Чип поднял голову и посмотрел через плечо Софи, надеясь незаметно, без борьбы оторвать ее от себя. В этот момент он заметил, что у светофора остановилось такси. Из окошка смотрела блондинка, безошибочно выхватившая его взглядом из толпы сидящих за столиками.

Проклятое прекрасное лицо — так и должно было случиться! Ну как забыть этот прямой взгляд, слегка вздернутый нос, рот, который он жадно целовал в ту ночь! Женщину, с которой он занимался любовью со страстью, какую и не мечтал испытать?

И она тоже узнала его.

В тот момент, когда такси рванулось вперед, он увидел, как расширились ее серебристые глаза. Рыжеволосая продолжала блаженно тереться носом о его шею, повернувшись лицом к улице. Без сомнения, Сэмми узнала и Софи.

Сэмми заправила чистый лист в старенькую пишущую машинку, откинулась на спинку стула и потерла уставшие глаза.

Ей не нравилось работать в совершенно пустом здании, где каждый звук эхом разносился в ночи. Но она уже позвонила в Нью-Йорк и сообщила в офис Минди Феррагамо, что отправляет срочной почтой важный доклад. Теперь Сэмми обязана уложиться в обещанные сроки, а потому неважно, сколько времени придется просидеть за работой. Взглянув на свои часики, она обнаружила, что уже второй час ночи.

Она несколько раз с силой сжала и разжала веки и сосредоточила взгляд на только что напечатанных словах. Может, она и сошла с ума, считая, что кто-нибудь в штаб-квартире Джексона Сторма обратит сейчас внимание на ее доклад, но это последняя попытка сделать что-то полезное, а не сидеть просто так в Париже и ждать. Положа руку на сердце, для себя Сэмми решила, что шансы передать этот доклад Минди, а через нее Джеку практически равны нулю.

За последние два дня она несколько раз пыталась переговорить с Минди, но ни разу не смогла ее застать. Вместо этого ее соединяли с Джулией Хелмс, помощником Минди, или с исполнительным секретарем Дорис.

И Джулия, и Дорис держались очень вежливо, даже дружелюбно, не пытались раньше времени закончить разговор, но полностью игнорировали любую просьбу соединить ее с Минди. Ей сразу напоминали, что в Нью-Йорке сейчас все ужасно заняты подготовкой показов осенних коллекций. График работы напоминает метания больного лихорадкой, но это неизбежно два раза в год при организации таких показов.

Так что Сэмми выслушивала тысячи извинений за то, что с Минди связаться невозможно. Ей объясняли, что Джек по-прежнему отсутствует, поэтому Минди пришлось взвалить на себя все проблемы, связанные с отделениями, занимающимися пошивом спортивной одежды, а также представлять Джека на важнейшей конференции Нью-йоркской ассоциации производителей готового платья, которая проходит в Торговом центре Нью-Йорка. В голосах звучали нотки сожаления, выглядело все весьма убедительно, но каменная стена оставалась каменной стеной. Они прекрасно давали Сэмми понять, каково ее нынешнее положение в корпорации Джексона Сторма. Да, некогда она была «открытием», но не преуспела ни в профессиональном плане, ни в своих личных отношениях с боссом.

Саманта твердо решила, что ничего не будет обсуждать с Эуджинией Кляйнберг или кем-нибудь еще из «Джуниор лонстар», куда теперь вошла линия «Сэм Ларедо». Не слишком приятно сидеть в Париже, когда на тебя никто не обращает внимания. Она пока не готова к тому, чтобы ее отшила еще и Джини Кляйнберг.

«Как же я дошла до такого?» — спрашивала себя Сэмми, разглядывая страничку, которую только что закончила печатать. Она была слишком упряма, чтобы сдаться. «Плохой ход, — слышала она предупреждающий голос Джека. — Умный человек всегда знает, когда наступает время выйти из игры».

Она закусила нижнюю губу, как делала это всегда, когда на нее нападало буквально ослиное упрямство. Перестав быть частью ее жизни, Джек Сторм потерял право советовать. Он дал это ясно понять, когда уехал из Нью-Йорка с женой и детьми и поручил Минди Феррагамо сообщить ей плохие новости. Необремененная заботами поездка в Париж — его прощальный подарок. К нему следовало бы приложить записку: «Когда ты это поймешь, Сэмми, ты сдашься и выбросишь белый флаг».

Саманта выдернула последнюю страничку из каретки и положила ее поверх остальных. Если она когда-то и любила его, он убил это чувство своим поступком. Отправил в Париж и даже не нашел в себе мужества посмотреть ей в глаза. Ну, так она не собирается просто смириться, вовсе нет!

Предложение, над которым она работала целую неделю, состояло в анализе перспектив проникновения корпорации Джексона Сторма на парижский рынок высокой моды через Дом моды Лувель, дома «от кутюр». Это была, безусловно, фантастическая идея! Сэмми, конечно, не могла не признать, что основная мысль принадлежит Брукси Гудман. «Но если это моя лебединая песня для Джексона Сторма и даже для карьеры модельера — что ж, я готова ее пропеть», — сказала себе Сэмми.

В этот предутренний час в Париже она пришла к выводу: если быть до конца честной, она хочет сделать последний, пусть даже вызывающий шаг и доказать: несмотря на все, что с ней произошло, она достойна занять собственное место в империи Джексона Сторма. Саманта Уитфилд станет, может быть, единственной из протеже великого Сторма, которая не сдастся без борьбы. Она знала, что у нее есть талант, хотя постепенно его почему-то начали эксплуатировать другие люди.

Сэмми облокотилась на краешек стола и снова потерла глаза. В приливе откровения, столь свойственного выходцам с американского Запада, она честно говорила себе: «Может, то, что творится сейчас, — величайший урок в твоей жизни. Посмотри, как быстро ты забыла того, кого любила, когда встретился другой, более достойный, мужчина. Разве не судьба устроила так, что Алан де Бо с сестрой оказались в Доме моды Лувель в то утро, когда ты впервые переступила порог этого дома?»

Пару вечеров назад, сидя рядом с Аланом в такси, она пыталась решить, как поступит, если он сделает ей предложение. Эта бредовая идея все-таки приходила ей в голову. И Сэмми не знала ответа.

Правда, все эти мысли сразу вылетели у нее из головы, как только такси остановилось у светофора и она увидела Софи, прильнувшую к Чипу на виду у прохожих и посетителей уличного кафе. Эта отвратительная сцена задела ее больнее, чем она ожидала. Господи! Сначала мамаша, потом доченька! Будто ей неожиданно нанесли удар прямо в солнечное сплетение.

Оправившись от первого шока, Сэмми решила, что ничего другого от этого отвратительного Чипа Дешевки и не владеющей собой бедняжки Софи ожидать не приходится. И все-таки воспоминание о том, как они обнимались в кафе, испортило ей конец вечера. Они быстро выпили что-то в «Крильоне», и Алан отвез ее домой.

Смешно ощущать потрясение от подобного, говорила себе позже Саманта, ведь, в конце концов, Чип ничего не значит для нее. То, что произошло между ней и дружком мадам Дюмер, — простая случайность. Чип оказался сексуально привлекательным безмозглым самцом, доступным любой женщине, у которой найдется для него время.

И все-таки Сэмми никак не могла выкинуть из головы воспоминание о Чипе, облапившем Софи. Большую часть ночи она провела в раздумьях, как поступить с ним. Следовало издать нечто вроде приказа, запрещающего ему появляться в Доме моды Лувель, хотя она прекрасно понимала, что это лишено всякого смысла. Чип — оптовый торговец и имеет право приходить и уходить, когда ему заблагорассудится. Причем, пока Соланж Дюмер исполняла свои обязанности, представитель Джексона Сторма из Нью-Йорка не имел права вмешиваться в дела Дома моды Лувель. В конце концов Сэмми решила, что все ее эмоции сводятся к одному — чувству вины. Она наделала слишком много досадных ошибок. Одной из них был Джексон Сторм, другой — Дешевка Чип.

Саманта взяла со стола стопку отпечатанных листов и сложила в плотный конверт, адресованный Минди Феррагамо, исполнительному вице-президенту корпорации Джексона Сторма. Оставалось утром отнести все это на почту. Отчет был готов.

Изложение проекта оказалось более трудоемким делом, чем она предполагала, особенно если учесть, что все эти тонкости, связанные с планированием деятельности корпорации, были отнюдь не ее сферой. Очень полезными могли оказаться данные отдела маркетинга, имеющиеся в штаб-квартире, но и этого Сэмми была лишена. То, что описывала Саманта, носило весьма приблизительный характер — одни наметки, — но сама идея лежала на поверхности, отчаянно-смелая, волнующая, захватывающая дух!