Тогда Змей спросил ее, чего она хочет? Чтобы он сдох?

Феечка желала этого большую часть жизни, но все же на данный момент, она хотела, чтобы они просто никогда не общались. И чтобы ни он, ни его мамаша никогда не смотрели на нее. В страшных фантазиях она представляла, как выкалывает им глаза, лишь бы они не глядели на нее!

И тогда Феечка написала ему правду:

«То, что произошло между нами – такое не происходит между братом и сестрой. Спасибо, что тогда извинился, но ты и меня пойми: меня тяготит отвращение. И оно не исчезает и не исчезнет. Вроде бывает, пройдет, потом опять возвращается. А я хочу нормально жить и забыть навсегда то, что произошло, а ты все напоминаешь: и присутствием и разговорами. Содеянного не исправить, я все проработала с лекарем душ вдоль и поперек, и ты извинился, за что спасибо, но принимаю решение не общаться. Очень надеюсь на твое понимание. Зла не держу (честно). Живи, Змей, и, знай, я не желаю, чтобы ты сдох».

Наверное, Феечка немного слукавила во фразе «зла не держу», но в целом, она написала, как чувствовала.

Но то, как ответил Змей, повергло ее в шок. Он забрал назад свои извинения:

«Знаешь, год или полтора назад, мне не стоило так делать. Унижаться перед тобой. И матери тоже. Потому что мы просто потешили твое самолюбие. Я признал то, чего не помню и в чём сомневался ради сохранения родственных уз. А ты это все растоптала, насмехалась… тебе этого было мало… А сейчас я пишу тебе, надеюсь на понимание, желая, чтобы мы общались как семья».

После этого послания Феечка пожелала, чтобы Змей сдох.

«Я признал то, чего не помню и в чём сомневался ради сохранения родственных уз!»

«Ах, ты не помнишь, бедненький?! Лицемер чёртов! Сколько тебе было? Пятнадцать тире семнадцать! Забыл он, видите ли! Ну, я тебе напомню!» – Феечка уже готовила обложку для мемуаров.

Настоящее время.

– Котик, не лезь, прилипнешь!

Феечка обернулась и шмыгнула носом: пахло краской. В шагах пяти у могилки стояла щупленькая низенькая женщина лет шестидесяти. Рядом красил могильное ограждение мужчина – видимо ее муж. Тётка прокуренным голосом отгоняла бродячую кошку, которая чуть не прыгнула на только что покрашенный кованый заборчик.

Феечка едва улыбнулась и потихоньку отправилась дальше гулять по кладбищу.

Феечка очень любила бродить по кладбищу. Тётка с прокуренным голосом ей очень понравилась. Феечка чувствовала от нее тепло. И, наверное, тётка любила выпить. Феечке так представлялось. Она ведь сказочница, и обязательно запечатлит эту забавную сцену.

Феечка необычно проявляла чувства к людям (поэтому и была сказочницей): они имели форму странных, зачастую жутковатых фантазий и образов.

Это особенно ярко прослеживается в ее сказках «Гуашевая Дама» и «Плюшевый Габи».

А на кладбище столько вдохновения и тишины! Но однажды к Феечке подошёл очень мнительный и любопытный смотритель и осторожно спросил:

– Э-э-э… Кхе-кхе…

– Что с вами? – разволновалась Феечка.

– Хотел уточнить, – он пришел в себя, – Вы здесь так часто появляетесь…

– Это запрещено? – перебила Феечка. – Я ведь ничего не нарушаю!

– Нет-нет, просто любопытно! – его обвисшие полные щёки зарделись.

«Наверное, он умрёт от инфаркта…» – почему-то подумала Феечка, рассматривая его полные заплывшие щёки цвета переспелого томата. Томатные щёки! Феечка перестала на них таращиться и заглянула в глаза. Они ждали ответ.

– Здесь тихо. – Пожала плечами Феечка. – И спокойно. И воздух… кажется он мертвый и пустой, но нет.. он… можно, конечно, сказать, что он мертвый, но нет он… – Феечка закрыла глаза и глубоко вздохнула, наслаждаясь, – он сонный, я будто иду по трепетному, священному…

– Трепетному?!

– Ага, – Феечка открыла глаза, – а ещё воздух здесь чистый, незагрязненный мыслями и людскими беседами, понимаете? Он морозный. Хрустальный. И здесь есть я, только я… Из живых.

– Апчхи! – напомнил он о себе.

– Ах, да, вы ведь тоже живой! Извините!

Феечка заметила, как он уже побагровел.

– Вы… – выкрикнул он и тут же умолк.

Феечка была уверена, что он хотел сказать: чудачка, психованная и прочее.

– Сказочница! – тихо произнесла она, улыбнулась и пошла себе дальше.

Больше смотритель с томатными щеками ее не преследовал и даже прятался, когда она приходила.

Как же здесь было хорошо!

Феечка настолько привыкла к меланхолии и мрачным мыслям, что если бы она и увидела здесь призрака, вряд ли бы испугалась. Наоборот, с облегчением улыбнулась бы: хоть кто-то показался, а то она приходит и приходит, а никто не встречает… Кроме дядьки с томатными щеками!

Феечка брела и брела. И вот она, наконец, пришла. Слезы потекли по щекам.

«Здесь покоится»

Страшные слова на кресте двадцатилетней девушки.

Феечка помнила её ещё малышкой: она была вожатой в школьном лагере, куда ныне умершая ходила. Она единственная девочка, которая запомнилась ей – яркая, живая, настоящая. Маленькая звёздочка. И теперь она на небе.

Феечка глядела на ее фотографию и сразу в голове нарисовались образы: она воинственная Аврора из сказки о спящей красавице, но ей не нужен поцелуй принца, чтобы проснуться. Ее невозможно усыпить.

Ее образ – сила и грация, скорость и плавность, во взгляде яркое и даже дерзкое, но укрощенное мягкой нежностью улыбки…

Какой зверёк сидит внутри нее? Что-то пятнистое игривое и крупное, но утонченное и изящное, неприступно мягкое и плюшевое, но отчаянное и хищное в драке.

Голова закружилась от образов.

Феечка присела на лавочку.

Сегодня Бессмертной Авроре принесли нарциссы. Как они красивы! Феечка тоже очень любила нарциссы. Не так давно она принесла ей единорожка из глины. Эта была игрушка-свистулька. Феечка очень любила ее, но не задумываясь, отнесла сюда: даже Бессмертной Авторе на перламутровых облаках бывает грустно, но с единорожком, наверное, несильно…

Феечка плакала и все смотрела на фото.

«Какая яркая девочка, ее невозможно не запечатлеть! И не, потому что она умерла, ведь я пусть и не знала ее так хорошо при жизни, но помню малышкой, а если бы мы общались, ее запечатление было бы обречено…

И уж точно она храбрее меня, она несломленная. И она смогла бы отстоять себя в своей уродливой семье, но я пока так не могу, я пока открыто равнодушна и бегу.. бегу, бегу, бегу… Уверена, Бессмертная Аврора все бы рассказала…»

Феечка часто-часто заморгала.

«Бегу, бегу и бегу. На кладбище уже прибежала… Лучше думать о смерти, чем вспоминать страшные события восемнадцатилетней давности…»

И она думала о смерти. Рассуждала об обряде погребения. Для нее это было нелепо и странно: уложить мертвое тело в гроб и закопать в земле! В гробу ведь твёрдо, одеяла или матраца не лежит, там тесно, заперто, темно, свет не горит, дышать нечем и одиноко… ужасно одиноко. Понятно, что мёртвому не до этих человеческих волнений, но живой Феечке было не все равно на судьбу своего мертвого тела. Внутренний ребенок так и ерзал от дикого страха в ее груди.

Зачем закапывать тело? Это ведь не лук и не картошка! Это очень жестокий обряд и в первую для живых, хотя не даёт застревать в отрицании, но как-то слишком уж «кроваво»: с мясом вырывают из груди.