Я годами пыталась понять, зачем ты повел себя так и не иначе, и теперь, после нашего разговора, естественно, всё понимаю. И мне действительно неловко тебе это рассказывать, потому что для нас это все значило абсолютно разные вещи.
Меня то, что нас сводили как пару, невероятно раздражало, и я никогда это не любила. Но тебя…
В любом случае, это третья запятая и последняя запятая в этом году, которая привела нас к тому, кем мы являемся сейчас.
Запятая 4
После той фотки поднялась попросту невероятная буря. Девочки сошли с ума, клепая фотки со мной и тобой, вставляя их в дешевых фоторедакторах в стремные рамочки, и мне настолько надоело это отвратительное создание работ, что тем же летом я сама села за свой слабенький компьютер и начала редактировать наши с тобой фотографии.
Удивительно, но их было попросту невероятно много. Казалось, что каждый момент, когда я по привычке клала свой локоть к тебе на плечо, вставая по пацански, в момент очередного «спорим», девчонки тусовались рядом, как сумасшедшие репортеры и снимали это. Все мгновения, когда мы болтали, где-то стояли, рядом сидели, вместе шли из школы. Фоток было сотни, и это только те, которые Уля и Мила любезно согласились мне предоставить.
Так еще и твои действия.
О боже.
За те два месяца до конца учебного года, когда ты прознал о Герьяне, контента у группы фанаток стало больше в разы. Любое мгновенье, когда я рубилась у тебя в игрушки, когда решала тебе математику, когда совершала одно из «спорим», ты снимал на свой телефон. Посты со мной стали появляться на твоей странице и в беседе девочек слишком часто, ведь материала было много. И это при том, что из каждой такой посиделки ты выбирал лишь одну лучшую фотографию.
Остальные ты хранил в альбоме «Арьяша», который я почти каждый день намеревалась удалить.
Но, вскоре, мои страдания завершились. Наступило лето, ты поехал в летний лагерь, наше общение завершилось.
Тогда, словно как спасательный флажок, ты выложил во Вконтакте фотографию с какой-то девчонкой, и наступил мой миг свободы.
Ну как свободы…
Девочки постоянно интересовались тем, все ли у меня хорошо. Они добавили меня в отдельную беседу, спрашивая о том, как я переживаю расставания. Уля и Мила искренне считали, что моя злоба связана с тем, что я рассталась с тобой, хотя проблема попросту была в том, что Кира вновь сломала мой компьютер и мне снова не с чем было играть. Но девочки были убеждены, что я переживаю горькое расставание, и оттого таскали меня попросту всюду, куда только можно. В магазины, в кино, в парки. Мне было весело, бесспорно, но, все же, такое излишнее внимание не доставляло мне удовольствия.
К счастью, спасение прибыло, и, к моему собственному тогда удивлению, у него было твое лицо.
Это, помнится, было сообщение Вконтакте.
«А спорим, ты по мне скучала?»
К магазину, около которого была назначена наша встреча, я чуть ли не бежала. Почти два месяца я ни разу не слышала это слово, и я успела по нему ужасно соскучиться. Мне срочно нужно было задать тебе какое-то нереально сложное действие, и пока я стояла возле магазина, глядя по сторонам в поисках твоего неказистого петушиного причесона, ко мне приходили все новые и новые идеи.
– А спорим, ты сейчас завизжишь? – услышала я знакомый голос позади себя.
Мгновенно развернувшись на сто восемьдесят градусов, и, узрев знакомую лукавую улыбку, с ровными белыми зубами, я запрыгнула тебе на шею в объятия. Ты еле слышно хохотал, а потом отодвинул меня от себя, ожидая от меня реакции на самое главное свое изменение.
– Что скажешь? – продолжал намекать ты, но мне было легко заметить, что с тобой не так
– Ты больше не петух! – воскликнула я, радостно трогая твои короткие светлые волосики.
Теперь по ним нельзя было долго проводить пальцами. Они кончались также быстро, как и начинались, и все же…
Они была такими же гладкими и густыми, какими были раннее, а значит по- прежнему оставались лучше моих.
– Это ненадолго, – выдал ты, пока я радостно пищала от восторга. – Сколько бы ты не радовалась, я люблю свой хохолок!
– Безвкусица в твоей крови не лечится! – обиженно заявила я, скрестив руки на груди.
Из твоих уст послышался прежний и очень знакомый слащавый смех. Это уже тогда чувствовалось как-то по родному.
– А у тебя что-нибудь изменилось? – спросил ты, ущипнув меня за бока. – Титьки не выросли?
– Жди! – выкрикнула я, ударив тебя по носу. В ответ ты схватил меня за подбородок и продолжил свои естественные комментарии.
– Пред о мной все тот же мальчишка! – смеясь выдал ты.
Мне тоже было весело и оттого, вновь стукнув тебя, но только теперь по руке, я вымолвила свою вечную фразу:
– Хоть кто-то в нашей парочке должен быть мужиком!
Хохот, исходящий от нас, был, верно, громким, но он был мне невероятно приятен. Все- таки я соскучилась по шуткам, направленным на то, чтобы задевать мое достоинство.
– На что мы сегодня спорим? – игриво спросил ты.
– Остановились на тебе, – я ткнула пальцем в твою грудь. – Я задаю!
– А может ты лжешь! -
– А ты не сможешь проверить! – радостно воскликнула я, придумывая новое действие.
На мои глаза попался стоящий рядом магазин продуктов, и решение кажется, пришло само по себе.
– Спорим, ты не сможешь украсть нам перекус? – выдала я с невероятно довольным лицом, но, услышав твой фырканье, я мгновенно почувствовала, что промахнулась.
– И не такое в лагере проворачивал! – произнес ты, поднимаясь по ступенькам в магазин.
– Ты в лагере для каких деток был? – задалась я вопросом.
И, да, чувак, мне все еще очень интересно, почему в вашем лагере вас учили отмычкам, подделыванию подписи, мастерству обмана и кражам.
– В основном там были богатенькие детки богатеньких родителей, – мы зашли в магазин и разглядывали полки, в поисках нужного нам объекта. – Часто приходилось говорить на английском, а иногда даже на французском…
– Уи- уи? – прервала его я, единственной фразой, которую я знала.
– О. Tu parles français1?– спросил ты, со своей вечной ехидной улыбочкой, пока мой мозг пытался логически дойти до нужного решения.
– Че ты только что сказал?
Не смог найти.
– Ты все также плоха в языках, как и раньше?
Какой. Же ты. Самодовольный.
– Pare de me caluniar, tolo2, – выдала я, вспомнив нужные слова за долю секунды.
– Португальский не в счет! –заныл ты, как и всегда.
– Ты только что признал целую страну менее уважаемой, нежели вечно плюющихся французов, – добавила я, и подойдя к полке с кириешками указал на одну из пачек. – Vamos l3.
– Как скажешь, Арьяша, – слащаво проговорил ты, с моей самой ненавистной интонацией, и положил две пачки к себе во внутренний карман кофты. – Теперь делай вид, что все как обычно, и не выдавай нас.
– Мне тебе губы чтоли отрезать, чтобы ты прекратил меня так называть? – злобно выдала я, пока ты прятал в своей гигантской и, верно, дорогущей одежонке, еще и бутылочку колы. – Или можно воспользоваться «спорить»?
– На это «спорить» не распространяется, – мягко сказал ты, пока мы быстрым, но неподозрительным шагом, старались пройти мимо охранника. – Это что-то вечное и неизменное. Улыбнись.
– Оdio4, – произнесла я, миновав кассу.
– Просто с такой формой твоего имени, лучше всего подходит «mine»! – ты поскакал вперед на ближайшую детскую площадку с добытым из магазина вещами.
– А это словосочетание ненавижу больше всего! – выкрикнула я, побежав следом за тобой.
Усевшись на скамейку, располагающуюся на аллее рядом с детской площадкой, ты открыл пачку кириешек. Когда я потянулась к ней, ты ловко отвел ее чуть в сторону, а после начал, будто специально, хрустеть громче.