- То есть, были бы мы парнями…

- Получили бы еще по ордену.

- Вот же суки! – вырвалось у Ары. – Извини, но другого слова не подберу.

- Не извиняйся. Я высказался грубее. Но кто сильнее, тот и прав. А мне сейчас в эти дрязги встревать нельзя. Могут перебросить военный заказ западникам, а за мной не только совладельцы, но и тысячи рядовых держателей акций, не говоря уже о подрядчиках, поставщиках, инженерах и рабочих, которые, в свою очередь, кормят всю инфраструктуру севера: больницы, школы, транспорт и связь, торговлю и обслуживание. Такой расклад.

- Да, ты что! – возмутилась Ара. – Тебе за меня вписываться нельзя. Стыда не оберусь!

- Славно, что ты у меня такая, - кивнул отец, - Софья с Ольгой съели бы живьем!

- Может быть, поэтому они не авиаторы?

- Возможно! – кивнул Кокорев. – А сейчас просвети батьку, с каких пор ты числишься замужней женщиной, или об этом ты тоже забыла?

- Это в моей истории болезни записано?

- Именно. Но сама понимаешь, без подробностей. Просто в графе семейное положение записано «замужняя».

- Ранило не вовремя, - вздохнула Ара, понимая, что такое так просто не объяснишь. – Хотела вам все по-человечески сообщить, как только война закончится…

- Не все наши планы реализуются с той точностью, на какую мы надеемся, - почти спокойно прокомментировал ее тираду отец. - Итак?

- Я вышла замуж.

- Поздравляю, - улыбнулся отец, - но боюсь, мать тебя не поймет. Да и мне такое как-то непривычно. Вот так вот сразу и замуж? Без знакомства, без помолвки, без колоколов… Ну, ладно бы, просто переспала. Ты пилот, тебе можно. Залетела?

- Нет, - ответила Ара, чувствуя, что краснеет. Отчего-то стало стыдно, да так, что она даже про боль и слабость забыла. И отчего? От того, что отец заподозрил ее в небрежности или оттого, что он все-таки прав, и так делать нельзя?

- Тогда что? – продолжил между тем отец.

- Я, папа, была на войне, - сказала она в ответ, впервые сформулировав в словах тогдашние свои обстоятельства и чувства. – Я еще после первого боя так испугалась, что еле себя в руки взяла. Выйти замуж – это как вернуть себе нормальность. Не знаю, как объяснить. Но он был тем, кто мне нужен, там, где я находилась, и тогда, когда его предложение меня нисколько не удивило.

- Похоже на стихи, - задумчиво произнес Кокорев. – То есть, такой случай, какого, может быть, всю жизнь ждешь?

«О как! – удивилась Ара. – И кто из нас двоих больший романтик?»

- Да, наверное, - сказала она вслух. – Но, хочешь верь, хочешь нет, я ни тогда, ни после ни разу в своем решении не усомнилась.

- Да, дела, - тяжело вздохнул отец. – Твои чувства, дочь, я, кажется, понимаю, но мать все видит несколько по-другому. И свадьба – это как раз ее епархия, в смысле, право жены. Ладно, с помолвкой мы уже опоздали. Знакомство так или иначе состоится. А что насчет колоколов? В церкви, небось, не были?

- Боюсь тебя разочаровать, отец, - сказала тогда Ара, - но с колоколами ничего не выйдет.

- Так, - прищурился отец, - значит, иноверный?

- Вроде того, - хмыкнула Ара, которую вдруг пробило на смех. – Олег теоретически, иудей. Но просить его перейти в мою веру, я не стану. Это не обсуждается.

- Значит, иудейской веры… Не было еще у нас в семье, - задумался Кокорев. – Но все когда-нибудь случается в первый раз. Олег… А дальше?

- Шкловский. Он капитан 2-го ранга и командир моего полка.

- Отчество случайно не Аронович? – очевидным образом удивился Арин отец.

- Да, - подтвердила Ара. - Откуда ты?..

- Любопытное совпадение, - покачал головой Кокорев. – Понимаешь, Варя, какое дело. Арон… Ну, его все Александром кличут. Так привычнее. Но дело не в этом. Александр Михайлович Шкловский - хозяин самого крупного в стране частного конструкторского бюро. Бронеход наш тяжелый, к слову, его разработка. А сын у него, если память мне не изменяет, как раз авиатор. Служит на флоте. Тебе Олег про семью что рассказал?

- Много чего, - призналась Ара, - но про эту сторону вопроса мы не говорили. Я ему ведь о тебе тоже ничего не рассказала…

- Тэкс… и узнать, о том ли Шкловском мы говорим, никак?

- Если тебе приспичило, - предложила она, - позвони и спроси.

- И о чем мне его спрашивать? – растерялся Кокорев, которого смутить, надо постараться.

- Скажи, что был у дочери в госпитале. Вспомнил, что у него сын на флоте…

- Умно! – кивнул отец. – Ох твои бы мозги да в мирных целях! Я бы всех поувольнял нахрен, а тебя назначил председателем совета директоров. Даже без образования. А что, Варвара, может, все-таки согласишься? Федьку пошлю каким-нибудь филиалом заведовать, а тебя на его место – исполнительным директором, а?

- Не выйдет, - улыбнулась Ара. – И я не соглашусь, и совет директоров не одобрит. Но за доверие спасибо!

- Жаль, но… Неважно! Пойду позвоню Шкловскому…

- Давай!

Пока отец ходил к телефону, Аре сделали укол морфия, и она смогла, наконец, собраться с мыслями. Не то, чтобы под наркотой так уж хорошо думалось, но всяко лучше, чем под аккомпанемент сильной боли. А ей, если честно, было, о чем подумать. О себе, любимой, и о том, как жить дальше. За прошедший месяц, они с Ленкой хватили лиху, как говорится, не по возрасту, и не по званию. Формально обе они оставались курсантами Академии, а по факту получили «незабываемый боевой опыт». Такой, что на две жизни хватит, а, может быть, и на три.

«В принципе, можно считать, что я уже дважды пережила свою смерть». – Это была безрадостная правда, тем более в ее возрасте.

И от понимания того, как ужасно могло – и, к слову, не раз и не два, - закончиться это ее военное приключение, Аре стало по-настоящему плохо. Но она не была бы самой собой, если бы не сделала из охватившего ее было ужаса два небесполезных жизненных вывода и не выковала из него же, то оружие, которое разрешает все внутренние споры. Первый вывод касался самого чувства: страха, ужаса или паники, как хочешь, так эти эмоции и назови. Но как бы они ни назывались, их следовало подавить на корню. Жить с постоянным страхом в душе невозможно, еще сложнее служить, не говоря уже о том, чтобы воевать. Однако отказаться от службы и от себя самой, какой она хотела себя видеть, Аре не позволяла гордость. А значит, «Умерла, так умерла!»

«Я умерла! – сказала она себе. – Неважно, когда. В атаке на крейсер или потом. Утонула в океане, была убита ниппонскими десантниками, взорвалась в небе. Мертва и точка! А мертвые не умирают, значит, и бояться мне больше нечего!»

Как ни странно, эта вполне себе идиотская мысль принесла мгновенное облегчение. Кому другому такой интеллектуальный выверт, может быть, и не поможет, а ей он попросту развязал руки. Успокоил. Придал сил. Даже дышать, вроде бы, стало легче. Ну, или это так подействовал на нее морфий.

Второй вывод касался того, что означает для нее «осталась живой». Казалось бы, можно и не спрашивать, и так, дескать, ясно. Но есть люди, которым мало прочувствовать момент. Аре нужны были ясные формулировки, которые есть ни что иное, как руководство к действию.

«Надо жить! – сказала она себе. – Красиво, весело, пьяно! Так, как если бы, все, что ни делаешь, делалось в последний раз!»

Перестать оглядываться на мнение окружающих, на нормы поведения и уклад жизни, принятые другими людьми, на их заскорузлые ветхозаветные принципы.

«Долой домострой, свободу Аре Бекетовой! – сказала она себе, взлетая на волне наркотического опьянения. - Разрешено все, что однозначно не запрещено законом и уставом».

И значит, плевать слюнями, что там скажет маменька или еще кто. Решила выйти замуж за Олега, значит так тому и быть, иудей он или нет. Прежде всего, он ее муж, и она никому не позволит поставить под сомнение это свое решение. Ни его родственникам, ни своим, как бы она их всех не любила. Никому!