Это называется -- джиббинг, и я искренне надеюсь, что мой сын до этого

   ужаса никогда не дорастет. Зато на самый верх можно было заехать по

   объездной дороге прямо на машине, что мы и сделали. Подъемник еще не

   включили, но народу уже много.

   -- Ну вот, мы и здесь, -- сказал я.

   Денис не ответил. Я видел только его затылок в блестящем шлеме

   и выглядывающей из-под него невзрачной серой шапке, и мог только до-

   гадываться, с ужасом он смотрит на спуск или с восторгом.

   Он молчал. Я молчал. Строил из неуклюжих слов, будто из конструкто-

   ра "Лего", следующую фразу. Когда я уже собрался ее произнести, Денис

   уселся на снег и стал надевать доску.

   -- Ты не наигрался в свои игрушки в детстве, и теперь пытаешься это

   компенсировать опытом Дениса, -- сказала однажды Наташа.

   Строить умозаключения на основе моих отношений с сыном и женщи-

   нами -- ее хобби. Ей, видимо, собственные изречения кажутся довольно

   остроумными. Больше всего я, пожалуй, боюсь найти их в очередной На-

   ташиной книге. Очень неприятно, когда тебя раскладывают на столе и

   препарируют ножом попсовой психологии для домохозяек. Я имею в виду,

   она, конечно же, не будет указывать фамилий, но я-то буду знать, что мы

   с Денисом стали героями целой главы. На целый том нас не хватит, но на

   главу -- запросто.

   Скрипом ластика по тетрадке моих мрачных мыслей звучит свист. Самый

   натуральный разбойничий свист, который я когда-либо слышал. Я не могу

   найти ему равных уже пятнадцать лет -- столько я знаком с его хозяином.

   -- Эй, Семеныч! Как там твоя печень? -- жизнерадостно спрашивает

   меня крупный мужчина.

   Мы жмем друг другу руки, я смотрю в постаревшее еще на полгода

   красное лицо.

   -- Тебя интересует та часть, что досталась собакам, или та, что еще во мне?

   -- Я же серьезно спрашиваю, -- тускнеет Петр. Все изменения цвета

   его лица ограничены красным градиентом.

   -- Ладно-ладно, извини. А как твоя? -- миролюбиво интересуюсь я.

   -- Спасибо, ничего, -- отвечает он.

   Петр работает на местной лыжной базе инструктором. Мы познакоми-

   лись, когда он только устроился сюда работать, а я, закупив горные лыжи

   и рассовав по карманам энтузиазм, пришел учиться. Если подумать, это

   один самых старых моих знакомых, уникальный случай, отношения с ко-

   торым практически не изменились за прошедшие годы. Он как был прия-

   телем, с которым пересекаемся только на склоне, а в остальное время

   почти не поддерживаем связь, так им и остался.

   Впрочем, нет. У нас завязывалась дружба, основанная на взаимных

   подколках и полушутливых перепалках -- очень редкая ее разновидность,

   которая иногда оказывается крепче любой другой. Петя отлично катался,

   обладал чувством юмора и природой отвязного раздолбая, обеспечивав-

   шей нам веселые вечера на лыжной базе в компании его и моих друзей.

   Все мы быстро сдружились: две компании, объединенные темнотой в глу-

   хом лесном массиве и общим занятием -- катанием на лыжах и санках.

   А потом я заболел, и мне пришлось уйти. Молодая кровь била тогда фон-

   таном, да и алкоголь на столе имелся всегда. Но к моему циррозу он не

   имеет никакого отношения. Это хроническое. Наш с Наташей дед умер

   именно от поражения печени, и я, видно, был на очереди. Хворь распознали

   на ранней стадии, и почти четыре года я не выбирался из больниц. Печень

   стачивалась, как карандаш, и, в конце концов, от нее остался огрызок.

   Конечно, лыжи пришлось забросить. Компании тоже. Тогда я был в та-

   ком настроении, что стоило мне где-нибудь появиться, как это место сра-

   зу же становилось непригодным для жизни. Уверен, оттуда бежали даже

   тараканы.