Помню июль был совершенно похож на осень. Жухлая листва высоченных тополей на них самих и на всех дорогах вокруг навевала приятную скуку, предвещавшую покой и застой. А с лип что-то медленно слетало, капало и пахло сладким, резким отчаяньем как будто случилось что-то непоправимо страшное, но никто об этом ничего не знает. И только молчаливое предчувствие, захватив все в свои силки, медленно и неумолимо тащит к себе в черную бездну. Яшка и его шайка были полностью безбашенными, убегая из интерната, они делали что хотели и постоянно избегали каких бы то ни было наказаний за свои преступные поступки. Но погубил их мороз! О, они были большими эстетами и выдумщиками. Придумав надевать на выхлопные трубы что-то наподобие тряпичных фильтров, они набивали их либо полынью, либо смородиной или просто смачивали тряпки в каких-нибудь дешевых ароматизаторах и потом вдыхали эти смертельные пары, наслаждаясь и забываясь где-то далеко за пределами этой реальности. Конечно это не могло продолжать долго. Да. Они все погибли. Это случилось в каком-то подвале одного из близлежащих к интернату домов. Застряв в своих затяжных грезах, наглотавшись таблеток, они просто не смогли добраться до тепла. Пытаясь, согреться они слепились в один большой ком, который постепенно остывая мертвел и черствел, превращаясь в колобок из двенадцати апостолов Дурмана. Расцепить их было уже невозможно, страшный шар так и выкатили наружу, так его и похоронили, выкопав в мерзлой земле огромную полусферическую яму.
В интернате приходило много проверок, комиссии сменяли друг друга и в воздухе висела тяжелая, давящая на грудь и на голову грусть.
Да, был жаркий осенний июль, и вспоминая Яшку и его сподвижников я теперь понимал все то, что было у них в жизни как будто был одним из них. Трава полностью пропиталась светом и мягко светилась. Если подойти ближе к стволам лип, то можно было увидеть снующих взад и вперед муравьев, бесчисленных мошек, лоскуты скомканной паутины, кусочки какого-то непонятного происхождения и все это выстраивалось в безумно красивый узор, в мандолу жизни и смерти. Такое было лето.
После того как со смерти Яшки и его соратников прошло три месяца и все возможные комиссии выяснили и постановили все, что только смогли, начался какой-то массовый психоз. Мы тогда еще не могли выходить за пределы интерната и проводили большую часть времени в корпусах. По ночам почти всем снилось одно и тоже, многие утверждали что видят друг друга в своих снах. Я тоже видел эти сны, поэтому совершенно точно могу утверждать, что так оно и было. Засыпая, мы попадали в необычное место, где весь низ был устлан чем-то напоминающим вареную лапшу. В некоторых местах, она доходила до колен. Самым странным было то, кто жил среди этой лапши. Видел я ее, а это несомненно была особь женского пола, каждый раз попадая туда. Обычно она проползала где-то вдалеке, то вплывая то заныривая в лапшу. Но один раз мы встретились лицом к лицу. Помню, она подползла ко мне почти вплотную, приподнялась на сильных мраморно бледных руках и пристально посмотрела мне в глаза. Я смотрел на нее безотрывно. Сначала я увидел одно лицо, красивое лицо молодой девушки, затем через мгновение, я увидел еще одно лицо, как бы наслаивающееся на первое, это был лицо взрослой спокойной женщины, казалось, что она мать всех людей на этой Земле, оно тоже было очень красиво, но красота была подавляющей, всеохватывающей. Еще спустя некоторое время я различил третий лик. Это был лик глубоко старой женщины очень печальной и угрюмой. Виделось еще что-то четвертое, но я не смог разобрать, черт, все было как в сильном тумане размыто и белесо. Многоликая женщина имела красивое тело с развитыми покатыми грудными железами без всяких следов сосцов. Между ног у нее был большой толстый хвост. Передвигалась она, как змея, иногда даже паря в воздухе. Посмотрев на меня, она отвернулась и вновь углубилась в лапшу, жадно поедая ее. Делала она это естественно, и наблюдать за этой необычной трапезой было интересно.
В интернате говорили, что она должна съесть всю эту лапшу, после чего все будет извергнуто назад и затем поедать извергнутое будет ее хвост, потом и он все извергнет и все начнется с начала и так без конца. Откуда это взялось никто не знал. Некоторые называли ее имя: Хелисиногена. Но самым страшным в этом было исчезновение детей. Да, те дети, которые осмеливались дотронуться до Хелисиногены, пропадали. Говорили, что в момент соприкосновения с ней, они начинали отвергать сами себя и, исчезая, становились вечными и незримыми жрецами Хелисиногены.
Постоянно пребывая с По, вернее даже будет сказать постоянно пребывая в По, я заметил, что отражение мое в зеркале стало совсем размыто, что я теряю свою обособленность и становлюсь всем. Это было очень заметно, когда я наблюдал за чем и или кем-либо. Я полностью погружался в наблюдение и переставал быть собой, а становился тем за кем наблюдал. Это одновременно было и интересным и пугало. Бессловесно и беззвучно общаясь с По, я заметил за ней одну особенность, которую раньше почему-то упускал, а именно, то, что она постоянно наблюдала за собой. Внешне это никак не проявлялось, но я совершенно точно знал, что она наблюдает за собой. Постепенно я тоже увлекся этим. Сначала было сложно сосредоточиться, но было интересно и вскоре я больше не мог жить иначе и постоянно смотрел на мир осознанно видя все свои мысли и поступки. Живя так я открыл удивительную тайну. Однажды засыпая вечером, когда солнце пропитало весь окружающий воздух пресно красным цветом, я увидел себя в коридоре без начала и конца. Коридор состоял из подвижных образов и сцен. В тот же момент стало понятно, что это мысли. Когда я думал о чем-то, я просто смотрел в соответствующий фрагмент. Создавалось впечатление, что мысли - это нечто отдельное от меня, и от всех других людей тоже. И это нечто просто привлекается нашими коридорами предпочтений и желаний.
