Встретил я Лелю, как мне тогда показалось случайно на местном рынке, но оказалось он разыскивал меня уже давно и искал он меня из-за чаши. Собственно он прямо потребовал у меня чашу и в случаи моего отказа, угрожал убийством, конечно с согласия пославших его. Но как я понял убивать он меня если и собирался, то очень извращенно, зная его садистские предпочтения, я уже в голове прокручивал возможные варианты развития событий. Но надо заметить, что это меня ничуть не взволновало, я спокойно прослушал его и повернувшись пошел по своим делам. Он вслед мне выкрикнул, что он де далеко не один приехал и то, что он прекрасно знает мое место расположение. Я сплюнул, так как после беседы с ним было ощущение омерзительной горечи во рту, как будто несколько дней не чистил зубы...

  Этим же вечером в разговоре с чашей, она сообщила мне, что Мизиринг, так она обозвала Лелю, не сможет без моего согласия ни войти в дом ни что-либо сделать со мной, так как я стал Архатом воздушного пути и всякое посягательство на мою целостность будет восприниматься реальностью, как противодействие некоему Закону Основания и повлечет за собой соответствующие последствия и что Мизиринг - Леля это прекрасно понимает и чувствует, но видимо те, кто стоит за ним хотят все таки добиться своего любой ценой...

  Лица, лица, бесконечные вереницы лиц, где каждое хочет обогнать прочих и стать эталоном беспечности и успешности. Лёля пропал, он не появился ни завтра ни послезавтра, ни через полгода. Я забыл о его существовании и даже вновь как встарь стал практиковать, только сейчас ко мне приходили просто лечиться, никого не интересовала внутренняя гармония и обретение собственного пути, все хотели сытого счастья и пустой праздности. Как люди узнали о моей способности я не знаю, возможно нашелся какой-то внимательный телезритель с отличной памятью на лица. Лечение им мое помогало, при чем всем, но действовало оно конечно не долго. Объяснения после прослушивании чаши, насчет того что происходит в жизни и что следует предпринять, чтобы исправить болезнь воспринимались поголовно благосклонно, но, увы, были лишь единицы, которые хоть как-то пытались их выполнить. Видимо добившись облегчения, большинство вновь погружалось в разврат во всех его проявлениях, после чего болезни вновь всплывали в той или иной форме, заставляя своего носителя опять обращаться ко мне. Денег я ни у кого не просил, но русская потребность никому не быть должным, обогатила меня чрезмерно. Мне даже пришлось организовать что-то наподобие богадельни, где принимали всех кому негде было жить и нечего есть. Ехали ко мне со всей России, около года беспробудной работы во мне накопилось столько скверны и усталости, что захотелось уйти в тайгу и хоть какое то время побыть наедине с чистотой и покоем. И вот в последний день моего приема, когда я практически собрался на следующий день отбыть на неопределенны срок в Лес, пришла Она... Даже не знаю была ли она больна, в последние месяцы люди стали для меня прозрачными сосудами, в которых я почти без труда видел их явные и тайные страсти, в ней все было лаконично и я бы даже сказал аккуратно, все было на своем месте, все выглядело приятным и простым как летний порыв ветра жарким летом, дающим долгожданный глоток свежести и отдохновения. Тут же я понял, что никуда не пойду, по крайней мере ближайшее время, а останусь с ней, чтобы можно было вдыхать ее и успокаиваться и погружаться в такие глубины, из которых не хочется подниматься.

  Она ни на что не жаловалась, но и сказать точно зачем и откуда пришла тоже не могла. Из невнятного ее лепета я разобрал только то, что она думает, что с ней произошло что-то плохое, но что и когда не помнит и как добиралась сюда для нее тоже загадка. Назвалась она Глашей и после долгого продолжительного молчание, как мне показалось получасового, попросилась остаться и вести хозяйство в моем доме. Я конечно с радостью согласился и предложил ей посмотреть, где она может обустроить себе угол. Она долго ходила и вернувшись сказала, что в подвале около окошка, что побольше других есть комнатка снабженная и кроватью и небольшим столиком и что там было бы ей очень даже замечательно и хорошо и можно ли ей там жить? Я сказал, что освободившись осязательно спущусь и помогу ей прибраться.

   Так мы прожили два года. Посетителей с каждым месяцем становилось все меньше и однажды настал день, когда никто не переступил порог моего дома. И на следующий день никого не было. Мы с Глашей выбрались погулять и я ясно понял, что стал свободен. Медленно двигаясь вдоль улиц, она еле касалась меня плечом и все время смотрела вперед. Договорившись встретиться дома, она развернулась и пошагала в другую сторону. А я потом долго сидел на скамейке и ни о чем не думал. Когда начало темнеть я отправился домой. Глаши все еще не было. На улице поднялся небольшой ветер, который закончился проливным дождем. Я собрался было пойти с зонтом встречать ее, но тут дверь отворилась и на порог зашли две намокшие девочки лет шести, а следом за ними вошла и Глаша.

  - Вот, извини, им некуда пойти, они наверно потерялись.... Я была на окраине леса и когда начался дождь хотела пойти назад, но тут увидела их под деревом. Они видимо потерялись..

  - Да, конечно, проходите, обсыхайте и чаю конечно, прежде всего чаю!

  Их троих сильно промокших и озябших я завернул в три больших махровых полотнища, неведомо как оказавшихся в старом шкафу и напоил разнотравным отваром, который мы с Глашей собирали в прошлом году. Так нас стало четверо. Девочки говорили мало и все больше играли на старом расстроенном пианино или листали многочисленные книги, которые притаскивали с чердака или подвала.

   Жизнь наша была однообразна, немного скучна и благостно спокойна. Мы часто гуляли вместе, выбираясь в лес. Обойдя все возможные тропинки и ознакомившись со всеми ручейками и полянками, девочки стали подолгу оставаться дома играя с чашей. Мы с Глашей стали замечать что они иногда пропадали, сначала не надолго, а потом, спустя несколько недель мы могли их не видеть по несколько дней. Со мной девочки почти не говорили, а с Глашей иногда болтали, отгородившись локтями и маленькими узкими спинами.

   Однажды Глаша подошла ко мне, приобняла сзади и долго стояла так видимо о чем-то думая.

  - Знаешь, Санечка, они, девочки стали уходить в чашу...

  - Как это?

  - Они сказали, что просто входят в нее, как в дверь и все... , а потом так же выходят когда захотят...

  - И что они там видят?

  - Они сказали, что я сама увижу, когда зайду...

  - И ты была там?

  - Пока у меня не получается...,но девочки сказали,что мне помогут, вот только не знаю хочу я этого или нет...

  Я повернулся и внимательно посмотрел на нее. Теперь она казалась мне старше, намного старше меня, но это была не телесная старость, а какой-то очень большой опыт множества прожитых жизней, который просвечивал в глазах и медленных движениях.