Игнацио Хорти, «Звуки души, биение сердец».

Как думаете, будет у нас в жизни когда-нибудь что-то подобное?

{#398}

Мне всегда нравилось наводить порядок. И сейчас нравится, я просто обожаю это дело. Упорядочивание. Уменьшение хаоса системы, что согласно физической теории принципиально невозможно. И чем запущенней передо мной бардак, тем больше мне нравится его уничтожать. Особенно, если при виде его масштаба кто-нибудь машет мне рукой, задирая меня чем-то вроде «ты с этим неделю провозишься». Пускай неделю, так даже лучше, порядок становится ярче в сравнении с тем, из чего он возник. Когда я жил с родителями, у меня была небольшая комнатка, сплошь забитая невероятно нужными вещами. Наведение в ней порядка было делом почти невозможным. Теперь, когда мы переехали в Бузинно, у меня целый кабинет с огромным шкафом, куда вмещается вообще всёи даже больше. Так что, я, наконец, разобрался со своим хламом и навёл настоящий полноценный порядок. О, какое это было незабываемое удовольствие! Теперь вожу сыновей на экскурсии, показываю какой я молодец, и как должно быть у них. Заодно разобрал еще и вещи Ола-олы, пока её нет, нашел там несколько своих открыток. Очень старых, с моими поздравлениями. Она, оказывается, хранит. Тепло стало на сердце, я тоже храню парочку из тех, что она мне когда-то подарила. Там её почерк, её слова, такое невозможно выбросить, и забыть.

Ну вот, а затем я заглянул в неразобранные ящики своей шпаны – и нашел там две удивительные вещи. Первая – инструкция на японском к тому самому датчику, что я приобрел на обратке, кажется, пару тысяч циклов назад, еще в школе, как будто в какой-то другой, прошлой жизни. Каким образом она там оказалась – ломаю голову, версий много и все глупые. И вторая… тут, если бы не инструкция, воспоминания о которой меня растрогали и размягчили, вторая находка привела бы к непременному наказанию старшенького – потому что этот щегол, оказывается, посещает «школу юного пилота» при Лётном училище Академии генерального штаба военно-космических сил, и вот уже полторы сотни циклов, втихаря, учится пилотировать какой-то дрон! Нашивка красивая. Удивился. Вызвал его на допрос – оказалось у них почти все пацаны в классе посещают. Причем это даже поощряется на уровне руководства школы, им даже уроков меньше задают, на физру не гоняют, центрифугой не мучают… Такие дела. Странные, если задуматься.

{#399}

Недавно узнал, что вот уже три сотни циклов центральный реактор работает на сто пять процентов мощности. Если вы думаете, что это мало – всего пять процентов – то представьте, что у нас над головами, за сотнями метров перегородок фильтров, экранов и энергосъемных сфер Браудера-Маклавски горит небольшая, но почти настоящая звезда. Ее энергии достаточно, чтобы всего за пару секунд превратить Энджи в ионизированное газопылевое облако с радиоактивным спектром. Одного процента её энергии достаточно, чтобы на Энджи работало энергополе, от которого питаются все наши электроприборы. Еще примерно процент берёт агрокомплекс. Весь агрокомплекс! Вся наша еда, у всех людей на всём Шарике, производство миллионов тонн продуктов в час – это всего один процент энергии центрального реактора. Представили эту мощь? Теперь скажите, зачем понадобилось еще пять, целых пять процентов сверху, а на самом деле больше. Потому что по пути в Систему мы использовали всего девяносто три и очень редко девяносто пять процентов, когда путь проходил мимо неостывших водородных скоплений, где мы запасались топливом и хим. элементами… Так вот, оказывается, Лидиртэ во всю штампует нам новый военный флот. Заводы загружены на сто процентов, все доки и шлюзы забиты гигантскими грузовиками с астероидным материалом. Машины работают безостановочно, на полной мощности. И так уже двести сорок пять циклов…

Разумеется, при такой активности центрального реактора надо было бы повысить мощность внутреннего экрана, чтобы радиация не проникала на жилые уровни. Однако нет, куда там. А я всё думаю, откуда у меня такие дельты по наблюдаемой радиации? Вот откуда – ко всему прочему, они еще и с экранов берут энергию. Мало им реактора. Я замерил радиационный фон в доме и в медсекции, где сейчас находится Ола-ола, и, если честно – голова пошла кругом от ужаса.

Новостные ветки об этом не сообщают. Почему-то, почему-то… Потому что… вот так. Но они вовсе не скрывают от нас информацию, они её просто не поднимают наверх. Не выставляют напоказ. Не второй, не третий и даже не пятый слой. Но меня, по большому счету, эта радиация не беспокоит, если бы не Ола-ола. За неё волнуюсь.

С мамой было так же.

«Безопасно».

«Совершенно безопасно».

Икар знал своего брата очень хорошо, слишком хорошо, почти как себя. Дважды повторенное очевидное, не подвергавшееся прежде сомнению и не вызывавшее вопросов, звучит как обман, трижды – как заклинание, когда хочется обмануть заодно и себя, и реальность. Иван повторил слово «безопасно» два раза. Икар поёрзал в кресле, нащупывая какую-нибудь регулировку сиденья, делавшее его положение более горизонтальным. Снаружи, на фоне серых домов привычно мелькали разноцветные такси, жужжа словно испорченный вентилятор. Регулировка нашлась, и Икар откинулся на спину, перед глазами возникло рыжее небо Хити, гаснущее перед заходом Аури. Ему всегда казалось, что это небо похоже на огромную голову, из которой растут волосы. Местами заросшую домами, а местами почти лысую – там были прекрасные, и недоступные ему «свободные пространства».

Эти дома-волосы, как нити, тянувшиеся не то вверх, не то вниз, каким-то странным образом напомнили ему одну из картин – «Бомбы в раю» – из разбитого, но еще живого металлического неба люди сыпались вниз, словно капли воды падали в пустой черный космос, и разлетались по нему, превращаясь в яркие, разноцветные звёздочки. Знатоки утверждали, что если эту картину повернуть определённым образом, правда неизвестно каким, то можно увидеть «лицо Бога». Икар много раз смотрел на картину, мысленно вращая её и так, и эдак, и надеясь уловить это лицо складывая звёзды в рисунки созвездий, или выслеживая его очертания в трещинах неба, и представляя при этом какого-то неуловимого «Бога» определённо похожим на упитанного доброго старичка с большой белой бородой. Хотя почему старик?.. почему с бородой?.. Странное у картины было название, и где же он ее видел? В «Злом Котэ», ну да, да. Где всё время играла «фаату» и приятно пахло цветами – уютное сочетание – мягкая тоскливая музыка, песни об утраченном мире, о невозможности его нового обретения, и запах цветов, которых никто никогда не видел. Последний раз они были в этом баре вдвоём с Иваном. Сидели за столиком и долго молчали, ведь с кем еще так помолчишь, как не с родным братом. Это была их последняя встреча. Недавно, кажется, и, кажется, давно. В тишине перед его взрывом. В зале без картин Луйдака, которых Икар побаивался. Им принесли стакан с водой в качестве аперитива, Икар брезгливо отодвинул стекляшку в сторону:

– Как на работе? – спросил он, вздыхая.

Это была странная традиция у выходцев с Энджи – угощать гостя стаканом воды, простой питьевой водой в стеклянном стакане.

– Не жалуюсь, – ответил Иван.

– Все так же курьером?

– Да, – ответил брат. – Ты?

Икар улыбнулся, потирая сухой нос:

– Иногда мне кажется, что я работаю трофеем.

– Как это?

– Стою, молчу, рядом другие стоят, тоже молчат. Все разные. Иногда ходим по кругу. Стоять вроде надо для перевода, но перевод случается… ну, последний раз… очень давно было.

– А что они там делают вообще?

– Ну, сидят на своих горках, трещат о чём-то. В прошлый раз обсуждали что заказать на ужин, сынгуари одного из друзей… хотя слово «друг» тут не самый точный перевод…

– Сынгуари?

– Да, это элемент лицевой одежды, прикрывает мандибулы.

– Гадость.

– Да.

– Гадость!

– Привыкаешь.