Вообще, строго говоря, он совершенно забыл о той ночи, которую провел с абсолютно незнакомой ему девушкой. Внезапно появившееся влечение к ней испарилось с той же скоростью, оставляя скребущее душу воспоминание об измене, однако даже оно преследовало Васильева недолго. Естественно, он испытывал жуткое чувство вины, корил себя за несдержанность, но, вместе с этим, ему было удивительным образом плевать на все это. Время назад не вернуть, так к чему пустые размышления о том, как стоило бы поступить?

Любил ли он Валю? Безусловно, да. Было ли ему стыдно перед ней? Разумеется.

Но рассказывать и, тем более, просить прощения Степа не планировал. Для чего? Она все равно не простит его, а так, может быть, через несколько лет (а может и быстрее) воспоминание о той ночи сотрется из его памяти навсегда.

Тем не менее, с каждым днем, проведенным в командировке, тревога нарастала все сильнее, постепенно превращаясь в чуть ли не животный страх. А что, если она действительно обо всем узнала? Что его ждет по возвращению домой?

Ответы на эти вопросы были Степану так необходимы, что он работал практически сутками, желая поскорее разобраться со всеми служебными обязанностями и вернуться в родной город. План удался, поэтому мужчина вернулся на несколько дней раньше положенного срока. Купил по пути домой ее любимые цветы, конфеты и вино — в общем, сделал все возможное, что пришло в его голову. Извиняться он не умел, но был уверен, что сейчас пришла пора учиться.

Ключ с привычным скрежетом скользнул в замок. Первый оборот. Второй. Дыхание неожиданно участилось от вновь подскочившей тревоги. Дверь легко поддалась, позволяя Степе зайти в прихожую, что он сделал нарочито громко, пытаясь привлечь внимание.

Висит пальто, на месте стоят туфли. На кухне горит свет, пыли на полочках нет. Пахнет стиральным порошком. Что же, все признаки присутствия в квартиры женщины налицо, значит, она хотя бы не решила его бросить, отлично. Кажется, все не так плохо.

— Милая, я дома! — вкрадчиво мягкий голос, словно у маленького ребенка, что разбил на прогулке коленки и пытается вымолить прощения еще до того, как мама все увидела.

— Убирайся к черту!

Что же, кажется, все плохо. Она даже не вышла к нему, чтобы сказать это в лицо. Судя по всему, даже не двинулась с места, чем бы ни занималась.

— Валя! Давай поговорим, пожалуйста, мне очень жаль. Прости меня, я…

Трудно извиняться, когда не знаешь, за что. Хотя с каждым мгновением Степе все сильнее и сильнее казалось, что девушка каким-то образом узнала об измене. Разувшись, он быстрыми шагами прошел на кухню, откуда доносился голос Вали.

— Что непонятного в слове «убирайся», Васильев?

Антонова сидела на подоконнике, укутавшись в мягкий плед и глядя на вечерний город. На улице шел противный дождь, мелкий, моросящий. Отвратительный, как мужчина, стоящий перед ней.

— Давай поговорим, пожалуйста, я…

На глаза Степе попался конверт — единственный предмет, лежащий на столе. Не обращая внимания на подпись, он взял его в руки, быстро открыл и вынул фотографии, быстро просматривая одну за другой. Однако скорость практически сразу уменьшилась, как только он осознал, что именно изображено на снимках.

— Прости меня, я… Мне ужасно стыдно перед тобой, я не знал, как тебе о таком рассказать. И не хотел говорить, потому что боялся, что ты…

— Стоп, Васильев, мне не нужны твои оправдания, оправдывайся перед собой. Хватит с меня любви, отношений, попыток идти против судьбы. Хватит с меня тебя.

— Но…

— Все, никаких слов. Я очень долго думала над этим. Ты либо убираешься к чертовой матери отсюда, мне все равно куда, хоть в Австралию.

— Либо? — надежда в голосе Степы молила о пощаде и прощении, буквально кричала, но, кажется, эту мольбу Валя совсем не слышала.

— Ты можешь остаться жить здесь, все-таки это наша общая квартира, но даже не надейся, что я тебя прощу. Это совершенно непостижимо, я… Не понимаю тебя, и не хочу понимать. Не хочу слышать о том, что ты не хотел, что это все она. Не хочу слушать твои извинения, мне они не интересны, ты мне больше не интересен, я не хочу знать, как у тебя дела, не хочу поддерживать тебя, нет. Я слишком много раз делала шаги тебе навстречу, хватит.

Томительное молчание. Нервозно тикают часы, из последних сил пытаясь протолкнуть секундную стрелку дальше хоть на миллиметр, но она не поддается. Лишь легонько подрагивает, показывая, что еще жива, но финал неизбежен — тиканье прекращается. Оглушающая тишина теперь буквально звенит в ушах Степы. Все? Это их конец? Из-за какой-то девушки в баре… Совсем все?

— Это… Ты…

— Я серьезно. Все, это конец, я приготовила документы на развод.

— Ты не дашь мне даже крохотного шанса?

— А должна? После этого? Степа, я была готова простить тебе все на свете, я была готова ради тебя отвернуться от судьбы, пойти по другому пути. Но вот это, — Валентина кивнула на фотографии в его руках с ярко выраженной гримасой отвращения. — Вот это уже перебор.

Антонова натянула рукава тонкой кофты на кисти рук, пряча даже пальцы и снова отвернулась к окну, смотря за редко проезжающими машинами. Дождь усилился, переходя в ливень. Она любила крупные капли, падающие на волосы и плечи. Любила бегать по лужам и падать в мокрую ярко-зеленую траву. Но сейчас все вокруг ей было противно. Отвратный дождь. Мерзкий Степа. Еще более мерзкая она сама.

— Что с таймером?

— Не твое дело.

— Мое. Ты вычеркнула меня из жизни, как мужчину, но я по-прежнему твой человек, плевать, я буду рядом и буду тебе помогать, поняла меня? Итак, что с таймером?

От такой неожиданной самоуверенности со стороны Степана рука девушки словно сама собой протянулась в его сторону, обнажая запястье с таймером, который еще несколько дней назад мерно отсчитывал время до встречи с соулмейтом, но сейчас…

— Опять девятки?

— Дурачок, — Валя слегка рассмеялась, но тут же обреченно покачала головой. — Неправильно смотришь, здесь шестерки.

— Шестерки? Это что еще такое? Что это может значить?

— Понятия не имею, я пыталась узнавать, но никто из моих знакомых не знает ничего о таком. Все говорят, что первый раз видят.

— У меня есть человек, который точно в этом разбирается. Поехали.

— Сейчас? Вечер же…

— Поехали.

Степа решительно развернулся на пятках и направился в прихожую, всем видом показывая Вале, что не планирует слушать ее возмущения. Кажется, тогда именно эта черта характера Степы поразила Валентину. О, нет, в ней не начали пробуждаться какие-то чувства, нет, она все еще невероятно злилась на него, буквально хотела задушить. Он действительно резко и одномоментно перестал быть для нее мужчиной, перестал быть мужем, но остался тем человеком, который уверенно будет решать ее проблемы, как раньше. И пусть она ошиблась, выбрав его, а не свою судьбу, но он тоже совершил роковую ошибку — все встало на свои места.

***

Маргарита очень долго молчала после завершения рассказа Оксаны, монотонно перебирая ее мягкие волосы. Пальцы слегка массировали чувствительную кожу головы, легко надавливая в необходимых местах. Кажется, Рита полностью сфокусировалась на этом действии, стараясь выкинуть из головы все остальное, но это было совсем не так. Слишком много разной информации вдруг на нее свалилось, она не была уверена, что поняла все верно, не была уверена ни в чем, кроме одной единственной вещи — своей трепетной и невероятно сильной любви к Оксане.

— Так значит… Мой соулмейт девушка. И ты соблазнила ее парня?

— Мужа, если точнее.

— Мужа, — коротко повторила Власова, кратко целуя Амелину в макушку. — И как в твою светлую голову пришла эта идея?

— Не знаю, я… Решила, что этот способ будет самый действенный, измена практически всегда меняет взгляд на вещи, особенно женский взгляд, и я…

— Ты права, родная. Я уверена, что в ней что-то изменилось, иначе бы я не очнулась. Так ведь это работает?

— Да, ваши судьбы связаны, и, если ты очнулась, значит, она как-то изменила свое отношение к мужу или к тебе, своему соулмейту, не знаю, родная, но что-то изменилось.