Старшой кивнул.
– Да, вполне возможно.
Синьор Фидардо принес из мастерской увеличительное стекло. Он взял ожерелье и принялся внимательно его изучать, задумчиво покручивая свой ус.
– Бесподобный жемчуг… – сказал он. – Но слишком уж крупный и безупречный, как-то это даже подозрительно.
– Хочешь сказать, он фальшивый? – спросила Ана.
Синьор Фидардо немного помедлил.
– Нет, честно говоря, я так не думаю. Но на всякий случай покажу ожерелье одному знакомому. Его зовут Альваро Гомес, он один из лучших ювелиров в Шиаду.
– Спасибо, я буду вам очень признателен, – сказал Старшой.
Синьор Фидардо поднес кулон к лампе. Маленькая роза из серебра и перламутра мерцала и переливалась на свету.
– Какая искусная работа, – сказал он. – Так, посмотрим…
Он перевернул подвеску и направил лупу на оборотную сторону розы.
– Так я и думал, – продолжил он. – Это работа мастера.
Мы наклонились ближе. На задней стороне подвески на серебре были отпечатаны четыре маленьких символа.
– Пробы, – сказал Старшой.
– И я почти уверен, что они британские, – добавил синьор Фидардо. – Первая указывает на качество серебра. А три остальных штампа, вероятно, говорят о том, где и когда была изготовлена подвеска.
Мы переглянулись.
– Возможно, это ключ к разгадке… – сказала Ана.
Синьор Фидардо кивнул.
– Раз уж сеньор Гомес все равно будет изучать жемчужины, я попрошу его заодно посмотреть на эти штампы.
Мы посидели молча. Старшой о чем-то задумался, посмотрел на меня и сказал:
– Теперь я понимаю, что Харви Дженкинс искал на нашем боте. Как, по-твоему?
Я кивнула. Честно говоря, эта мысль пришла мне в голову сразу, как только синьор Фидардо показал нам тайник в штурвале.
Ана и Синьор Фидардо удивленно поглядели на нас. Они же ничего не знали о Дженкинсе и том, что он шарил у нас на лодке. И Старшой рассказал им, что случилось, пока он был в плаванье.
– Ты должна была сразу нам все сообщить, – смерив меня строгим взглядом, возмутился синьор Фидардо. – Мало ли, на что способен этот Дженкинс!
Ана тоже укоризненно посмотрела на меня. Мне было немного стыдно, хотя чего тут стыдиться.
– Салли Джонс не знала, что он затевает, – вступился за меня Старшой. – Во всяком случае, до тех пор, пока не застукала его на борту с поличным. А после этого она его больше не видела.
Я кивнула. Именно так все и было.
Его объяснения не очень-то устроили Ану и синьора Фидардо, но они ничего больше не сказали. Чуть подумав, Ана спросила:
– Но откуда Дженкинс мог узнать про ожерелье?
– Понятия не имею, – ответил Старшой. – Хотелось бы мне с ним потолковать.
– А найти его нельзя? – спросил синьор Фидардо.
Мы со Старшим переглянулись.
– Прошло полгода с тех пор, как луна-парк уехал из Лиссабона, – сказал он. – За это время можно далеко забраться. Они могут быть где угодно – может, в Европе, а может, и дальше. Боюсь, Харви Дженкинса мы больше никогда не увидим.
Была уже поздняя ночь, когда мы со Старшим оставили Ану и синьора Фидардо и двинулись обратно в сторону гавани. Старшой шел, погруженный в свои мысли.
– Интересно, сколько стоит этот жемчуг? – сказал он, когда мы вышли на пристань у Алфамы. – Быть может, все эти годы у нас под носом было целое состояние, а мы и не знали.
Я кивнула. Старшой вздохнул и продолжил:
– Из всего, что я слышал, найденные сокровища приносят в основном несчастья и неприятности. Уж лучше бы эти бусы так и лежали в своем тайнике.
Я снова кивнула. На этот раз более твердо. С той минуты, когда я развязала замшевый мешочек и увидела эти огромные жемчужины с их причудливым блеском, – с той самой минуты меня не отпускало тревожное, гадкое чувство, засевшее где-то глубоко под ложечкой.
13. Pinctada Margaritifera
Всю следующую неделю мы со Старшим сгружали каменный уголь на большой электростанции в Белене. С раннего утра до позднего вечера толкали полные до краев тачки по узким сходням с барж к поджидавшим на пристани вагонеткам. Это была тяжелая, грязная и опасная работа, но платили за нее неплохо.
В последний день мы пошли в баню отмыться от угольной пыли. А потом – на рынок, где накупили полную сумку продуктов: колбасы, сыра, овощей для супа и горячего хлеба. Здорово ходить на рынок, когда в кармане есть деньги!
В тот вечер мы пригласили друзей к себе, в кают-компанию «Хадсон Квин». После ужина синьор Фидардо прочел заключение, которое накануне составил об ожерелье его друг Альваро Гомес. Вот что писал ювелир:
Дорогой Луиджи!
Это жемчужное ожерелье – одно из самых великолепных украшений, что мне доводилось видеть! В нем 48 жемчужин, и каждая весит от 30 до 32 гран. Словом, это на редкость крупный жемчуг. Вероятнее всего, он происходит от одного вида устриц, Pinctada Margaritifera, которых добывают в морях у северного побережья Австралии.
Как Вы верно догадались, дорогой Луиджи, подвеска изготовлена в Великобритании. Штампы на серебре свидетельствуют о том, что этот шедевр был сделан в Глазго в 1904 году, в ювелирной фирме под названием «Ромбэк и Ромбэк». В реестре членов международного союза ювелиров значится, что фирма эта существует и по сей день.
Ожерелье, без всякого сомнения, представляет большую ценность. На аукционах в Париже, Лондоне или Нью-Йорке его можно продать как минимум за 20 000 долларов. А может, и больше. Но чтобы сделка состоялась, продавец должен предъявить договор о купле, дарственную или завещание в доказательство того, что он действительно законный владелец ожерелья. Без этих юридических документов продать его невозможно. Ни один покупатель не станет рисковать и платить за украшение, которое, как потом, возможно, окажется, принадлежит кому-то другому или попросту украдено.
Преданно Ваш,
Альваро Гомес
Когда синьор Фидардо дочитал до конца, у Аны между бровями появилась грустная морщинка.
– Какие скверные известия, – разочарованно сказала она, переводя взгляд с меня на Старшого. – Если сеньор Гомес прав, вы не сможете продать ожерелье. А ведь вам так нужны деньги на ремонт «Хадсон Квин»…
Старшой пожал плечами.
– Ничего не попишешь, – сказал он. – То, что тебе не принадлежит, продать нельзя. Жемчуг не стал нашим только оттого, что кто-то когда-то спрятал его на нашей лодке.
– Ваш он или не ваш – вопрос спорный, – сказал синьор Фидардо. – Но так или иначе найти покупателя без необходимых документов будет трудно. Если только…
Он замолчал и как-то вдруг смутился.
– Если только что? – спросила Ана.
Синьор Фидардо смущенно пожал плечами и сказал:
– Честно говоря, я этого делать не советую… но в принципе можно снять жемчужины с нити и продать по отдельности. Тогда никто не спросит, откуда они взялись.
Старшой покачал головой.
– Такое красивое украшение нельзя портить, – возразил он. – Это неправильно.
Ана и синьор Фидардо согласно закивали. В кают-компании повисла тишина, а потом Ана обратилась к Старшому и ко мне:
– Но как же вы поступите? Ведь с ожерельем надо что-то делать, верно?
– Может, сдадим его в полицию? – предложил Старшой. – Пусть ищут законного владельца.
– Вот этого точно делать не стоит, – сказал синьор Фидардо. – Ожерелье просто попадет на склад забытых и утерянных вещей. И пролежит там до скончания времен. Или пока его не прикарманит какой-нибудь нечистый на руку полицейский.
Немного обдумав его слова, Старшой сказал:
– В таком случае мы должны сами выяснить, кому оно принадлежит. Похоже, ничего другого-то и не остается… Как думаете, в этой ювелирной фирме в Глазго могут что-то знать? Все-таки розу изготовили давно.
– Вполне возможно, – сказал синьор Фидардо. – Такое старинное предприятие, как «Ромбэк и Ромбэк», наверняка держит бумаги в порядке, даже такие давние.