Так вот я и прекратил общаться -- вообще со всеми. И с зимними вида-

   ми спорта в том числе. Скоро мы ненадолго сошлись с моей женой, с ко-

   торой я познакомился в больнице, в терапевтическом отделении. На дво-

   их у нас была одна печень, и если ее можно было сложить и разделить

   вновь, то ребенок, который у нас получился, целиком достался мне. Мари-

   на занималась бегом, и бегом она проследовала через мою жизнь -- то

   спасаясь от одиночества, а то -- от моего скверного характера. Точно так

   же легко она оставила Дениса.

   Странно, но жертвой стремления женщины к независимости и свободе

   часто становятся самые глубинные инстинкты, вроде материнского чув-

   ства. Поди, разберись теперь, чей удел править миром, а чей -- растить

   детей.

   Как бы то ни было, Денис стал той панацеей, волшебной пилюлей, кото-

   рая призвана была вернуть меня к жизни. И ему это удалось.

   И вот сейчас Петр стоял передо мной, краснолицый, широкогрудый, с

   мощными ляжками и одышкой. В неизменных лыжных ботинках -- собствен-

   но, без них я его видел всего несколько раз, когда он приходил навестить

   меня в больнице. Он обзавелся усиками и оранжевой формой инструктора.

   В наше с ним время уделом тренера был обычный лыжный костюм.

   Петя поглядывает на Дениску, осторожно вставшего на ноги и медлен-

   но съезжающего на заднем канте вниз по склону, и спрашивает:

   -- Как малец? Оправился?

   Я качаю головой. Я сам еще точно не знаю. Рука срослась, но рука --

   только полдела.

   В свое время он был очень рад меня видеть здесь вместе с сыном,

   и даже взялся его тренировать, хотя доска -- не его стихия.

   -- Какая разница, -- сказал он тогда, -- одна доска или две? -- И тут же

   спросил: -- А почему вдруг борд? Лыжи... благороднее, что ли.

   -- Сейчас это модно, -- без запинки ответил я. -- У всех есть доска.

   Вон, смотри, сколько их катается!

   Он понял. Не стал формулировать такими изящными фразами, как се-

   стра, но обнял меня за плечи и сказал:

   -- Я его поучу. Через пару лет все эти сопляки будут ломать себе кости,

   чтобы сделать так же красиво, как твой малец.

   -- Не надо ломать кости. Пусть просто ходят к нему за советом.

   Когда Денис разбился, влетев в опору подъемника, именно Петр под-

   нял его на руках наверх. Я лишь суетился вокруг и дрожащим голосом

   пытался объяснить диспетчеру "скорой", на какую конкретно лыжную ба-

   зу им нужно ехать.

   Разговариваем ни о чем. Прибежал Дениска, держа под мышкой доску:

   -- Здравствуйте, дядь Петя!

   -- Привет-привет! Ты что же, ездить разучился? Ползаешь, как будто

   тебя отвязать забыли.

   -- Я привыкаю, -- потупился Денис.

   -- Петя, -- говорю я. -- Он только после травмы. Ему привыкнуть надо!

   Петя морщится, взмахом руки отсылает Дениса и бурчит:

   -- Ладно уж!

   Это походило на сход лавины, настолько было внезапно. Год назад я

   купил Дениске доску и помогал ему осваивать первые движения, подгля-

   дывая за другими начинающими, бегая по склону туда и сюда и спрашивая

   у всех подряд совета. А к концу сезона он гонял уже так, что даже в моих

   венах замирала кровь. И от страха, и от восторга. Он начинал спуск, а я,

   сложив ладони у рта рупором, кричал:

   -- Побереги-ись! Мой сын едет!

   Дениска приезжал обратно на подъемнике, взмокший и совершенно

   счастливый, и набрасывался на меня с кулачками:

   -- Ты не мог бы ничего не кричать? Мне стыдно перед вон теми дядень-

   ками. Они катаются хуже меня, но им никто ничего не кричит.

   -- Так я поэтому и кричу. Ты ведь как маленькая красная молния в чер-

   ном шлеме.