Бой длился без малого четверть часа. Такого массирования боевых средств себерцы от противника не ожидали и в начале схватки действовали не лучшим образом. Однако достаточно быстро взяли себе в руки и с непонятками разобрались, так что численное превосходство перестало играть ту решающую роль, на которую так рассчитывали авторы идеи. За неполных пятнадцать минут, пилоты «болидов» уничтожили сорок семь шведских и датских истребителей, не считая подбитых, но «оставшихся на плаву». Однако и сами схлопотали по морде так, что мало не покажется. От огня зениток и массированных атак истребителей, себерцы потеряли девять машин, и одной из них стал «болид» Виктора.
Его подбили в самом начале боя на выходе из пике. Подробностей никто не знал. В том бедламе, который творился над озером Миен, заметить что-нибудь кроме дымного следа, стелющегося за уходящим в горизонт самолетом, было невозможно. Правда один из пилотов утверждал, что Виктор все-таки успел катапультироваться где-то восточнее озера, там, куда начала смещаться собачья свалка. Однако бой происходил над леном Крунуберг, то есть довольно далеко, как от восточного, так и от южного побережья Швеции. А значит, и от спасателей Флота и ВМФ.
Когда вернулись на базу, Ара предприняла – параллельно с дознанием, устроенным контрразведкой, - самое тщательное расследование инцидента. Не то, чтобы у нее не болело сердце за всех остальных пилотов, но Виктор был свой, в какой-то степени «бывший». Его даже можно было считать не состоявшимся мужем. Однако сколько ни копала, так ничего путного и не нашла. Где-то – примерные координаты, когда-то – на второй-третьей минуте боя, похоже, что катапультировался. И это все. Горькое разочарование в купе с усилившейся болью в бедре, большой потерей крови и поднявшейся к вечеру температурой стали причиной глубокого обморока, в который она грохнулась незадолго до ужина. В медсанчасти пришлось признать очевидное: где-то ближе к концу боя Ара была ранена осколком снаряда. Кусок железа, летевший снизу-вверх, пробил борт кабины, разрезал на бедре противоперегрузочный костюм и, пройдя по касательной, распорол кожу, разбил правый пульт и, пробив остекление, ушел в небо. Механику Ара приказала молчать, а перебинтовалась сама. В суматохе прибытия на базу никто этих ее махинаций не заметил, но, как говорится, сколько веревочке не виться, всё равно конец будет. И то, что не сделала сразу, пришлось делать потом. Зашивать неопасную, но неприятную рану, накладывать перевязку и обкалывать антибиотиком и обезболивающим, и это, не говоря уже о том, что из-за большой потери крови спать пришлось под капельницей с физиологическим раствором и глюкозой.
Впрочем, между тем и этим, она долго – целых десять минут, - беседовала по штабному телефону с адмиралом Браге, пересказав ей все известные на данный момент факты и свои предположения относительно того, что могло случиться с Виктором, и где его теперь следует искать. А наутро, - чего и следовало ожидать после известия о ее ранении, Ару отозвали в Шлиссельбург. Елизавета Аркадиевна сказала по телефону, что «с этим следует кончать», потому что нерационально и неумно, а она слов на ветер никогда не бросает. Ара еще и позавтракать не успела, а ее уже вызывают в штаб. Ну, она не собачонка, чтобы бегать на свист. Доела завтрак, выпила чашку кофе, выкурила папиросу и только после этого пошла к начштабу полка, где ей и вручили письменный приказ: «отбыть в распоряжение», «по прибытии доложить» и прочее, и прочее, но суть одна – отозвали.
Уезжать не хотелось. Однако, пришлось. Ара козырнула начальству и отправилась собирать вещи. Между тем, девочки-связистки выяснили по своим каналам, что в два часа дня с аэрополя Шавли[124] в Шлиссельбург отправляется санитарный транспорт, и даже договорились со связистом с «Вуоксы»[125], что они прихватят с собой офицера-истребителя. Ну, а до Шавли от Крекинги рукой подать – сто сорок километров по хорошему шоссе, и попутки тут ходят постоянно. Так что, и этот вопрос решился положительно. Ара попрощалась с комполка и друзьями по группе, закинула на плечо флотский сак и убыла, прихрамывая, «в распоряжение Специального Технического Бюро при набольшем боярине Адмиралтейства».
В Шлиссельбург прибыла только в шесть вечера и, на этот раз, - возможно, ради исключения, - отправилась ночевать в дом отца. То есть, дом, разумеется, принадлежал всей семье, но даже официально – в телефонном справочнике Шлиссельбурга - назывался домом Кокорева. Впрочем, отец там практически не бывал, а члены семьи использовали особняк от случая к случаю. Просто чтобы не снимать номер в гостинице, если дела забросили в столицу. Ара тоже бывала в нем редко, даже реже, чем другие, но и у нее тут имелась собственная комната, и она знала, что дом обитаем. В нем жила немолодая чета, следившая за порядком и по мере необходимости принимавшая разнообразных Кокоревых. Сейчас была очередь Ары, но она никого не предупредила о своем приезде, и значит могла рассчитывать только на то, что ей откроют дверь, организуют ванну и перестелют постель.
Дверь ей открыл Поликарп Данилович. Удивился такой редкой гостье. Посетовал, что не телефонировала заранее, но обещал в пять минут затопить угольный бойлер, - в котором вода, разумеется, будет греться не менее получаса, - и сказать Василисе Ниловне, чтобы застелила чистым постель и принесла Аре полотенца и мыло.
- А еды купить в округе где-нибудь можно? – спросила Ара, у которой не было желания выходить из дома, чтобы поесть в каком-нибудь трактире поблизости.
- Это можно, - степенно ответил основательный мужчина. – Пока будете мыться как раз и схожу. Чего принести-то?
- Смотря, где собираетесь покупать.
- По лавкам не пойду, - решил мужчина. – Маята одна. Возьму все, что требуется, в трактире на Якорной.
- Ну, тогда купите мне, пожалуйста, пару расстегаев с мясом, - начала соображать Ара, одновременно доставая из кармана брюк портмоне, - кулебяку с капустой и что-нибудь копченое. Ветчину или язык со шпиком. Грамм триста, чтобы и на завтрак хватило. Сыр – пожирнее. Пять-шесть сладких пирожков с ягодой или яблоками. Бутылку старки и пару бутылок ситро.
- Старку не надо, - покачал седеющей головой Поликарп Жиздорин. – В буфетной чего только нет. Сами выберете или я вам чего подберу. Остальное принесу. А Василиса Ниловна вам капустки квашенной и огурчиков соленых соберет. У нас в подполе на всякий случай и сыр есть, костромской да пошехонский[126], и вологодское масло. Сельдь атлантическая пряного посола, еще что-то из разносолов. Но, тогда, надо бы и хлеб взять.
- Меня все устраивает! – улыбнулась Ара. – За все спасибо и низкий вам поклон. А я пока, с вашего позволения, Поликарп Данилович, возьму вот журнал и газету, - кивнула она на столик в углу прихожей, - и навещу уборную. Страшно сказать, как давно я мечтала о тихом спокойном месте, и чтобы не надо было никуда спешить…
Так, на самом деле, все и обстояло. Теплый правильно устроенный сортир в отсутствие необходимости куда-либо спешить, - есть великое благо, которое не все и не всегда способны оценить по достоинству. В особенности, штатские, но Ара, не смотря на юный возраст, штафиркой не была уже много лет подряд, и умела по-настоящему ценить тихие радости мирной жизни. Поэтому, забрав с собой журнал «Себерский гламур», оставшийся здесь, верно, еще с довоенных времен, когда в особняке Кокорева гостили ее сестра и невестка, Ара заперлась в уборной и, закурив папиросу, устроилась на горшке, чтобы, никуда не спеша, предаться чтению статьи о запрещенной в Себерии однополой любви.
Писали, впрочем, об одних лишь женщинах, что на взгляд Ары выглядело куда куртуазней, чем мужской гомосексуализм, от упоминания о котором ее всегда откровенно передергивало. Черт его знает, в чем тут было дело. Она же не мужик, чтобы опасаться за целостность своего очка. И даже более того. Как молодая, любопытная и склонная к авантюрам женщина, Ара не исключала того, что когда-нибудь в отдаленном будущем попробует с мужем, что это такое – анальный секс. На данный момент она все еще к этому была не готова, но теоретически принимала такую возможность в расчет. Ведь, если можно «туда», так отчего бы не дать мужу и «сюда», тем более, что мужики, как она слышала от опытных женщин, на это дело падки даже больше, чем на классику? И однако же, когда речь заходила о мужской заднице, ей – не смотря на все разговоры о равенстве полов, - об этом отчего-то даже думать было неприятно. То ли воображение у нее было слишком раскованное, то ли еще что, но, представив, что один мужчина имеет другого в зад, она всегда испытывала от этого позывы к рвоте… Так же и сейчас, подумала об этих бедолагах и тут же пожалела, что стала читать эту гребаную прогрессистскую статью, отбросила журнал в сторону и, забыв о своих планах на тихое уединение, поспешила закончить свое пребывание в домашнем сортире. Не то это было место, не те мысли и не то настроение…
