– Моя королева, – повторила Маура с тем же возмущением, принимаясь менять постельное бельё, – любование дракошей этим доведёт вас однажды до проказы, помяните моё слово.
– Не беспокойся Маура, – улыбчиво отозвалась Ерлине выпрямляясь в полной рост. Сая перебросила косу ей через плечо. – Не о чем беспокоиться, уверяю тебя.
– Так уж и не о чем! – пыхтела служанка, с завидной скоростью застилая свежую простынь. – Вы ж совсем того, раздетая были! – Маура по мнению Лин выглядела очень забавно сейчас, поэтому она рассмеялась.
Сая улыбнулась, но тут же скрыла улыбку и спряталась за её плечом.
– Я стояла на балконе пару минут, – просмеявшись отозвалась Лин, словно это могло служить оправданием.
– Рвёте моё чуткое любящее сердце голуба. Совесть есть? Нет совести, – с напускной обидой сетовала Маура.
Лин расплетала косу, чтобы Сая причесала ей волосы. Она любила Мауру и знала, что та тоже её любит, относясь как к родной дочери с заботой и вниманием. Старая служанка никогда не упускала причин остаться рядом подольше считая своим непреклонным долгом оберегать королеву, даже в собственных покоях.
Еще в юности Лин отметила в ней эту редкую для прислуги черту. Все остальные выполнив поручение спешили куда-то ещё, не особо заботясь о ком-либо кроме себя. Маура же всегда интересовалась нужно ли что-нибудь поменять или приготовить, это вовсе не было вызвано желанием понравиться или получить расположение, ей приносило радость помогать всем вокруг. И Ерлине не имела ничего против, давно убедившись в её чистых намереньях и добром сердце.
Сая расчесала ей волосы и заплела в косу. С аппетитом принявшись за завтрак, Ерлине и не заметила, как за молодой служанкой закрылась дверь. По подбородку бежал персиковый сок. В нос наперебой устремлялись ароматы яблок, груш, слив, персиков и винограда, а румяные булочки искушали глаз.
– Не торопитесь моя королева, – ласково сказала Маура, поставив тазик с водой на пол, она села на табуретку.
Лин вытерла подбородок платком и улыбнулась. Старая служанка с обожанием смотрела на неё не отводя глаз. Таким взглядом награждали тех, кем искренне восхищались, так же родители смотрят на своих детей узнавая в них черты друг друга.
– О чём думаешь Маура? – отправив в рот виноградинку спросила Лин.
– О том, как вы похожа на свою маму, – с толикой грусти отозвалась она.
Ерлине всегда избегала разговоров о родителях, но взгляд собеседницы пробудил в ней неподдельный интерес.
– Чем же?
– О-о, – протянула Маура и придвинулась ближе, в её потускневших голубых глазах заискрилась радость. – Вы такая же добрая и отзывчивая, – после сказанного улыбка сникла. – Королеве нельзя иметь доброго сердца без стержня строгости, но в вас он имеется, – вновь просияла она, – и достался от папы.
Приподняв брови Лин внимательно слушала. Маура с такой любовью говорила о родителях, словно те были дороги её сердцу как нечто родное. Она сама никогда не испытывала подобных чувств по отношению к ним.
– Ты хорошо знала Фави́н? – мать могла бы с укором посмотреть на неё за отсутствие той же теплоты и любви в голосе.
– Я знала вашу маменьку с рождения, – гордо заявила Маура. – Такого прекрасного человека среди знати встретить редкость, – она кивала головой в подтверждение собственных слов. – Её Величество королева Фавин всегда оставалась приветливой, отзывчивой и искренней. Кэнвер, – она подмигнула, – и красив, и умён, а силы сколько ух. Все девицы во дворце мечтали забраться ему в голову, но он отдал своё сердце вашей маме. Наставницы как услышали, что Кэ́нвер жениться на Фавин вздумал, дар речи потеряли. – Сложив пухлые руки на коленях Маура смотрела в стену невидящим взглядом, словно перед её взором мелькали картинки из прошлого. – Отговаривали они её и так, и эдак, а она ни в какую, как заведённая твердила что выйдет за него и всё тут. Я и сейчас помню блеск любви в её прекрасных глазах. На их свадьбе гуляли все, даже прислуга. Однако позже выяснилось, что мама ваша бесплодна, – нотки злости сквозили в её голосе. – Наверняка наставницы постарались, к магии какой прибегли, ведь в роду Суон бесплодных никогда не рождалось. Но папа ваш не растерялся, нашёл спасение на западе, и королева забеременела. А там народные волнения пошли, да наставницы воду мутили боле, оттого родители ваши и уехали. Как всё поутихло, королева вернулась, посмотрела на всё, с наставницами поговорила и уехала за дочерью с мужем. Тут-то случилось страшное, обманули эти курицы вашу маму и стоило ей приехать приказали схватить да четвертовать на дворцовой площади, на том самом месте, где ваш дракоша сейчас барана жрёт. Младенца они со стен дворца сбросили, его головёнка как спелая тыква лопнула, – слушая служанку Лин задыхалась от всплывавших в голове картин. – Позже Кэнвер прибыл и узнав о случившемся голыми руками передушил пятерых человек, но куда ему безоружному против вооружённой до зубов стражи тягаться. Отрубленную голову его на пике перед дворцом выставили. Совет сотворённое безнаказанным не оставил, посчитал что излишнюю жестокость народ к своей королеве проявил. Всех причастных к бунту казнили. Жизнь потом совсем не сахар стала: голод, беззаконие, безработица, – с помрачневшим лицом продолжала Маура. – Одно печалит, ироды совершившие сей ужас раньше всех сдохли и не помучались от бед, принесённых собственноручно. – Она помолчала, позволяя звенящей тишине повиснуть вокруг, но потом лучезарно улыбнулась, словно прогнав печальное наваждение. – А как вам моя королева удалось выжить?
– Отец, – глубоко вздохнула Лин, – подменил меня другим младенцем, дождался пока Фавин с девочкой уедет и отнёс в эльфийский город Эльмот передав эльфийке по имени Тэке́р. Она растила меня как родную дочь в любви и заботе, – её губы растянулись в печальной улыбке.
– Слыхала о ней от леди Дэтти Амалина́р, вроде как та её старшая сестра, – закивала Маура. – А чего она во дворец то не приезжает?
– Тэкер мертва, – сухо произнесла Лин, отворачиваясь от собеседницы.
– Простите, не язык, а помело, – с виноватым видом Маура прижала полные руки к груди.
– Я не печалюсь. Её свет в ночи всегда со мной.
Сказанное для Мауры было не более, чем нелепостью, в которую верили эльфы, но она ничего не сказала и похлопав Лин по плечу взяла тазик и вышла из покоев, на ходу раздавая в коридоре громогласные указы. Как только её голос стих, в покои вошли две служанки, одна забрала табуретку, а вторая грязное постельное бельё и дверь снова закрылась.
Оставшись наедине с мыслями и нахлынувшими воспоминаниями из детства, а также поражённая рассказом служанки Лин немигающим взглядом уставилась в мраморные плиты пола.
Люди порой несказанно жестоки, до безумного неоправданно, особенно если в их голове нет ничего кроме слепой ярости или разрушающего гнева. Ураган разрушительных эмоций оставил её сиротой. Лин хмыкнула, слушая свои мысли, в её детстве и юности не случалось ничего невыносимо тяжёлого, кроме болезненной гибели Тэкер. Это событие заставило что-то внутри неё рухнуть, что-то так и не сумевшее подняться обратно. Она знала, разбилось на тысячи острых осколков и ранило изнутри рухнувшее сердце, когда Гло́стер положил перед её ногами бездыханное родное тело.
В ту ночь в погребальном костре сожгли не только труп Тэкер, Ерлине казалось, что вместе с той, кого она считала и называла мамой сожгли её саму.
Э́лесон как-то сказала: «Боль не пройдёт, но с годами напоминать о себе станет реже». Миновало без малого семь лет с тех пор и казалось её жестоко обманули. Лин грело осознание того, что Тэкер, как и все эльфы вернулась на небо и воссияла звездой сопровождая её в ночи. Это значило она всегда рядом, наблюдает и по-прежнему неистово любит.
В дверь постучали и не дожидаясь ответа вошли. По манере входить без разрешения она узнала посетителя своих покоев – Мидэ́я. Только её личная телохранительница имела наглость входить без разрешения или не дожидаясь признаков того, что внутри кто-то есть.
