Не исключено также, что Меценат владел виллой в Байях. Этот замечательный приморский курорт располагался на берегу залива Поццуоли близ Неаполя и привлекал богачей и аристократов целебными горячими минеральными источниками. Побережье было сплошь застроено роскошными беломраморными виллами, а вдоль излучины залива располагались многочисленные купальни и термы, куда поступала горячая вода из серных ключей[384]. Богачи стремились перещеголять друг друга и строили одну виллу роскошнее другой, создавая насыпи и выдвигая свои дворцы прямо в море[385]. Поэт Гораций, вероятно, часто бывавший в Байях, с восторгом восклицал: «Нет уголка на земле милей, чем прелестные Байи!»[386]

Со временем, однако, Байи стали ассоциироваться не столько с отдыхом и лечением, сколько с разгульным образом жизни и распущенностью. Философ Сенека так писал об этом: «Они сделались притоном всех пороков: там страсть к наслаждениям позволяет себе больше, чем всюду, там она не знает удержу, будто само место дает ей волю… Какая мне нужда глядеть на пьяных, шатающихся вдоль берега, на пирушки в лодках, на озеро, оглашаемое музыкой и пением, и на все прочее, чем жажда удовольствий, словно освободившись от законов, не только грешит, но и похваляется?.. Даже те, в чьи руки фортуна римского народа впервые отдала могущество, прежде принадлежавшее всем гражданам, — Гай Марий, и Гней Помпей, и Цезарь, — хоть и построили усадьбы в окрестностях Бай, но поместили их на вершинах самых высоких гор… Неужели, по-твоему, Катон стал бы жить в домике, откуда он мог бы считать проплывающих мимо распутниц, глядеть на великое множество разнообразных лодок, раскрашенных во все цвета, и на розы, что носятся по озеру, мог бы слышать пение ночных гуляк?»[387]

Меценат прославился не только как близкий друг Августа, дипломат, гурман и сибарит. Это был еще и весьма образованный и начитанный человек, свободно владевший не только латинским, но и греческим языком[388]. Его перу принадлежали несколько произведений, которые, к сожалению, не сохранились. Лишь небольшие отрывки, использованные в качестве цитат другими античными писателями, позволяют судить о содержании и характере сочинений нашего героя. Известно, что Меценат писал произведения самых разных жанров — это и пьесы, и стихотворения, и эпиграммы, и научные трактаты, и диалоги. Все его труды отличал своеобразный, «фирменный» стиль, выражавшийся в крайней изысканности и вычурности. Кроме того, по сообщению Диона Кассия, именно Меценат «первым изобрел знаки для быстрого письма и с помощью своего вольноотпущенника Аквилы довольно многих этому письму научил»[389].

Современники и потомки резко критиковали Мецената за «кудрявость» слога[390], и, очевидно, именно в силу этого его произведения не дошли до нас, так как читать их неподготовленному человеку было довольно трудно. По свидетельству историка Светония, даже сам Август «вышучивал своего друга Мецената за его, как он выражался, «напомаженные завитушки», и даже писал на него пародии»[391]. Однако главным критиком Мецената являлся философ Сенека, сохранивший для нас некоторые фрагменты его произведений.

Какие же сочинения принадлежали Меценату? Прежде всего, это многочисленные стихотворения (не менее десяти книг[392]), которые, по сообщению римского грамматика Сервия, были весьма неплохими[393]. Например, полностью сохранились две эпиграммы, посвященные близкому другу Мецената поэту Квинту Горацию Флакку[394]и явно свидетельствующие о большой привязанности этих двух людей друг к другу, о чем подробно будет сказано ниже.

Философ Сенека сохранил весьма своеобразное стихотворное произведение Мецената, которое он тем не менее желчно комментирует, обвиняя автора в изнеженности и безумной трусости перед лицом смерти[395]:

Впрочем, с точки зрения современного человека, это стихотворение скорее свидетельствует не о трусости, а о большом жизнелюбии Мецената. Он совершенно справедливо полагал, что лучше самая ущербная жизнь, чем самая славная смерть и счастливая «загробная» жизнь. Известно его высказывание: «Что мне гробница моя? Похоронит останки природа!»[397]

Не менее своеобразно стихотворение, посвященное грозной богине Кибеле:

Вполне возможно, что Меценат был адептом ее культа и этим произведением выразил свой религиозный трепет и восхищение. Кибела — это богиня фригийского происхождения, олицетворявшая природу. Она считалась покровительницей плодородия, диких зверей, горных вершин, непроходимых лесов. Первоначально почиталась лишь в Малой Азии, но со временем ее культ проник в Грецию, а в 204 году был официально учрежден в Риме. Изображалась Кибела в виде дородной женщины в башенной короне, с тимпаном (круглым ударным музыкальным инструментом с мембраной) в руках, иногда сидящей на троне или на свирепом льве. Ее жрецы во время священных церемоний бичевали себя и с воплями наносили друг другу тяжелые раны. Об этом как раз и говорится в последней строчке стихотворения Мецената. К сожалению, от других его поэтических трудов сохранились лишь жалкие обрывки[399].

Перейдем теперь к прозе. Установлено, что Меценат написал не менее двух художественных произведений — это «Прометей»[400] и «Октавия»[401]. Однако о их содержании почти ничего нельзя сказать, так как уцелело лишь несколько коротких строк[402]. Кроме того, Меценат сочинил диалог под названием «Пир» («Symposium»), в котором участвовали Мессала Корвин, поэты Вергилий и Гораций. Этот диалог был, вероятно, посвящен вину и его замечательным свойствам[403].

Известно также, что перу Мецената принадлежал некий научный трактат, посвященный морским животным, в частности дельфинам. Римский ученый Плиний Старший ссылается на него как на достаточно серьезный труд в области биологии моря: «В правление божественного Августа дельфин, который попал в Лукринское озеро, очень привязался к сыну одного бедняка, ходившему из окрестностей Бай в начальную школу в Путеолы. Мальчик в полдень, уже опаздывая на занятия, приманивал дельфина частенько кусочками хлеба, который брал в дорогу, окликая по кличке «Курносик», — такое стыдно было бы рассказывать, если бы этот случай не был засвидетельствован в сочинениях и Мецената, и Фабиана, и Флава Альфия, и многих других, — и в любое время дня на зов мальчика неизвестно откуда поднимался из воды дельфин и принимал угощение из рук, подставляя спину так, чтобы на нее можно было усесться, убирал свои острые плавники как бы в ножны, доставлял ребенка по широкой воде в школу в Путеолы, а потом отвозил назад обратно. Так продолжалось не один год, пока мальчик не умер от недуга, и тогда дельфин часто приплывал с печальным видом к привычному месту, едва не плача, да так и сам умер, несомненно от горя»[404].