Юля с любопытством разглядывала экспозицию. Картины были всюду. Большие и маленькие. Разные. Освещенные светом неярких софитов. Вот африканский мальчик в шортах, сидящий на корточках перед соломенной хижиной. В больших темных глазах застыло удивление. А вот усталый старик с морщинистым лицом, в выгоревшей на солнце рубахе, оглядывающий свои владения – пшеничное поле. А вот крохотная рыжая девчушка со смешными косами, с выражением счастья на веснушчатом лице, прижимающая к себе двух котят, таких же рыжих. А вот и рыдающая старуха, почерневшая от горя и обнимающая покосившийся могильный крест… Всюду были картины. А в них – обычные человеческие эмоции: счастье и печаль, гнев и радость, сострадание и жестокость.

Герман вместе с Юлей переходил от полотна к полотну, молча, наблюдая за ее реакцией. По залу тенями, бесшумно, ходили немногочисленные в этот вечерний час посетители выставки. И тут Юля увидела себя…

Да! Это была она, Юля. Без прикрас, как есть. Неровный длинный нос, широко расставленные серые глаза. Тонкие, ниткой, губы. Вязаная шапка и кашне, щедрыми слоями обмотанное вокруг шеи. Темный пуховик с капюшоном, отороченным искусственным мехом. За спиной – ободранная спинка сиденья, кусок заиндевевшего окна.

Юля всмотрелась в маленькую табличку под рамой – «Девушка в маршрутке» …

– Какая интересная барышня! – услышала она за спиной. Отодвинулась, украдкой посмотрела на пожилую, интеллигентного вида, пару.

– Чудо как хороша! – воскликнула седовласая женщина в очках.

– Весьма мила, определенно мила! – подтвердил ее спутник, высокий старик, с тростью в холеной руке. Юля отошла еще на шаг. Покрутила головой в поисках скрытых камер. Это какой-то прикол, да? Всю жизнь она считала себя гадким утенком, а тут такие комплименты…

Пара постояла немного, разглядывая ее, нарисованную. Затем направились к другой картине – хмурому мальчишке, стоящему по колено в воде и держащему в худеньких руках длинное удилище.

К ее портрету тотчас подошла другая пара, молодая. В рваных джинсах и кедах с разноцветными шнурками. Руки обоих были покрыты татуировками в виде рун. Им бы в клубах тусоваться, а они картины рассматривают… Видно, забрели случайно, от нечего делать.

Парень наклонился и громко прочитал:

– Девушка в маршрутке… Ага, так я и поверил. Да сразу видно – модель, позировала в студии. Такие в маршрутках не ездят!

– Ничё такая! Симпотная! – сказала девушка, тыча в сторону картины татуированным пальцем.

– Норм телка! – согласился парень. – Но ты лучше. Ты просто огонь!

Оба засмеялись, приветливо кивнули подошедшему туристу азиатской внешности и направились к выходу. Турист направил объектив своей шикарной камеры на картину. Восторженно приговаривал на японском, щелкая затвором.

Смысла его слов Юля не понимала, она вообще кроме «харакири» по-японски ничего не знала, но по тону догадалась: он говорит что-то очень хорошее в ее адрес. Растерянно посмотрела на Германа, тихо стоящего рядом. Он развел руками и улыбнулся: как-то так…

– Спасибо! – одними губами, почти беззвучно, прошептала она. Отвернулась, пряча вдруг навернувшиеся, совсем некстати, слезы. В этот момент Юля почувствовала безграничную благодарность к этому малознакомому человеку, давшему то, чего ей так не хватало всегда – уверенность в себе!

***

В кафе было уютно. Они пили кофе и разговаривали. Непринужденно, как старые знакомые.

– Герман, хочу извиниться перед тобой. За свою грубость. Сегодня утром и тогда, зимой. – Юля отпила ароматный напиток из маленькой чашки.

– Не стоит! Сам виноват, – засмеялся он. – Знаешь, а ведь тогда меня выкинули из маршрутки. На следующей остановке.

– Как?! – Юля поставила чашку и уставилась в изумлении. – За что?!

– Да там такой скандал поднялся! Женщины, которые наш разговор слышали, обозвали меня бездарным маракой, альтернативно одаренным и слепошарым. Подняли хай, типа взял девушку такую симпатичную уродиной обозвал. Обещали из меня Ван Гога сделать – ухо оторвать. Там такое началось! Ну, не выкинули, конечно, – я сам вышел. От греха подальше…

Посетители кафе смотрели на смеющуюся пару: он – с модной трехдневной щетиной и кудрявой шевелюрой, она – привлекающая к себе внимание своей нестандартной внешностью. Необычная. Интересная. Завораживающая. Уверенная.

Пепельница, полная окурков. В кухне сизый дым, с которым не справлялось даже настежь открытое окно. Игорь, обхватив голову, в сотый раз смотрел на записку. Ровным почерком жены было написано:

«Игорь! Ухожу от тебя. Люблю другого. Знаю, что мой поступок трудно понять, тем более – простить, но и скрывать не имеет смысла. Давай просто разведемся и закончим на этом.»

Игорь решительно скомкал записку и сжег. Прикурил новую сигарету.

На кухню вошла четырнадцатилетняя дочь Ира. Закашляла, замахала руками.

– Пап, мы же договаривались: куришь только на балконе!

– Да-да, – рассеянно кивнул Игорь, затушив сигарету. – Ты почему не спишь?

– Не знаю, не спится. Ты о маме думаешь, да?

Игорь не ответил, глядя на догорающий в пепельнице тетрадный листок. Дочь присела рядом, подперла руками подбородок.

– Мама совсем нас бросила, да? – спросила она.

– Наверное. Ты же читала записку, – пожал плечами он. – Ладно, иди спать. Мне еще подумать надо, как дальше жить…

***

– Василич, дай отгул на среду, а? Мне в суд надо – развожусь, – Игорь в засаленной робе стоял перед бригадиром. Тот сочувствующе смотрел на него, будучи в курсе его проблемы.

– Ребенка кому? – хмуро поинтересовался бригадир. – Матери, однозначно! Наши суды – это… это такие суды!

– Увидим, – пожал плечами Игорь. – Жена говорит, не возражает, если Ирка со мной останется.

– Не возражает? – переспросил Василич.

– Василич, чего ты хочешь? – устало спросил Игорь. – Чтобы я тебе прямо сказал, что жене все равно на нее? Это так, и что?

– Ладно-ладно! – примирительно поднял руки бригадир. – Главное, что сама дочь думает по этому поводу.

– Со мной хочет остаться! – уверенно ответил Игорь.

– Игореха, давай-ка, возьми отгулов денька три-четыре! Попьешь, погорюешь, тебе надо. Я сам через это проходил, тоскливо было – на стенку лез!

– Спасибо, Василич, не нужно. Мне пить некогда, мне дочь надо воспитывать. А отгулы я приберегу для более подходящего случая. Спасибо еще раз!

***

Выйдя из лифта, Игорь вдруг отчетливо почувствовал запах дыма. Торопливо открыл замок, ворвался в квартиру. Ломанулся на кухню.

Уф! Ирка, тебя выпороть мало, разве можно так отца пугать?!

Дочь, завернувшись в фартук, пекла блины.

– Пап, привет! А я блины пеку! – гордо объявила дочь, вся перемазанная мукой.

– Я заметил, – улыбнулся Игорь. – И как, получается?

– Сложно сказать… – дочь задумчиво почесала нос. – Надо пробовать.

Блины были страшные и сухие. Но Игорь мужественно ел, не забывая нахваливать дочкину стряпню. Положение спасал крепкий горячий чай.

Ира сидела и с гордостью смотрела на жмурящегося от удовольствия отца.

– Ирка, поехали к бабушке на летних каникулах? Я отгулы возьму. Отдохнем, накупаемся, да и бабушка соскучилась, – предложил Игорь.

– Па. Мы обязательно поедем к бабушке, но в следующий раз. У меня есть другое предложение, – деловито и как-то очень по-взрослому сказала дочь.

– Даже так? – удивился он. – Слушаю.

– Тебе надо жениться, – ответила дочь.

Игорь чуть не поперхнулся сухими блинами.

– Чего?!

– Пап, мама ушла год назад и возвращаться, судя по нашим телефонным разговорам, не думает. Говорит, что счастлива и без нас. Ты до сих пор один. Тебе надо жениться.

– На ком? Я целыми днями на работе, мне знакомиться некогда, – возразил он.

– Я уже нашла тебе подходящую жену, – невозмутимо ответила дочь.

– И где? – хмыкнул он. – Нашла ее где?

– Недалеко. В школе. Наша учительница по истории. Красивая и умная. И молодая. Моложе тебя.