– …Отец, в этом бою отличился один варвар. Он первым поднялся на стену крепости. Я наградил его венком и дал ему почетное прозвище – Арминий. Это очень храбрый и умный юноша, сын вождя из племени херусков. Он обладает отнюдь не варварскими способностями, которые встретишь далеко не у каждого римлянина…

– Я исполню твою последнюю волю, сынок, – проговорил вслух Август и велел слуге отыскать германца по прозвищу Арминий.

Девять дней спустя

Ранним утром народ толпился на грязной и мокрой Субуре, испещренной торговыми лавками. Шумное море, пополняемое сбегающими с холмов ручейками людскими, устремившись через форум, несло свои волны на Марсово поле, к высокому амфитеатру, где Кесарь давал игры в память о своем сыне. Посреди пестрой гудящей толпы застревали господские лектики и паланкины, в которых возлежали на парчовых подушках сенаторы и богачи-всадники. Они вкушали яства, пили фалернское вино да посмеивались, слыша возмущенные голоса: одному простолюдину в толчее наступили на ногу, другого – ударили, третьего – толкнули в бок. Политики в Риме, как, впрочем, во всяком ином месте, были далеки от чаяний народных, отгородившись от них слугами да закрытыми дверцами своих носилок.

Наконец, море людское докатилось до стен амфитеатра и здесь разделилось на множество ручейков, которые исчезали под арочными сводами крытых проходов, ведущих к круглой покрытой песком арене, где вскоре начнется излюбленная римская забава – поединки гладиаторов. Каменные сиденья, – ступени амфитеатра, поднимающиеся высоко вверх, – мгновенно заполнялись шумящим народом, сгорающим от нетерпения в предвкушении зрелища. В этом гуле особенно громко звучали звонкие молодые голоса, которые горячо и по-юношески пылко обсуждали подвиги какого-то гладиатора по прозвищу Германец.

Все повскакали со своих мест, как только на верхней террасе амфитеатра появились императорские рабы с лотками, и в толпу полетели хлебобулочные изделия… Кому-то хлеба не хватило, а некоторые вернулись назад с помятыми боками и разукрашенными лицами.

В одном из первых рядов сидели двое чужестранцев, на которых постоянно косились люди. Рослые голубоглазые и со светлыми волосами, – они выделялись из массы, а на руке одного из них сверкал в лучах солнца золотой всаднический перстень. Это были двое сыновей германского вождя Зигмера. По воле Августа один из них – тот, которого звали Арминием, – накануне удостоился римского гражданства и всаднического коня, хотя и не обладал положенным цензом. Он был старше своего брата, прозванного Флавием, на четыре года, и хотя они оба были воспитаны в римской всаднической семье, в отличие от Флавия, Арминий хорошо помнил тот день, когда они покинули отчий дом…

С тех пор, как Арминий вернулся с Востока, Флавий не отходил от него ни на шаг, все выпытывая у него подробности похода (неспроста ведь его наградили венком и почетным прозвищем!), но Арминий скупился на слова, отделываясь от назойливого брата общими фразами. Только через третьих лиц удалось любознательному Флавию выведать о подвигах брата на армянской войне. Теперь же сам Кесарь удостоил Арминия великой чести и вознаградил по заслугам. Флавий был горд за своего брата. Любопытство распирало его, и когда они пришли в амфитеатр, он не выдержал и спросил между делом, как будто невзначай:

– Что же тебе сказал Кесарь?

Арминий отчего-то помрачнел и отвечал неохотно:

– Поблагодарил за верную службу и спросил, хочу ли я стать римским гражданином.

– А ты что?

– Я сказал – «если на то будет воля моего императора». Он улыбнулся, а потом спросил: читал ли я что-нибудь на латыни. Я назвал Вергилия. И мы немного поговорили об «Энеиде». Он меня похвалил и сказал: «Такой образованный человек достоин всаднического состояния». Тогда, помимо декрета о пожаловании гражданства, он вручил мне вот этот золотой печатный перстень. Так я стал всадником, – сказал Арминий и умолк.

– И ты вот так просто об этом говоришь? – удивился Флавий. – Ты лицезрел самого владыку мира! Божественного Августа! Тебе оказана великая честь, а ты как будто и не рад…

– Да рад я, рад, – коротко возразил Арминий. – Ну, хватит обо мне. Лучше расскажи о себе.

– А что я? – усмехнулся Флавий. – Живу по-прежнему у старика Бальба. Он получает за меня вознаграждение. Что-то перепадает и мне. Так что нужды ни в чем не испытываю. Недавно подружился с сыном Берингара, начальника германской стражи. Мы вместе упражняемся на Марсовом поле в метании копья и кулачном бое… Слушай, брат, если завтра война, ты возьмешь меня в поход? Ты теперь большой человек, с твоим мнением считаются. Ну что тебе стоит похлопотать за меня?

– Ты так рвешься в бой? – нахмурился Арминий. – А если Рим пойдет войной за Рейн, ты будешь убивать наших родичей?

Флавий изменился в лице:

– Если они настолько безумны, чтобы выступать против Рима, то – да.

– И не пощадишь даже отца с матерью? – не унимался Арминий.

– Да что за вопросы, брат? – возмутился Флавий. – Давай не будем об этом… Лучше скажи, что у тебя с женщинами?– спросил он и, не получив ответа, сказал, широко улыбаясь. – Знаю тут одну служанку, на Сабуре в таверне работает. Так она за двадцать ассов сделает все, что ни прикажешь… Такая безотказная!

Арминий брезгливо поморщился:

– Не связывайся ты с этими волчицами – подхватишь какую-нибудь заразу от них. У нашего племени в обычае верность одной женщине, с которой ты связан брачными узами.

– А пока молод, полон сил и не женат, не мешало бы и немного поразвлечься, брат, – захихикал Флавий, – тем более что в Городе много мест, где можно повеселиться… Куртизанок из лупанаров да просто уличных потаскух тут хватает в избытке.

– Теперь я понимаю, чем ты тут без меня занимался, – мрачно усмехнулся Арминий.

– Все так живут, брат, – заявил Флавий. – Римляне – великий народ, который лучше всех в мире знает, как сражаться и веселиться!

– Это их ты называешь великим народом? – парировал Арминий, кивая в сторону тех, которые дрались за кусок хлеба. – Они готовы друг другу глотки перегрызть!

Флавий не нашел, что ответить, а вскоре в императорской ложе появился Август в сопровождении своего внука Агриппы, пасынка – Тиберия и его племянника Германика. Тотчас трибуны взорвались дружным приветствием:

– Да здравствует, Кесарь!

Флавий издалека вглядывался в своего кумира, словно пытаясь сохранить навечно в своей памяти его образ, жадно ловил каждое движение его руки.

– Брат, божественный Август посмотрел на меня, – просиял от радости юноша. Арминий промолчал, недоуменно подумав про себя: «Что с тобой сделал этот город, брат мой? Старика, который одной ногой в могиле, ты называешь богом! И превозносишь врагов, которые пленили тебя».

Раздался торжественный и немного жутковатый глас водяного органа, которому вторил звук горна, и подпевали цимбалы. На арену высыпали несколько десятков пар молодых учеников ланисты из Капуи, которые развязали бой на деревянных мечах.

– Так всегда бывает в начале, – проговорил Флавий, не пропускавший общественных игр, где бы они ни проводились: в цирке, в театре или амфитеатре, – правда, до сих пор, как чужестранец, он наблюдал за поединками издалека, с самых верхних рядов.– Потом будет интереснее, – добавил он. И, в самом деле, потешная битва вскоре закончилась. Музыка стихла. Глашатай громко провозгласил, обращаясь в сторону императорской ложи:

– Поминальные игры в честь Гая Юлия Кесаря объявляются открытыми. Сегодня на арену выйдут двадцать пар гладиаторов из знаменитой школы ланисты Ботиата. Соревнования проводятся в два тура. Победители первого тура сражаются между собой. Правило простое – никакой пощады к поверженному противнику. В живых останется только один…

– А это что-то новое, – тихо проговорил Флавий. – Такого раньше не было! Что нас ожидает?

– Бойня, – мрачно отозвался Арминий. В это время на арене появилась первая пара гладиаторов: ретиарий с сетью и трезубцем и мурмиллон, вооруженный коротким мечом и щитом легионера, – у обоих из одежды только набедренная повязка с кожаным поясом. Первый бой оказался недолгим. Мурмиллон запутался в сети, удачно брошенной ретиарием, и тот нанес смертельный удар своим трезубцем, поразив грудь противника… Первую кровь, брызнувшую на песок амфитеатра, трибуны встретили ликованием. Гладиатор, которого звали Феликс, что значит «счастливый», тотчас сделался любимцем публики, а мертвое тело его поверженного противника, зацепив крюками, двое рабов поволокли с арены…