– Ой…

Сердце сделало кульбит и рухнуло на дно желудка. У края тропинки за толстым стволом кедра стоял медведь!

Любава застыла.

Надо бежать. Нет! Нельзя бежать! Он же в один прыжок догонит и шею свернет. Боги! Откуда?! Тут же ещё секунду назад никого не было! Или она просто не заметила, увлечённая мыслями.

А по спине холодный пот градом. Липкий такой, противный. И голос пропал, только дыхание рвет со свистом.

Любава до боли сжимала ручку ведра. Бросить его надо. Не поможет, только мешаться будет. А дом в жалких двадцати метрах. Успеет ли? Сходила за водой, называется….

Медведь тоже не двигался. Застыл у дерева лохматой громадиной и смотрел прямо на нее. Глаза в глаза.

Точно сожрать хочет, вон как дышит, бока ходуном, а влажный черный нос тянет воздух глубокими порциями. Почему не двигается? Примеряется для рывка?

В голове проносился один вопрос за другим. А ноги намертво к земле приклеились. Вздохнуть боязно, не то что пошевелиться.

Медведь тихонько фыркнул и совершенно неожиданно лег на живот. Положил лобастую голову на лапы и вдруг вздохнул. Да так тяжко! Наверное, брови у нее к затылку сползли – ему плохо, что ли?!

Но разбираться Любава не стала. Раз лег, значит, фору дал. Она тихонько попятились, каждую секунду ожидая, что зверь вскочит и бросится следом, но медведь не двигался. Только смотрел.

Шаг, ещё шаг… На четвертом она не выдержала, повернулась и опрометью бросилась под защиту дома. В ушах ветер засвистал.

Дверью так хлопнула, что чуть совсем не сломала. Двинула засов, привалилась к шершавым доскам и тихонечко на пол сползла. В груди ломило от боли, и сердце такие кренделя выписывало – вот-вот через горло выскочит.

– Любавушка? – голос Рады звучал тоненьким писком где-то там, далеко. – Ты чей-то?

– М-м-ме-е-едведь, – проблеяла полушепотом.

И за кулон схватилась. Прижала к дрожащим губам до отрезвляющей боли. Неужели сбежать удалось? В поле зрения показался серый подол. Вышивка по канве странная, славянская такая.

– Ну и?

И?! Какое такое и? Там медведь! Здоровая лохматая животина, которая легко может прогуляться по деревне! А тут, наверное, дети есть!

Но на ее ошалевший взгляд Рада только засмеялась тихонько.

– Не тронет этот медведь, не трясись так.

И вот тут Любава поняла, что ничего не понимает вообще. Дикий зверь не тронет?! Бред горячечный. Или она бредит?

– Он… он что, ручной?

– Можно и так сказать, – кивнула Рады. – Рос здесь. Вот прям с младенчества голозадого.

– Боги… – тихонько выдохнула Любава.

Ручной! Ну точно! Поймали охотники в лесу медвежонка и выкормили. Или сиротинку нашли. Мало ли случаев таких. Вон в Москве любители экзотики кого только не растят. И тигров, и крокодилов. А тут – медведь.

– Предупредить не могли? – упрекнула, вытирая выступивший на лбу пот. – Я чуть на месте не преставилась! Думала, сейчас кинется. Я ведь чужачка!

А Рада нахмурилась вдруг.

– Ты эти мысли брось. Какая такая чужачка? От страха соображать перестала? Наша ты. К корням своим вернулась. Тут твои родители жили, родня твоя жить продолжает. А ты – чужачка!

Любава все-таки поднялась на дрожавшие ноги.

– Простите. Я в том смысле, что мой запах для зверя незнаком. Он дышал тяжело, – припомнила, как жадно и часто вздымались медвежьи бока.

– Дышал и дышал, что уж тут, – отмахнулась Рада. – Теперь вот знаком. Ну, где ведро-то? Эх, жди тут. Я сама схожу.

Ну нет! Любава оправила одежду и сунула кулон под кофту.

– Давайте вместе?

Старушка пожала плечами. По всему видно, зверя она совсем не боялась.

С некоторой опаской Любава заходила за дом. Мало ли, животное рядом бродит? Но нет. Кажется, медведь ушел. Сдались ему всякие нервные приезжие. Лес вокруг тихонько шумел, и ничто не выдавало рядом хищника.

– Как вы живёте? – поежилась, оглядывая деревья и зелёный ковер мха. – Звери вокруг дикие, никаких благ цивилизации.

– От этих благ на сердце мрак, – тихонько засмеялась Рада. – Электричество тут имеется – на речке не так далеко генератор стоит. Баня куда лучше ванны, ну а отхожие места подальше ставим. Септик, все по уму, чтобы и лесу не вредно. Но это небольшая плата за чистоту в душ е .

И, предупреждая ее удивленный возглас, пояснила:

– Ложка дегтя бочку меда портит, Любавушка. А один мерзавец испоганит жизнь десятку добрых людей. В большом же городе их не один и не два. Но хуже того, погань легко наверх выплывает и множит заразу. Пороки ведь они такие – малую трещинку в людском сердце найдут и корни пустят. А злоба и раздражение – так хуже цепучего репья день забьют. Вот и приходится или сердцем каменеть, или научиться отгораживаться. Жизнь в уединении – один из способов

– Тогда почему мама с папой уехали? Их ведь никто не гнал.

– Про это им ведомо, не нам. Но знай: ты имеешь такое же право тут жить, как и Варвара. Да что там! Иные поселенцы вообще посторонние – город на лес поменявшие. Если человек добр, ему везде рады. А вот и ведро.

Любава кинулась подбирать брошенную посудину. Рядом во мху виднелись примятости – следы медвежьих лап.

– Ишь ты, нос любопытный, – проворчала Рада. – Идём, пыль сама не разлетится.

***

– Где ты был?!

Голос Варвары дрожал от ярости. Того и гляди в глаза кинется когтистой кошкой. Данияр прошел к полкам и выбрал там полотенце. Надо бы в баню сходить.

– В лесу, сама ведь знаешь.

Воздух в комнате трещал от напряжения. А по бокам словно тени зашевелились, выползли из всех щелей и углов.

На обнаженные плечи легли две горячие ладошки, но встряхнуло так, словно куском льда провели.

– А помнишь ли ты клятвы, муж мой? – нежный голосок как по щелчку пальцев превратился в медовую патоку. А на его дне угроза иглами щерится.

Данияр обернулся и глянул на жену. Варвара голову не опустила – смотрела с вызовом.

– Всю до последнего слова. И ты вспомни.

Девушка отшатнулась. Открыла рот, но тут же и захлопнула – возразить было нечего, а Данияр бросил на плечо полотенце и пошел во двор. Воздуха свежего глотнуть.

«Моя. Только моя, слышишь? » – горячие ладони скользили по бедрам, сминая подол тонкого платья.

Любава жмурилась от бьющего в глаза солнца. Полной грудью вдыхала сладковатый запах лесных трав и крепкого кедра с горчинкой янтарной смолы. Вкусно! Всем телом потянулась выше и зарылась пальцами в растрепанные русые волосы. Такие густые! А другой рукой огладила литые мышцы плеч, оставляя крохотные бороздки-отметины.

Мужчина дышал тяжело и часто. Вздрагивал весь – горячий и мокрый, как в лихорадке. Целовал глубоко, с напором. Короткая борода щекотала и немножко кололась.

«Так вкусно пахнешь, единственная моя. Век бы дышал! »

Под нежным давлением ноги сами разошлись шире. Любава коленями сжала крепкие мужские бедра, а внутри все сводило обжигающим желанием. Таким ярким, сладким… До стонов и счастливых слез.

«Хочу тебя… – шептала торопливо и жарко. – Иди ко мне, Данияр… »

– Черт!

Любава подскочила на печке так, что чуть лбом о потолок не треснулась.

В груди птичкой билось сердце, а между ног стягивало таким напряжением – хоть в прорубь ныряй, и то не поможет.

– Черт, – прошептала, хватаясь за кулон. – Чтоб тебя…

Приснится же! Бред сивой кобылы.

«На новом месте, говорят, жених видится », – засмеялся в ушах голос Рады.

Любава так и перетряслась. Провела дрожащими пальцами по глазам, стряхивая остатки горячего сновидения, а кожа вся ознобом изошла.

Да нет, глупости. Первую ночь она у Рады ночевала и не снилось ничего, а тут… Тут просто расшалившаяся фантазия.

Кое-как она выбралась из постели и подошла к стоявшему на столе кувшину с водой. Но умывание не помогло, щеки полыхали таким жаром, что казалось, сгорят сейчас.

А на бедрах до сих пор чувствуется прикосновение приятно шершавых пальцев. Полыхают огненными клеймами, будоража сладкие воспоминания тяжести мужского тела и вкусного запаха.