***

Лонгин прибыл в Рим слишком поздно, когда легион, сформированный из ветеранов, уже выдвинулся в Иллирик на соединение с войсками Тиберия Кесаря. Зимнее небо Италии хмурилось, грозя пролиться слезами дождя. Лонгин был мрачен словно туча, которая нависла над Городом.

«Я не успел. Столь далекий путь проделан напрасно. Здесь я никому не нужен», – с такими мыслями Лонгин зашел в первый попавшийся кабак и, сев за стол, заказал вина. Принесенный кувшин с церейским он опустошил за считанные мгновенья, но вино почему-то не возымело обычного действия. На душе у Лонгина было, по-прежнему, хмуро и пасмурно. И чем больше он пил, тем хуже ему становилось.

– Что за пойло ты мне подаешь? – взревел Лонгин на девицу, принесшую очередной кувшин. – Клянусь богами, это вода, а не вино!

– Это разбавленное вино, – возразила девица. – А если вам что-то не нравится…

– Принеси мне настоящего вина, а то, клянусь Марсом, я все здесь разгромлю.

– Сначала рассчитайтесь за уже выпитое, – потребовала девица.

– Да, подавись ты, дура, своими деньгами, – крикнул Лонгин и швырнул на пол серебряный денарий. Девица нагнулась, поднимая монету. Лонгин ненароком увидел ее оголившийся зад. Он тотчас воспылал желанием и услышал голос, который подсказал ему:

– Давай, действуй. Она просто шлюха…

Лонгин поднялся со своего места и, оглядев пустое помещение таверны, двинулся на нее. Но внезапно перед его глазами вырос огромный крест, на котором висел распятый человек в терновом венце. Лонгин остановился, тряхнул головой и… посмотрел вослед уходящей служанке. Он вернулся на прежнее место. Новое вино, принесенное ею, наконец, возымело действие, и Лонгину стало весело. Он даже разговорился с официанткой, предлагая ей подняться в номера.

– Рано еще, – улыбалась девица. – Я здесь одна. Клиентов обслуживать надо. Если вдруг кто придет…

– Красавица, обслужи сначала меня, а я хорошо заплачу тебе, – уговаривал ее Лонгин.

Девица колебалась, но вдруг створки двери распахнулись, и в таверну вошел незнакомец в темном плаще с капюшоном на голове. Он сел за стол, и девица тотчас подскочила к нему, принимая заказ. Потом она исчезла в подвале и почему-то долго не появлялась. Лонгин спокойно допивал свое вино и мысленно проклинал незнакомца, который помешал ему весело провести время с девчонкой.

– Я, кажется, не вовремя, – усмехнулся тот и скинул капюшон с головы. Лонгин не обратил внимания на его слова и даже не взглянул в его сторону.

– Ветеран, не так ли? Отстали от своих? – осведомился незнакомец.

– Вы с кем разговариваете? – злобно прошипел Лонгин.

– Вообще-то, кроме нас двоих, здесь больше никого нет, – заметил незнакомец.

– Кто ты такой? – сквозь зубы процедил Лонгин, удостоив того презрительным взглядом. Он увидел обычное ничем не примечательное римское лицо с орлиным профилем, гладко выбритое и весело улыбающееся.

– Меня зовут Луций Элий Сеян, – представился незнакомец. – Я трибун преторианской когорты.

– Преторианец? – недоверчиво переспросил Лонгин. – Что ж тебя привело в эту богом забытую харчевню, преторианец? Вам что, урезали жалованье? – он громко рассмеялся.

– А мне нравится бывать в таких местах, – заявил Сеян. – Сюда приходят разные люди, и у каждого свои проблемы. Весьма любопытно выслушивать чужие рассказы, угадывать мысли, желания…

– Это что ж, ты сюда приходишь по долгу службы? – криво усмехнулся Лонгин.

– В общем, да.

«Я так и знал. Они шпионят за населением, – подумал про себя Лонгин. – Иначе за что можно получать такие деньги, которые легионерам и не снились?!»

– Да, легионерам приходится нелегко, – словно угадав мысли Лонгина, кивнул преторианец. – Особенно ветеранам, которые не могут найти себя в мирной жизни…

Лицо Лонгина перекосилось. Он начинал трезветь. В это время преторианец подошел и сел за стол напротив него.

– Вас кто-то послал? – спросил Лонгин, вглядываясь в черты лица собеседника. – Откуда вы знаете обо мне?

– А что знаю? – усмехнулся преторианец. – Стало быть, я угадал, что вы ветеран, который лишился последней надежды вернуться на службу… Поверьте, много сейчас таких людей бродит по Риму. И я хочу вам помочь!

– С чего вдруг такая забота от трибуна преторианской стражи? Вы даже не знаете меня!

– Ну, кое-что я о вас знаю. Судя по внешности, манерам и возрасту, вы служили в армии и некоторое время назад вышли в отставку. Вы явно прибыли издалека, раз не успели к формированию легиона ветеранов. Весьма вероятно, что с Востока…

– Почему именно с Востока, может, из Испании?

– Вас выдает произношение. В Испании так не говорят.

– Ну, допустим, и что с того? Вам-то что за дело?

– Да мне все равно, а вот нашей империи нужны такие люди, как вы, старые вояки, ветераны!

– Империя? Не понимаю. У нас ведь республика!

– Бросьте, – усмехнулся Сеян. – Все вы прекрасно понимаете. Старой доброй республики больше нет. Ее последние защитники пали на поле вблизи Филипп. Вам ли не знать об этом?

Лонгин заметно побледнел. Ему отчего-то стало не по себе и хотелось только одного – как можно скорее бежать отсюда, но он не мог и двинуться со своего места. А его собеседник продолжал:

– Итак, друг мой, слушай меня внимательно. Император велел собрать еще один отряд из ветеранов и направить его в Германию вместе с новым наместником Квинтилием Варом. Ты, как мне известно, был трибуном когорты, в этом же ранге вновь призываешься на службу. В Германии твоя когорта вольется в состав XVIII легиона, – проговорил он, вставая с места. – Да, и мой тебе совет, уважаемый Лонгин, – берегись сентябрьских ид…

***

В городе племени убиев, в колонии, некогда основанной Марком Агриппой, которой по истечении ряда столетий суждено будет стать немецким городом Кельн, во дворе храма Августа на высоком алтаре пылал огонь, пожирающий мертвую плоть. Играла флейта. По склону холма стекали вниз красные ручейки, смешиваясь с водами местной речушки. Молодой рослый жрец в белой тоге, запятнанной кровью, привычным движением руки перерезал горло очередной жалобно блеющей овечке, удерживаемой его помощниками. Кровь из поврежденной артерии стекала в глубокий сосуд, а затем обмякшее, вздрагивающее, судорожно глотающее воздух животное волокли к резнику, разделывающему туши приносимых жертв. По каменным плитам двора тянулся длинный багряный шлейф…

На алтаре пылало жаркое огнедышащее пламя. В воздухе струился аромат благовоний. Серый дым восходил в небеса, хотя тот, кому приносилась жертва, доживал свои последние годы на земле…

Молодой жрец присел отдохнуть на камне, и на его плечо легла тяжелая мужская рука:

– Что, сынок, умаялся? Сегимунд, как ты, мальчик мой? – прозвучал голос на латыни с сильным акцентом.

– Где этот римлянин? – спросил на родном наречии Сегимунд, оглядываясь по сторонам и ища глазами Вара.

– Он принес жертву и направился в баню, – сказал Сегест. – И меня, кстати, приглашал с собой.

–А что ж, ты, отец, не пошел вместе с ним? – усмехнулся Сегимунд.

– Я хотел поговорить с тобой, мальчик мой.

– О чем? – покосился на отца Сегимунд. – Впрочем, идем… Луций, подмени меня, – крикнул он своему помощнику, торопливо пересек двор и по ступенькам поднялся в храм, – в глубине здания стояла высокая высеченная из мрамора статуя божественного Августа, пред которой в золоченой курильнице дымились благовония. Сегест, последовавший за сыном внутрь храма, остановился в нерешительности пред изваянием.

– Говори, отец, – потребовал Сегимунд. – Здесь нас никто не услышит. Или ты страшишься этого мраморного истукана? Поверь – за всё то время, пока я нахожусь в этом святилище, он не подавал признаков жизни…

Сегест, с тревогой поглядывая на изваяние, которое весьма походило на живого человека, сказал сыну:

– Будь осторожен, мальчик мой. Следи за своими словами. И помни – не всю жизнь тебе прозябать здесь, в этой богом забытой дыре. Ты удостоился гражданства. Однажды ты поедешь в Рим, ты увидишь мир, который велик и огромен, и в нем много разных чудес…