Надо же, только сегодня утром раздумывала, а не завести ли любовника, и вот… Вселенная, какая же ты все-таки сволочь!

До полуночи оставалось около получаса, когда потрепанная «Газель» приехала к заброшенным кошарам на дальнем поле. С ними отправились человек десять, недовольных властью рыжего самодура. Кто пришел с ружьем, кто с топором. Сам Игнат взял острые вилы с короткой рукоятью.

Лена шла, поминутно проваливаясь то ли в кротовые норы, то ли в ямы, а может и вовсе в заросшую травой колею. За спиной она чувствовала возбужденное молчание, эти люди не перешептывались, они подбадривали друг друга взглядами и жестами. Игнат решительно шагал впереди.

Загоны для овец стояли параллельными рядами. Доктор сказал, в одном из них держат пленниц, скорее всего, там и пройдет жуткий ритуал. Но как отыскать нужный? У Лены не было часов, однако она чувствовала, что время приближается к полуночи, чувствовала всем сердцем матери, у которой отняли ребенка. С каждым шагом она все ближе к дочери, но в любую секунду…

И тут она услышала вопль. Кричала маленькая девочка. Один раз. Так страшно кричат лишь один раз. Перед смертью. Только бы не Иришка,…

Она схватила Игната за руку и потащила в ту сторону, откуда донесся крик. За ними бросились остальные. В отдалении чернели три кошары, стоящие особняком. В которой из них?

Второй крик звенел дольше первого, но и он оборвался невнятным бульканьем. Лена перекрестилась и зарыдала в голос. Зато теперь не осталось сомнений: кровавый ритуал рыжий проводит в правом загоне. Вбежав в распахнутые настежь двери, она остановилась, как громом пораженная. Посреди кошары, прямо на земляном полу, ярился и пылал костер. Рядом стояла старая чугунная ванна, со сколотой кое-где эмалью. Никита сидел в ней абсолютно голый, подтянув колени к подбородку. По его густым волосам, по лицу, шее и плечам стекали струйки крови. В ногах у безумца лежали две мертвые девочки. Дочери среди них не оказалось.

Лена вздохнула с облегчением, но тут подручный долговязого подтащил к ванне третью жертву. Глаза у малышки были завязаны черной лентой, а рот зажимала широкая ладонь. Невозможно угадать, Иришка это или чужая дочь, но сердце Лены сжалось от страха за обеих.

Еще шесть или семь мужчин стояли чуть поодаль, напуганные и встревоженные. Даже в неверном свете костра, с первого взгляда было понятно, что все происходящее им не нравится, но возражать главарю никто не отважился.

Никита взял острый нож, лежащий на краю ванны. Протянул руку за третьей жертвой.

– Не-е-ет! – закричала Лена, но ее никто не услышал.

Игнат выхватил ружье у товарища, оторопевшего от всего увиденного, и застрелил подручного маньяка. Злодей рухнул, не успев положить девочку в ванну. Эхо выстрела заметалось в пустой кошаре. Лена зажала уши. Никита поморщился и затряс головой, как будто его тоже беспокоил громкий звук. Неужели пророчество цыганки сбывается? Может быть, проведя половину ритуала, глухонемой обрел способность слышать?!

– Верни мою дочь, – закричала Лена. – Где она? Отвечай, скотина!

Никита встал во весь рост, кровь стекала по животу и ногам. Он схватил девочку за волосы и подтащил поближе к ванне. Повязка уже сползла с глаз, теперь малютка истошно визжала, но слышала ее только Лена.

Две банды сражались молча, люди били и резали друг друга, выкручивали руки, выдавливали глаза – и все это без единого слова, без ругательств и окриков.

Никита поднес нож к горлу девочки, но убивать не торопился. Он закрывался этим вопящим щитом, чтобы оставался шанс на побег, если его банда не выстоит.

Игнат, поигрывая вилами, подошел поближе. Рыжий угрожающе набычился и прижал лезвие ножа к сонной артерии девочки. Его соперник равнодушно пожал плечами и сделал еще один шаг. Никита отступил на шаг, поскользнулся в мокрой ванне. Чиркнул по горлу, обрывая визг девочки, отбросил ее обмякшее тело и нож, и опрокинулся навзничь. В последний момент ухватился руками за чугунные края, чтобы не разбить голову. Игнат прыгнул вперед и вонзил острые вилы в его левую ногу, чуть выше колена.

Глаза маньяка полезли из орбит от невыносимой боли. Никита разевал рот, как рыба, выброшенная на берег, но так и не сумел закричать. Вилы ужалили снова – в плечо, потом в живот, в правое бедро. Игнат истыкал его острым трезубцем, словно пытался наколоть на вилку последний вареник, скользящий туда-сюда по миске полной сметаны. Лена подбежала к ванне, повернула рыжую головку, закрыла незнакомые глаза и поцеловала холодный лоб. Это не Ира. Но где же…

– Где моя дочь?! – закричала она так громко, что даже стены кошары задрожали.

На это раз ее услышали. Откуда-то слева, из-за груды давно сгнившей соломы, донесся слабый голосок:

– Мама? Это ты? Где мы?

– Родная моя, все хорошо! – Лена бросилась к дочери, только что очнувшейся от долгого сна, подняла на руки, закружила, прижала к груди. – Никому тебя не отдам, слышишь? Никогда и никому!

Мозолистые пальцы властно разжали ее руки. Игнат сбросил потертую мастерку, завернул в нее девочку и, сунув теплый сверток в руки матери, подтолкнул обеих к выходу. И то верно, ночи в степи зябкие, как бы не простудилась дочка. А до станции путь не близкий.

Лена шла по полю, не разбирая дороги, но теперь ее не беспокоили ни ямы, ни кротовые норы. Дочь обвила руками ее шею и снова впала в забытье, бормоча сквозь сон:

– Ехали цыгане кошку партизанить. Кошка сохла, хвост – обрез…

За спиной вставало зарево. Игнат и его подельники подожгли овчарню с четырех углов, не оставляя израненному Никите шансов на спасение. Возможно, он уже истек кровью или задохнулся в дыму, но Лена представляла, что он еще жив и корчится на земляном полу в страшных муках, не издав ни единого звука. Да, сейчас ей хотелось одного: чтобы изверг умирал долго. Чтобы страдал от боли до самого рассвета.

– Кто слово молвит, тем капец, – подытожила Иришка, и потерлась щекой о мамино плечо.

– Уважаемые пассажиры!

Противный каркающий голос вырвался из динамика и закачался на пыльных люстрах.

– На прибывающий поезд до станции «Арбатская» посадки нет!

Отразился от мраморных стен и ломким зигзагом устремился к противоположному концу перрона.

– Для вашей безопасности, отойдите от края платформы!

Звук, теряя на излете мощь и смысл, опрокинулся в тоннель. Через мгновение оттуда вырвался сине-зеленый состав, как будто обрывки гулкого эха разбудили хулигана и тот бросился на обидчиков с кулаками, возмущенно гудя. Заступившие за желтую линию пассажиры испуганно отпрянули назад, наступая на модные туфли и потертые кроссовки тех, кто напирал сзади. Народу вокруг тьма-тьмущая. Пересадочный узел. Час пик.

Толпа качнулась обратно, с неизбежностью прибоя или маятника. Впрочем, здесь уже не до красивых сравнений: доля секунды и люди посыплются на рельсы или размажутся по борту летящей махины. В передних рядах послышались крики паники, сзади кто-то рявкнул:

– Держите ротозеев!

По самому краешку платформы заскользил ангел в сером форменном кителе. Высокая блондинка, стремительная и грациозная, отодвигала прихлынувшую толпу круглой табличкой с черно-белым знаком, а другой рукой как бы успокаивала стального зверя. Поезд сбросил скорость и замер, прижимаясь к равнодушному силовому кабелю, дрожа от переизбытка энергии, а потом тихонько уполз, посверкивая красными огоньками, наверное, от стыда.

– Не волнуйтесь, дорогие друзья, через минуту прибудет следующий поезд, – голос девушки журчал, подобно ручейку в лесной чаще и, надо сказать, действительно успокаивал. – Желаю вам чудесного понедельника и прекрасной рабочей недели.

«Как же она бесит!» – подумала Гульназ, и снова каркнула на всю станцию:

– Отойдите от края платформы! Не создавайте ситуации, опасной для жизни и здоровья окружающих людей!

Уже отключая микрофон, не сдержалась: