Из этого опыта и возник его нынешний детективный бизнес. Так что это не имело ничего общего с расследованием, осмотром места преступления или дедуктивной логикой. Это было всего лишь стечением обстоятельств. Но все же…

– В общем, – весело сказал Энокидзу, – когда ее история дойдет до самого интересного места, я браво ворвусь на сцену и раскрою дело, а тебе до этого момента нужно будет всего лишь сидеть молча и слушать рассказ нашей посетительницы. Этого будет вполне достаточно. Тебе не о чем беспокоиться. Итак, – Энокидзу дотронулся пальцем до подбородка, – ты можешь быть Сэки-сэнсэем, моим талантливым и компетентным помощником. Кадзутора, когда придет барышня, пожалуйста, представь его таким образом.

Продолжая весело болтать без умолку, Энокидзу снял с себя галстук. Он явно не владел мастерством их завязывания. Торакити и я некоторое время стояли с разинутыми от изумления ртами и вытаращенными глазами, но он тотчас выставил нас из комнаты, заявив, что предпочтет умереть, нежели позволит двум взрослым мужчинам смотреть, как он одевается.

В итоге, сам так и не поняв, почему и каким образом это случилось, я обнаружил, что играю роль помощника детектива.

«Вот что имеют в виду, когда говорят о неожиданном повороте событий».

Я обреченно прошел в офис и опустился на стул рядом с чайным столиком для посетителей.

– Господин детектив терпеть не может выслушивать долгие рассказы клиентов, – вновь тоном раздраженного родителя объяснил Торакити, наливая мне в чашку черный чай.

– И тем не менее он занимается этим делом… Как человек может быть детективом, не слушая того, что говорят ему люди?

– Я и сам не знаю, но он может. Наш первый клиент – он вошел сюда, и прежде, чем он успел что-либо сказать, начальник уже дал ему ответ. И он был прав, что, конечно, хорошо, но клиент, естественно, заподозрил, что мы проводили собственное расследование и следили за ним до того, как он к нам пришел.

– Ну разумеется.

– Следующего клиента он сначала попытался немного послушать. Но посреди рассказа господину Энокидзу стало скучно…

– Он раскрыл дело?

– Да, раскрыл. У клиента было два вопроса, и ответ на первый был немного неточным, так что это сгладило впечатление и не вызвало особенных подозрений, а со вторым он попал в самую точку.

– Разве это плохо? Не каждый может хорошо выполнять работу детектива, не вставая с дивана.

– Это очень плохо. Господин Энокизду раскрыл дела, но клиенты не были довольны. Они хотели понять, каким образом он мог знать вещи, которых не знал никто, и в конечном итоге сам господин детектив стал подозреваемым. Полицейские даже приходили его допрашивать! – Торакити тяжело вздохнул. – Если б господин Киба не вмешался и не выручил нас, то не знаю, что могло бы произойти. Даже полицейские обратили на это внимание, что уж говорить об обычных людях… Большинство людей, когда говоришь им вещи, которых ты не можешь знать, пугаются или сердятся. Скажите, а у вас есть какие-нибудь соображения насчет того, как господин детектив это делает? Может быть, он кто-то вроде экстрасенса?

«Вот как…»

Честно говоря, я тоже считал это его свойство удивительным.

Скорее всего, у Кёгокудо была теория на сей счет – или, по крайней мере, я так думал просто потому, что это был Кёгокудо, но я никогда не пытался его расспросить, зная заранее, что у меня не хватит способностей понять суть его аргументов. Когда Энокидзу впервые заявил, что собирается стать детективом, практически все окружающие сказали ему, что вместо этого ему лучше сделаться предсказателем судьбы, – и лишь Кёгокудо имел противоположное мнение. «Энокидзу не может предсказывать судьбу. Он делает слишком много неверных предположений».

Так что это именно благодаря Кёгокудо Энокидзу стал тем, кем он являлся сейчас. В конечном счете это мнение вполне соответствовало действительности: судя по всему, его «озарения» были весьма избирательны. Он мог «видеть» только прошлое, ограничиваясь фактами и событиями. Эмоции людей и будущее полностью оставались за гранью его восприятия.

Прошло пятнадцать минут. Но мои до предела натянутые нервы сделали это краткое ожидание ужасно долгим.

Во мне боролись любопытство и стремление поскорее встретиться с женщиной из клиники «Куондзи» и противоположное ему беспокойное желание того, чтобы Энокидзу поторопился и наконец вышел из своей комнаты. С каждым мгновением эти чувства одинаково усиливались, пытаясь взять друг над другом верх. Если б кто-нибудь из них – гостья или Энокидзу – появился, это разрешило бы неприятную и неловкую ситуацию, в которой я пребывал, однако из комнаты Энокидзу лишь периодически доносились удивленные вскрики, разочарованные стоны и яростные возгласы. Не было и намека на то, что обладатель голоса имеет малейшее намерение показаться нам на глаза.

Динь!

Зазвенел дверной колокольчик.

От удивления я буквально подпрыгнул на стуле, обернулся к двери и увидел вошедшую в офис женщину.

Бледное лицо, правильные тонкие черты. Это была настоящая красавица.

На ней было шелковое кимоно-комон[66] с изящным узором синего цвета – настолько темного, что его практически можно было принять за траурные одежды мофуку. Белый зонтик от солнца, который она держала в руке, будто парил в воздухе. Казалось, она целиком соткана из света и тени, – образ, запечатленный на фотобумаге.

Ее шея была такой тонкой, что, казалось, могла переломиться в любое мгновение. Лицо напоминало филигранно вырезанное из дерева лицо декоративной куклы. Тонкие брови, словно вычерченные кистью. Возможно, так казалось из-за отсутствия макияжа или же темные одежды бросали отсвет на ее лицо, но она действительно не вполне походила на живого человека… да, пожалуй… ее лицо покрывала трупная бледность.

На кратчайший миг между бровями у нее появилась морщинка, как будто она испытывала боль.

Затем женщина вежливо склонила голову, хотя ее взгляд блуждал, а во всех движениях сквозило смутное беспокойство. Каждый ее жест был неторопливым и осмотрительным. Когда она подняла голову, одна из прядей ее волос выскользнула из прически и теперь змеилась вдоль ее лица.

– Я прошу прощения, это офис господина Энокидзу?

Потрясение от ее появления было таким сильным, что несколько мгновений ни я, ни Торакити не могли произнести ни слова; для нее отсутствие ответа с нашей стороны, должно быть, означало, что она ошиблась. Женщина неуверенно склонила набок голову и повторила свой вопрос:

– Я искала детектива, господина Энокидзу. Это…

– Да! Это здесь! – Торакити подскочил со своего стула, как внезапно ожившая деревянная марионетка; его движения казались механическими и дергаными. – К… уважаемая госпожа Куондзи, п… пожалуйста, присаживайтесь. – Он излишне торопливо указал на диван, стоявший напротив меня, в то время как я продолжал сидеть, погруженный в молчание, все еще не способный до конца осмыслить ситуацию.

Женщина вновь вежливо склонила голову и села на предложенное ей место, но все мое внимание было настолько неотрывно приковано к ее лицу, что я не сразу понял, что ее приветственный жест предназначался мне. Отчего-то мне было страшно опустить взгляд ниже ее груди: у меня не хватало смелости посмотреть, была ли она аномально беременна.

В конце концов я боязливо опустил глаза, чтобы увидеть то, чего не должен был видеть, – необыкновенный предмет всех этих отвратительных и зловещих толков. Но все мои ожидания абсолютно не оправдались. Женщина передо мной обладала совершенной нетронутой фигурой, у которой не было ни малейших признаков какой-либо патологии.

И она определенно не была беременна.

Если б я заранее немного поразмыслил об этом, то это стало бы для меня очевидным. Даже если женщина, беременная в течение двадцати месяцев, действительно существовала, она не смогла бы в одиночку проделать длительный путь до офиса Энокидзу. Скорее всего, она даже не смогла бы выйти из собственного дома.