Это и есть Сократес Паллиадис? Легендарный, таинственный человек, чье состояние было таким громадным, что даже не поддавалось исчислению?

Это и есть дед Николаса Паллиадиса?!

Костлявая коричневая рука, сухая, как у мумии, поднялась над шиншилловым мехом.

– Волосы, – произнес неприятный тонкий голос.

– Прошу извинения, мадемуазель, – проговорил охранник, – мистер Паллиадис желает рассмотреть ваши волосы.

Прежде чем Элис успела что-либо возразить, ловкие пальцы вытащили шпильки из ее волос, и густая огненно-рыжая масса упала ей на плечи.

– Эй, минутку! – вскричала она, но руки охранника подтолкнули ее поближе к хозяину.

Костлявая лапка потянулась к ней и дотронулась до ее щеки кончиком пальца, жестким и холодным. Черные зрачки-пуговки со сверхъестественной сосредоточенностью рассматривали Элис, ее лицо, бледное, обрамленное пламенеющим ореолом волос.

Черные глазки походили на осколки обсидиана.

– Миленькая, – произнес писклявый голосок.

– Что?

Казалось, голова мумии кивнула ей.

– Миленькая… очень хорошенькая.

Элис различила грубую похоть в темном взгляде, которым он бесцеремонно разглядывал ее. Потом раздался сухой хрип, напоминающий смешок.

– Будь миленькой для Нико, да… в постели. – Он произнес несколько слов по-французски, столь непристойных, что Элис задохнулась. – Подожди-ка, я дам тебе кое-что.

За спиной Элис произошло какое-то движение – это по сигналу достали и открыли большую коробку, обернутую фольгой.

– Мистер Сократес Паллиадис желает, чтобы вы приняли это, – сказал шофер.

Охранник поставил Элис на ноги и набросил ей на плечи соболье манто. Атласная подкладка, касавшаяся ее обнаженного тела, была гладкой и холодной. Элис запахнулась в мех, не в силах выговорить ни слова.

Охранник вынес из машины пакет из вощеной бумаги. С одного конца из него выглядывали бутоны красных роз. Он сунул букет ей в руки.

Из лимузина опять донеслось кряхтенье, и мужчина снова подтолкнул Элис вперед.

Запутавшись в пышных складках манто из собольего меха и практически ничего не видя поверх громадного букета роз, Элис почти ввалилась в салон машины. Однако руки подхватили ее и удерживали в непристойном полулежачем положении.

– Очень хорошенькая цыпочка. – Сморщенная головка снова спряталась в горе шиншиллового меха, одни лишь глазки злобно светились. – Я еще дам тебе денег. Много денег…

Элис пыталась высвободиться, но крепкие руки не выпускали ее. От бессильной ярости ей хотелось кричать, но голос не повиновался ей.

Неудивительно, что Николас Паллиадис такой ожесточенный.

Старик был отвратительным; она охотно верила во все истории, которые рассказывались про него. Явиться вот так, чтобы посмотреть, с кем спит его внук! Мерзкое любопытство.

Слезы унижения подступили к ее глазам. Одна слеза даже скатилась по щеке.

Ему это понравилось. Дикие черные глазки жадно наблюдали за унижением Элис.

– Но замуж нельзя, – раздался тоненький голосок из глубины салона лимузина. – Такой девушке, как ты, нельзя замуж за Нико.

Когтистая рука сделала знак, и Элис почувствовала, что ее вынимают из машины. Шофер выступил вперед и закрыл за ней сверкающую дверцу.

– Благодарю вас, – вежливо произнес охранник. Он с безучастной учтивостью поправил роскошные меха на ее плечах. – Мистер Паллиадис благодарит вас за то, что вы встретились с ним.

Из автомобиля вновь раздался тоненький голосок:

– Замуж нельзя. Скажи ей, что замуж нельзя.

Шофер и охранник устроились на передних сиденьях «Роллс-Ройса». Через несколько секунд машина отъехала от тротуара.

– Боже, ну и громадина, – едва слышно произнес Питер Фрэнк.

Питер никогда раньше не был внутри «Гранд опера», хотя много раз проезжал мимо ее пышного, как свадебный пирог, фасада. Он только что прибыл из аэропорта и разыскивал Джека. Люди толпились в большом зале фойе, где проходила репетиция бала, назначенного на среду.

Прямо перед собой он видел поднимавшуюся и расходившуюся в разные стороны массивную парадную лестницу с высокими узкими ступенями, по которым даже самым опытным моделям было бы довольно трудно передвигаться.

«Нет, так никуда не годится, – подумал Питер. – С таким же успехом мы могли снять цирк братьев Ринглинг, все три арены. И в заключение взлететь на воздух вместе с доброй половиной города».

– Ах, вот ты где, Пит! – Кэнденс Добс в отчаянии всплеснула руками. – Боже, только погляди на это! Жиль в отчаянии от этой проклятой лестницы: модели смотрятся на ней как лилипутки. Ничего не видно, кроме этого… этого… – Она беспомощно обвела рукой пышный внутренний декор фойе.

– Я ищу Джека. – Насколько было известно Питеру, в мире моды ничего не совершалось без массовой истерии. – Ты его не видела?

За спиной Кэнденс Жиль Васс репетировал с манекенщицами на ступенях лестницы. Модели, присланные агентствами Беттины и Софи Лит-вак, были одеты не в окончательные варианты костюмов, что держались в секрете, а в разнообразные временные драпировки. Принцесса Жаклин в кожаных брюках, альпийских ботинках и куртке из меха черно-бурой лисицы стиля сороковых о чем-то громко спорила с корреспондентом журнала «Форчун» Кристофером Форбсом.

Сопровождаемая громкими репликами Жиля, Элис спускалась по лестнице в чем-то похожем на купальный костюм, на голове ее была картонная имитация высокого головного убора. За ней дюжина моделей, рассыпавшись слева и справа по ступеням, ожидали своей очереди, большинство в уличной одежде, но все, как одна, в импровизированных головных уборах из картона. Питер мог слышать тихие увещевающие ответы Элис на указания Жиля. Она двинулась вверх по ступеням, возвращаясь на исходную позицию, когда ее окликнула принцесса Жаклин. Элис улыбнулась и махнула ей рукой, но продолжала идти дальше.

Питер в восхищении мысленно приписал рыжеволосой красавице несколько дополнительных очков. Похоже, все держится именно на ней. Ведь обычно Жиль приходил в бешенство, стоило принцессе Жаклин приблизиться к Элис.

В том месте, где парадная лестница расходилась в разные стороны, возвышалась мраморная арка в стиле рококо с электрическим светильником в центре. На каждой следующей лестничной площадке находились такие же арки со светильниками, а еще выше – великолепный, залитый светом сводчатый потолок с фресковой живописью, изображавшей Феба, бога солнца, правящего колесницей в окружении нимф и крылатых фигур ангелов в развевающихся одеяниях.

Проблема была очевидна даже для неискушенного наблюдателя. Перегруженный деталями интерьер фойе «Гранд опера» с нагромождением скульптур и обилием позолоты своим громадным размером и кричащим великолепием умалял эффект от любого зрелища, даже фантастического показа моделей Жиля Васса, демонстрируемых самыми прекрасными манекенщицами Парижа. Было нелегко сконцентрировать внимание даже на Элис с ее неординарной внешностью, когда она поднималась вверх по ступенькам.

– Интересно, – произнес Питер, осторожно оглядываясь вокруг: где-то рядом находился репортер из «Форчун» Кристофер Форбс, и Питер не хотел, чтобы он услышал его, – кто-нибудь вообще смотрел это место, прежде чем мы его арендовали?

Кэнди Добс застонала.

– Поверь мне, я из кожи лезла вон, чтобы добиться Центра Помпиду, но никто не хотел меня слушать. Это была идея Джека, помнишь? – Она затараторила, обрадовавшись, что нашла благодарного слушателя. – Брукси Гудман все утро вела переговоры с помощником менеджера «Опера», но все-таки они не позволят нам поставить декорации, потому что, по их словам, такова их неизменная политика. Питер, что же делать? Осталось всего два дня! И эти проклятые черные железные светильники наверху! – Она снова громко застонала. – Как люди смогут что-либо увидеть, если свет будет бить им прямо в глаза?!

В этот момент мимо проходила Брукси Гудман в сопровождении двух электриков со стремянками в руках.

– Где мсье Блюм? – спросила дама из парижского агентства и, видя недоуменный взгляд Кэн-ди Добс, добавила: – Специалист по звуку и свету. Он срочно нужен нам!