Илья скривился и потер лоб. Сама идея с парсером была чудесной — собственно, у него была такая же, но первое, с чем он столкнулся — это полная несхожесть того, что постила сети Война с бесконечным словесным потоком всегда страдающей Алены.

— Тебе знакомо понятие демонстративности? — осторожно уточнил он.

— Что ты имеешь ввиду?

— То, что можно образцово-показательно страдать, но не иметь для этого реальных поводов. Ты читал ее? Ее посты, от и до, не просматривая, не проглядывая, а вчитываясь? Желательно, хотя бы на год назад. И с комментариями.

— Она давно несчастна, и это накапливается, — уверенно заявил Аилис, не понимая, куда это Илья клонит.

— Если бы она обладала силой Всадника, ее бы уже сорвало давным-давно, — не согласился Илья. — А Всадники по ерунде не страдают, иначе бы у нас каждый день Конец Света приключался. Так, Дэш?

— Да вот как-то примерно так, брат, — подтвердил Пони, и в его голосе Илье послышался отзвук уважения. — Молодец, э, не зря я тебя учил. А, может, ты сам такой умный. Но ничего, и брата твоего научим, и этого красного тунеядца, вот.

— Почему это тунеядца? — возмутился Аилис, ощутимо ощетинившись. Даже два ряда зубов стали как-то острее.

— Так ему из Зверей в этом мире лучше всех, — пожал плечами Илья и оглянулся на Пони в поисках адекватного объяснения.

— Война-то остановлена,э. Сама себя остановила, и вот, — с готовностью отозвался тот, будучи мастером объяснять все простыми словами с добавлением “вроде как”, “вот так вот” и “э”.

Орм наклонил голову набок, и его неподвижное, от этого кажущееся восковым лицо даже приобрело оттенок выражения.

— Она?.. — начал было он, но запнулся, крупно вздрагивая. Через секунду его начала бить такая дрожь, что зубы выстукивали рваный ритм, но что Илье, что Аилису было не до того. Оба они синхронно, совершенно одинаковым движением схватились за головы, затыкая уши, пытаясь пережить шквал звука, бьющий снаружи и изнутри. Это было похоже на крик беньши, протяжный и яростный, полный страха отчаяния, но больше — чистой, сублимированной боли. Вой длился и длился, Илья буквально чувствовал, как в его голове разрываются нейронные связи и орут в агонии нервные клетки, как лопаются сосуды в глазах, по рукам у него текла кровь, заливая лицо и одежду, пачкая Дэша, который с первым же тактом этой незадачи бросился к нему, пытаясь то ли поддержать, то ли удержать, то ли ничего не понимая и пытаясь спросить, что случилось. Но, в любом случае, Илья ничего кроме нечеловеческого воя не слышал, да и не видел ничего за разрывающей голову болью. А потом что-то случилось: его дернуло вбок, вверх, уронило наземь, и боль и вой хоть и не исчезли, но стали ощутимо слабее, словно отдалившись в пространстве. Или, может быть, времени?

Илья осознал себя, нашел обратно: он стоял на коленях на земле, в самой что ни есть грязи, пачкая джинсы еще больше, во дворе приснопамятной дачки, и Пони наклонялся к нему, без конца спрашивая:

— Ты как? Ну, ты как, брат, ты в порядке, брат, э?..

Илья отнял от головы руки, едва не полностью залитые кровью, и вытер рукавом куртки лицо, отвлеченно отмечая, что на ткани тоже остался широкий кровавый след. Но почему-то все это казалось далеко не таким ужасным, как все еще звучащий в ушах ужасный звук.

— Чт..? — беспомощно спросил Илья, не попадая ни губами, ни языком в нужную артикуляцию, чтобы сказать что-то нормальное.

— Какая-то жопа стряслась, вроде как, — с явным неудовольствием пояснил Дэш, и у него даже веко немного дергалось, чего за ним раньше замечено не было, даже в самых опасных ситуациях. — Но это не из-за тех, вот ведь как. Они там тоже того. Но, ты уж прости, брат, я их тащить оттуда не стал. Да и этого вот Аилиса, который такой вот, не получилось бы.

— Да, — смог выговорить Илья. Хотя что “да”-то? — Ты. Оно. Что это может быть?

— Всадник, — лаконично отозвался Пони и пощупал под одеждой шкатулку, что его, кажется, немного успокоило. По крайней мере, на вид он немного повеселел, и даже протянул Илье найденную в кармане влажную салфетку из куриного фастфуда. Впрочем, следующие его слова опечалили Илью просто дальше некуда как. — Просыпается, вот как. У нас, как будто бы, времени совсем маловато, чтобы его, ее найти и того. Умиротворить.

— Те двое, — Илья яростно потер щеку салфеткой, собирая начавшую засыхать кровь. — Считали, что это Порываева.

— Ты сам-то думаешь как, она? — поинтересовался Пони.

— Нет, — губы Ильи сошлись в одну упрямую линию. — Она нытик, а не всадник. Война совсем другая.

— Ну, брат, вот тебе и ответ такой вот. Значит, не она. Потому что, вот ты подумай, мы теперь знаем, что ищем всадника Мора. И если ты ее лицом к лицу за всадника не признал, то и нет. Не она, ни разу.

— Почему ты так уверен, что ищем Мора? — Илья скомкал салфетку и еще раз провел ей по подбородку. Кажется, видок у него был еще тот.

— Потому что, брат, сам что ли, не понял? Шибануло сильнее тебя и Аилиса того этого. Шторма вот прикрючило, да, но вот он уже начал выравниваться, когда я тебя утащил. А меня почти и не затронуло.

— А Шторма то с какой стати, если это был Мор?

— А Шторма вот Война звала, я думаю. Она почуяла тоже, наверное, что Мор просыпается.

— Бред какой, — Илья собрался было выкинуть кровавую бумажку на пол, но передумал. Это было некультурно. — Спорим я Маше позвоню, а там все хорошо? А Шторм просто придурок, и его трясло потому, что переел тетешек или какашек фей. Или что там в ваших Третьих землях курить принято?

— В Третьих землях курить вообще не принято, брат, вот как. А вот Войне позвонить — это хорошая мысль, это ты молодец.

— Отсталые люди, сразу видно, раз прямо таки и курить не принято, — Илья немного дрожащей от воспоминания о боли рукой достал телефон и, найдя недавно обретенный телефон Маши, нажал вызов. Он не успел даже “мяу” сказать, как она подняла трубку, но тут же подумал, что, может, звонить и вовсе не стоило, потому что Маша рыдала, причем рыдала так, что даже слова еле пробивались сквозь всхлипывания.

— Машка, — растерянно позвал он. — Машка, ты чего? Что случилось? Обидел кто? Что стряслось-то? Да что там, Маш? Все живы?

— И-и-и-и, — потянула она, но снова возрыдала. Пони, чуть ли не прижимающийся ухом к телефону с другой стороны, яростно жестикулировал о чем-то, но Илья никак не мог взять в толк. Все это “мальчик жестами объяснил, что его зовут Хуан” для него были тяжелы в восприятии. — Иии-иилья-аааа, — продолжила плакать Маша, но первое слово, видимо, пробило плотину. — У т-тебя Светка, Светка твоя, она же в полиции? Она может, я не знаю, — Война громко всхлипнула. — Может она сказать там, чтобы правда искали, и сейчас искали, потому что, — она икнула. — Потому что я звонила в полицию, а мне сказали в отделение, заявление, ыыииии, — съехала она на короткий припадок воя.

— Да что случилось-то, Маш? Св в полиции. Я ей позвоню, только скажи, что стряслось? — Илья начинал волноваться. Маша и в школе была твердолобой упрямой скалой, и в недавнем общении проявила себя как исключительно спокойная девица, а сейчас это было просто слезливое шоу какое-то.

— Натку, Натку по-похи, похитили, — выдавила она.

— Как это похитили, — опешил Илья, прислоняясь спиной к стенке “гаражика”, потому что голова резко закружилась от сюрреализма и сосущего холода внутри.

— В ма-машину за-запих-пихнули и увезли, почти внятно ответила Маша. — Я кусок номера запомнила. Но он грязный был. Ну и, это ауди, черная, черная-черная ауди, и номер там 675. Или 756. Какой-то такой.

— Ты-то как сама, — холодея еще больше и почти мертвым голосом спросил Илья.

— Я не успела, не успела, — заревела Маша снова. — Они думали, она там просто гуляет. Она там обычно гуляет после инста, но мы встретиться договорились, а я, а я пришла, а там, и она кричать начала, но ее засунули туда, и…