Кедрач закончился неожиданно, в одно мгновение УАЗ выскочил из тенистого леса на широкую, раскатанную тракторами дорогу, с большими домами, высокими деревянными заборами по обе стороны.

– Куда? – трясясь от страха, спросил Саня.

– Прямо, через три дома в проулок сверни, там покажу.

Саня притормозил там, где велено, поёрзал, покосился на пассажира, отсчитывающего полагающиеся две пятьсот за труды. После посмотрел на крыльцо справного, современного двухэтажного сруба, открыл рот, не сумев сдержать эмоций.

Игнат сам бы не удержался, если бы не знал, как облупленного, того, кто появился на пороге. Дверь дома отворилась и наружу ступил здоровенный детина под два метра ростом, косая сажень в плечах, в светлой рубахе-косоворотке, широких льняных штанах, с огромной, окладистой бородой-лопатой.

Подойдёт такой, велит покаяться в грехах, и станешь каяться, даже трусы вытряхнуть от продуктов жизнедеятельности забудешь.

– Я поеду? – промычал Саня.

– Ступай, сын мой, – величественно ответил Игнат, зачем-то приложил ладонь ко лбу несчастного, надавил что было силы, тут же шлёпнул с оттягом и выскочил на улицу, давясь смехом.

УАЗик рванул по узкому проулку, между кустов крапивы, полыни, распугивая кур, гусей и полусонных поросят. Игнат ржал, как конь, уже не стесняясь, перегибался пополам, хватался за живот.

– Ну, здорово, разведка, – услышал он басистый, под стать телосложению, голос старшего брата.

– Здорово! – протянул он руку в ответ.

– Неужто, правда, жениться надумал?

– Надумал. На дочке Барханова, Любе, знаешь такую?

– Знаю, знаю. Да, вон она идёт.

Игнат проснулся рано, что называется, с петухами. Сначала не понял, что за звуки несутся в открытое окно, спросонья решил – телевизор надрывается. Но быстро сориентировался в ситуации, довольно потянулся, огляделся.

Просторная комната, полутораспальная кровать из натурального дерева с ортопедическим матрасом, высокие комоды вдоль стен, платяной шкаф в углу. На окнах простые шторы, без ламбрекенов и прочих завитушек, растения в цветных горшках на подоконниках.

Раз проснулся, значит, надо вставать. День впереди длинный, планы какие-никакие имелись, главное – познакомиться поближе с Любой. Накануне, сразу по приезду, Люба шла по проулку по своим делам, остановилась, чтобы поприветствовать соседей, задержала взгляд на Игнате.

В том, что она его узнала, сомнений не было, как и в том, что поняла, зачем он пожаловал. Игнат хотел было перемолвиться парой слов с потенциальной женой, но одёрнул Фёдор, тот самый брат, к которому приехал Игнат:

– Нехорошо это, – шепнул он.

Игнат сразу вспомнил, где находится. Замашки современного мира и избалованного женским вниманием мужика стоит оставить при себе. Придёт время, тогда и поговорит с Любой, а пока достаточно вежливого приветствия.

Игнат знал, Люба набожной не была, давно жила в миру, как уехала в семнадцать лет в Новосибирск, так там и осталась. Закончила колледж на экономиста, поступила на заочное в институт, одновременно работала и жила полной жизнью молодой девушки в большом городе.

После вышла замуж, как это часто бывает, не спросив родителей, особенно отца. За единоверца, только муж был из другого согласия[4], тоже беспоповского[5], из поморцев[6]. Обе семьи рады не были, но противиться не стали, тем более, у брака имелась «уважительная причина», которая того и глади полезет на нос.

Причины развода Люба не называла, в переписке Игнат лезть в душу не собирался, да и в принципе не хотел. Нечего прошлое ворошить, смотреть надо в новый день. Официально разводы не приветствовались, какого супруга господь послал, с тем жить следовало, только люди – не роботы, тем более в двадцать первом веке, по чужой указке мало кто жить согласен. Родители испросили у наставника разрешения на развод дочери уже через год после официального и сейчас подыскивали нового мужа Любе, в этот раз точно своего согласия, чтобы без сюрпризов. Нажилась самостоятельно, достаточно!

Игнат, несмотря на то, что родился и жил в миру, женихом считался завидным. При должности, погонах, деньгах: государство не скупилось, оплачивая «услуги» Калугина. Из известной в их краях семьи. К тому же, два родных брата Игната жили тут же, в Кандалах, отец приезжал, да и сам Игнат навещал родственников. Не чужаки, одним словом.

Так что дело, считай, решённое. Осталось только молодым между собой договориться, но в этом-то Игнат не сомневался. Люба ему приглянулась. Невысокая, полноватая в нужных местах. Платье из вискозы обхватывало налитую грудь, опускалось на небольшой женский животик, струилось по крепким бёдрам и заканчивалось у круглых, аккуратных коленок.

В том, что он производит впечатление на женщин, сомнений у Игната не было. Судить о собственной привлекательности сложно, однако, факт оставался фактом: он был атлетически сложен, постоянные физические нагрузки, часто запредельные для человеческого организма, оставили след на его высокой, поджарой фигуре. Ни капли лишнего, налитые мышцы, обтянутые загорелой кожей – следствие последней командировки.

Лицо? Лицо как лицо. Глаза карие, тёмные волосы подстрижены коротким ёжиком, широкие скулы, как говорили женщины, скульптурные. Нос, как у всех, не большой, не маленький, не картошкой, без горбины – обычной нос. И рот обычный, вот зубы на зависть белые, ровные – это у Калугиных семейное, наследство отца. Семь человек детей, любого в рекламу стоматологических клиник бери, на фото «после».

Игнат быстро оделся, нашёл уборную, ванную комнату, привёл себя в порядок после сна, отправился на первый этаж. Ступать босыми ногами по полу, по ступеням из натурального дерева – особое удовольствие. Стоял оглушительный запах свежеиспечённого хлеба, сдобной выпечки и еле слышный – древесный смолы. Фантастика.

На первом этаже, рядом с самой настоящей русской печью, стояла жена Фёдора, Полина. Игнат невольно залюбовался плавными движениями невестки, как та достаёт румяные булки из печи, устраивает на поддоне из дерева, ставит новую порцию. Светлое, длинное платье в пол, перетянутое цветастым передником, не скрывало ладной женской фигуры. Четверых детей родила, а фигурка девичья осталась. Повезло брату, пусть не с первого раза, но сильно повезло.

Рядом топтались дочери, старшая, Маша, двенадцати лет, деловито скатывала тесто в причудливые рогалики, ей помогала, высунув язык от усердия, пятилетняя Дарья, тут же крутился трёхлетний Максимка, то сахара на рогалик посыпает, то кисточкой со взбитым яйцом ткнём со всем старанием, то побежит за отцовским молотком, табуретку, в углу стоящую, «чинить» примется. У Фёдора с Полиной, как и полагается, детей приучали к труду сызмальства. Никаких поблажек, встал на ноги, пошёл, значит, можешь по дому помогать. Праздность, как и лень – грех.

Самый старший где-то с отцом. Двадцатилетний Алексей, пока на каникулах – полноценный помощник в доме и на работе.

У Фёдора был небольшой, однако успешный бизнес. Уродился он плотником от бога, приехав в Кандалы, сумел увлечение превратить в дело, открыл столярную мастерскую, начал изготавливать мебель. В условиях отдалённости от крупных населённых пунктов, жители большого села стали охотно покупать красивую и прочную продукцию. Позже подтянулось плотницкое дело – срубы на дома, бани, просто брус, доска, прочий погонаж – ни одной щепки сквозь пальцы не ускользало у рачительного хозяина.

Сейчас мебель его фабрики продавалась по всей области, не сказать, чтобы как горячие пирожки, но успешно. Срубы же пользовались большой популярностью, покупали и из соседних областей. На безбедную жизнь семье хватало.

Первой Игната заметила Маша:

– Доброе утро, дядя Игнат!

– Доброе утро, – в ответ улыбнулся тот.