Приступы бешенства сменялись апатией, долгими запоями, которые снимались медикаментозно и снова вели к прошлому кошмару. Отчаянию, бешенству и так до бесконечности, до седых материнских волос. Бедняжка рванула в Православный монастырь за поддержкой, благо знакомых в религиозных кругах всех конфессий хватало. Приняли Михаила на реабилитацию, только не прошло трёх месяцев, как всё повторилось: отчаяннее, бешенство, запой.

Позже уехал к брату в Кандалы. Остановился, остепенился, окреп верой, не оттого, что старообрядчество давало силы, сам в себе силы нашёл, желание жить. Через несколько лет окончательно завязал с выпивкой, женился на вдове с двумя детьми, внешне не слишком привлекательной, работящей, хозяйственной, набожной, тихой.

Отец на радостях дал денег на новый дом. Никому из детей таких подарков не делал, Михаилу преподнёс. Тот решил по-своему: отремонтировал небольшой дом Марины, доставшийся от родителей; пристроил две просторные комнаты; купил старенький, крепкий трактор, к нему плуг и борону; построил птичник и начал жить натуральным хозяйством.

К дому Михаила Калугина потянулись сначала соседи – кто яиц купить, кто трактор арендовать, – потом стали приезжать из райцентра, покупать оптом птицу, овощи. Сейчас всем в Кандалах известно, где самое сладкое молоко, из какой курицы получится наваристый, сытный бульон, у какой хозяйки всегда можно купить отменных грибов – хоть солёных, хоть сушёных, ни одного червивого не попадётся – где раздобыть свежей лесной ягоды ребятишкам.

Вот только хмурость, неприветливость Михаила не исчезла, напротив, росла год от года. Про таких говорят: старовер кружку воды путнику не подаст. Ему действительно тяжело было улыбаться, будто атрофировались отвечающие за это мышцы, а смеха Михаила никто из Климовых не слышал с далёких довоенных времён.

Вечер прошёл в семейном кругу, пришла Марина с двумя детьми, которые родились в браке с Михаилом, старшие давно жили в городе, навещая родителей по выходным. Посидели тепло, душевно.

Утром отправились в молельный дом, наряженные, как на праздник. Воскресенье. Игнат чувствовал себя чужим, ловил недовольные взгляды общинников, не дело это – жить в миру, по мирским законам, а потом заявляться, как ни в чём не бывало. Однако стерпели. Из уважения к братьям Калугиным или зная намерения Игната в отношении дочери Барханова – неизвестно. Он бы сам вышел, душно ему было, маетно, но вся семья пошла, решился уважить.

После обеда Фёдор засобирался в райцентр, откуда прикатил Игнат от железнодорожной станции. Позвал брата, тот, не думая, согласился. Чем заниматься целый день – неясно. Вечером зайдёт за Любой, пригласит на прогулку. Жалко, что негде продолжить начатое накануне. Фёдор бы вошёл в положение, но при детях в жизни не позволит. Стоит разузнать, есть ли в райцентре гостиницы, турбазы поблизости, взять у брата УАЗ Патриот, прокатить Любу с ветерком.

За неспешной беседой проехали километров пятьдесят, за очередным поворотом началась грязь, которую Игнат не заметил, когда ехал с Саньком, – дождь прошёл.

Почти сразу увидели машину, жёлтую Ниву в старом кузове. Дряхлая железяка раскорячилась сбоку дороги, чтобы её могли объехать.

– Ермолина машина, – буркнул Фёдор, остановился чуть поодаль, направился к Ниве.

Игнат последовал за братом, не сидеть же сиднем, вдруг помощь требуется. Остановился в нескольких метрах в недоумении. Рядом с передней жёлтой дверью стояла женщина, вернее, девушка, крутя в руках баллонный ключ. Присмотрелся, стало понятно, что машина приподнята на домкрате. Неужели девчонка сама собралась менять колесо? Судя по расположению колеса, не только собиралась, успешно справлялась.

Игната сильными женщинами было не удивить, встречается среди служивых прекрасный пол. Дамочки, которые фору дадут любому мужику, только девушку в светлом платье колесо от Нивы могло перетянуть.

– Запаски-то у тебя нет. – Фёдор хлопнул капотом, уставился на девушку.

Игнат посмотрел на неё же. До чего забавная, как ёж перепуганный. Русые волосы выбились из косы, торчат вокруг взопревшей головы кучерявыми иголками. Глаза, сверкнувшие невиданной зеленью, уставились с подозрением на Фёдора.

– Как нет?

– Так, – развёл ручищами Фёдор.

– А я как же? – пробормотала та в ответ, перевела взгляд на Игната, отчего-то покраснела.

Если девочка воспитывалась в патриархальной строгости, её любой незнакомый мужчина может заставить смутиться. Хотя, какая патриархальная строгость – стоит, баллонником машет, руки в солидоле, по лицу грязь размазана. Живое воплощение если не прекрасной амазонки, то воинствующей феминистки.

– Куда собралась, Александра? – участливо спросил Фёдор.

– В райцентр, – вздохнула Александра. – Посылки отправить, с «Озона» заказы получить, книги у доброй женщины забрать, три коробки детских отдаёт, а…

– Садись. – Фёдор показал на Патриот. – Отправим, заберём. Связь появится, позвоню Алексею, примчится, поменяет колесо, на обратном пути заберёшь своего крокодила.

– Спаси Христос! – пискнула Александра, рванула в сторону Нивы, стала вытаскивать с заднего сиденья пакеты с какими-то коробками среднего и маленького размера.

Игнат следил за мельканием стройных ног и не мог оторвать взгляда от красных шлёпок с высокой подошвой, которые при каждом отрыве маленькой пятки от стельки противно хлюпали. Но помочь не сообразил. Фёдор сам всё сделал, усадил нежданную пассажирку на заднее сидение, среди своих сокровищ, окликнул брата:

– Игнат, поехали!

– Поехали, – нахмурился в ответ тот.

Вот мы и встретились Александра Ермолина. Шура.

Дорога проскочила быстро, особенно, когда начался асфальт. В глуши начинаешь ценить удобство благ цивилизации, начиная от водопровода, заканчивая дорогами.

– Сначала заедем по моим делам, а после займёмся твоими, не против, Александра? – сказал Фёдор, поглядывая через зеркало заднего вида на пассажирку.

– Не против, – кивнула Шура.

Игнат посмотрел в то же зеркало, который раз за время пути. Успел рассмотреть Александру, было бы что рассматривать. Девушка и девушка, девчонка, считай. Русые волосы собраны в косу. Игнат забыл, когда последний раз видел подобную причёску у женщин. Глаза с прозеленью, или это лес отражался, придавая оттенок серой радужке? Пухлый рот, какой-то совсем детский. Острый подбородок и славные, румяные щёки. Тонкий, едва вздёрнутый нос на фоне разрумяненных щёк делал Шуру похожей на мультипликационного героя. Игнат не мог вспомнить, какого именно. Не смотрел он мультики, мог случайно наткнуться и тут же переключить.

Светлое платье совсем простенькое, подол прикрывает колени, полочка застёгнута на все пуговицы, лишь у шеи одна-единственная расстёгнута, поясок. Скромно, не скажешь, что со вкусом, просто – скромно. Впрочем, чего Игнат ожидал от девушки, которая благодарит словами: «Спаси Христос». Декольте до пупка или демонстративно-короткую длину? И почему он должен чего-то ожидать от посторонней девушки?

Мысли занять нечем, вот и лезет всякая блажь в голову. Выбор сделан – Люба. Нечего по сторонам смотреть, тем более, было бы куда смотреть! Всё-таки нужно найти место для интимного свидания с невестой, и заявление пора писать. Месяц ждать не придётся, Игнат был уверен, пойдут навстречу Калугиным, но время на подготовку всё-таки нужно.

Игнату свадьба была не нужна, он не понимал плясок вокруг этого торжества: расписались, насладились медовым месяцем, всё! Большего не требуется. Только есть родители, родственники с двух сторон, которым торжество в честь молодых в радость. Сослуживцы ещё – этим тоже нужно будет устроить отдельное торжество. Приглашать в Кандалы не стоит – не поймут, а если обойтись без традиционной пьянки в честь праздника – не поймут тем более.

Фёдор припарковался на узкой улочке, рядом с двухэтажным деревянным домом с резными, крашенными наличниками. У перекошенной двери красовалась памятная доска с указанием, что дом – памятник архитекторы, в котором когда-то жил купец второй гильдии Андреев. Рядом растянулось кирпичное строение, пестревшее вывесками и белыми пластиковыми окнами. Явный новострой. Там и скрылся Фёдор, ловко для человека своего телосложения перескочив лужу на тротуаре.