднее других.

– Вы обещали рассказать про моего папу.

– Катици, твой папа живет далеко отсюда. У него много детей. Сколько точно, я не знаю. Это твои братья и сестры.

Лицо Катици просветлело.

– У меня есть братья и сестры?

– Да, есть. И еще у меня есть одна знакомая, она живет рядом с твоей семьей. Мы с ней переписываемся. Она знает, что ты живешь здесь, знает твоего папу и говорит, что он очень добрый.

– Тетя Герда, а мои братья и сестры – они большие? Я имею в виду, взрослые?

– Не знаю, но моя знакомая рассказывала мне про девочку лет двенадцати-тринадцати, которая заходила к ней одолжить ушат для стирки вещей. Моя знакомая тогда спросила, как девочку зовут, и оказалось, что ее зовут Роза и у нее есть младшие братья и сестрички, за которыми она приглядывает. Роза сказала также, что ты пока живешь в детском доме, но скоро вернешься в семью. И что они очень скучают по тебе.

Катици молчала. Она не знала, что сказать.

– Она так… сказала? Что они по мне скучают? Они меня помнят?

– Конечно. Роза тебя на шесть лет старше – конечно, она тебя помнит.

Но тут Катици вспомнила еще кое-что.

– А зачем ей ушат для стирки? У них что – нет прачечной?

– Я думаю, прачечной у них, скорее всего, действительно нет, – кивнула тетя Герда. – Но они могут стирать у моей знакомой. Только для этого все равно нужна какая-то посудина.

Да, тут было о чем подумать! Всего за несколько минут Катици услышала столько нового о своей семье. И она совсем не была уверена, что эти новости ее порадовали.

– Если у них нет плиты и не в чем стирать, значит, они очень бедные?

Фрекен Квист помолчала. Она долго готовилась к разговору с Катици, понимая, что он будет нелегким. Наконец она сказала: